Паноптикус

   За то время пока Людцов сюда добирался, с ним случился жирный переворот. Начиная идти от своей каюты, он пылал праведным гневом, но до дверей медицинского отсека дошёл уже совсем другой Людцов: истекающий вожделением и жаждущий разврата. Теперь он пылал совсем иным пламенем и со всем по другому поводу. Открывая дверь отсека, он желал, прежде всего, воплотить в реальность свои похабные мыслишки и только потом по совести наказать виновницу. То что она оказалась стервой как нельзя лучше подходило для его насущных потребностей. Стерва, сволочь, гадина - прекрасные железные поводы для разного рода сексуальных непотребств. Людцов обожал это дело, его так и распирало от предчувствия неминуемого кайфа. В самом процессе мщения кибернетика привлекала, прежде всего, её откровенная порнографическая составляющая. Ради порнографии он сюда и шёл, нёсся на всех парах, неся наперевес могучее орудие средневековых пыток. То что долго сдерживалось любовью к Еве Браун, теперь, после её кончины, хлынуло бурным потоком, затапливая все коридоры и помещения корабля. Дамба Евы Браун рухнула и кибернетик ударился во все тяжкие. Вся муть, вся скопившаяся грязь, вся подноготная ворвались вместе с Людцовом в узенькую дверь медицинского отсека.

   Войдя в помещение Людцов словно ослеп. Полузрячий-полуслепой, он кидался из одного подозрительного угла в другой, опрокидывая на ходу стулья и тележки с препаратами. В прозекторский царил сильный операционный свет, все предметы обстановки казались резкими и не подлежащими сомнения, здесь невозможно было спрятаться, но, вопреки очевидному, чей-то злой умысел ловко укрывал от него Ирину. Всё было как на ладони и тем не менее, кибернетик заблудился в абсолютно прозрачной комнате, он потерял ориентацию в пространстве, какой-то невидимый иллюзионист изощрённо водил кибернетика за нос. Людцов шатался по помещению отсека, словно пьяница, пока, наконец, не увидел то ради чего сюда завалился. Хмель сняло, как рукой, Владислав моментально протрезвел, ибо то, что он увидел, совсем не соответствовало тому, что он увидеть намеревался. Оказывается Ирина всё это время находилась у него под носом, никто его за этот нос не водил, просто Владислав никак не рассчитывал узреть подобное.

   Бывший капитан лежала на железном столе - слишком плоская, чтобы Людцов её заметил с первого раза. Ирину как будто раскатало по поверхности в тоненький слой теста. Нет, даже не теста - в тоненький лист бумаги. На металлической столешнице она лежала подобно кем-то оставленной газете. Плоская и голая, женщина расположилась на спине, втянув живот и выставив напоказ обтянутый кожей тазо-бедренный сустав. Она была мёртвой. Прикоснувшись к серой коже, Людцов понял, что капитан околела примерно сутки назад. Она лежала, развернув, полусогнутые в коленях, ноги, словно желая принять очередного мужчину. Её вагина очерствела и ссохлась, став похожей на старческий беззубый рот. Жалкое, неаппетитное зрелище. Худющая, подобно скелету, она начинала покрываться трупными пятнами, её выгнутые рёбра хорошо просматривались под прозрачной плёночкой шкурки - их с лёгкостью можно было пересчитать. Живот напоминал провалившуюся внутрь могилу, заострённые черты лица выказывали удивление. Она до сих пор была прикована наручниками. Одно ухо наручников было защёлкнуто на кисти руки, а другое - надето на хромированную трубу, служившую основанием для столешницы. Очевидно перед смертью Ирина пыталась освободится - кисть руки со временем почернела, стёртая до крови. Эта дамочка оставалась верной себе до последнего. По всей видимости, она просто сдохла от голода. В какой-то момент Еремей прекратил её кормить, вполне сознательно обрёкая на долгую мучительную смерть. Наверное, всё то медовое время, когда Людцов развлекался с Евой, Ирина потихоньку отдавала концы, опускаясь всё ниже в геологические слои небытия.

  - Капитан, капитан, улыбнитесь, - в гробовой тишине скабрёзно прозвучал голос Людцова, - ведь улыбка это флаг корабля. Капитан, капитан, подтянитесь, - только теперь он начинал понимать, как жестоко над ним прикольнулся андроид. Еремей его сделал, как последнего лоха, - ведь только смелым покоряются моря.

   Да, только теперь Людцов начинал осознавать что произошло. А что, собственно, произошло - ничего особенного. Случилась сущая безделица, махонькая, но совершенно апокалипсическая по своим следствиям чепуха: он остался без единой пизды, напрочь лишился женского полового участия. Женский половой орган выскользнул у него из-под носа. То что у Ирины сейчас зияло между ног, было чем угодно - створками издохшего моллюска, отверстием хобота слона, гноящейся раной от топора - но не женским половым органом. Это что-то лишилось всех соков аппетитно истекающей женственности и зияло теперь подобно входу в собачью конуру. Нора в царство мёртвых - вот что это было, а не пизда. Только что Людцов обладал двумя женщинами, двумя наливными самочками, одну из них он любил, а другая оставалась про запас, он был уверен в завтрашнем дне, он запасся дырками впрок и вот всё это, глубокоэшелонированное и сладостное, сгинуло в одночасье. Андроид нащупал его слабое место. Чего теперь стоят все упражнения в предательстве, если после них нет куда кончить. Без баб Людцов совсем растерялся, потерял жизненные ориентиры. Лишённый женщины, он почувствовал себя повиснувшим в пустоте. Вагина была для него надёжной точкой опоры, от неё он всегда отталкивался, он прочно стоял на ней обеими своими ногами. В другой почве кибернетик не нуждался, это скальное основание устраивало его вполне. Теперь же всё теряло смысл. Смерть Евы Браун и Ирины Скрински ставили на всём жирнющий крест: на этой планете он остался один-одинёшенек. Робот жестоко над ним пошутил, он перехитрил человека, он переплюнул царя природы.

  - Капитан, капитан... - снова скабрёзно запел Людцов, но в этот бравурный мотивчик проскальзывали стальные нотки скорби и надрыва, - улыбнитесь, ведь улыбка... это флаг корабля... - вдыхая воздух, кибернетик склонился над промежностью Ирины, почти упираясь носом в её покрывшийся щетинками, одеревеневший пах - воняло мертвечиной. Теперь её вульва не трепетала, а напоминала подпорченную рыбу. Поцеловать её сейчас, всё равно что чмокнуть кусок падали. - Капитан, капитан, подтянитесь... - гнусавенько допевал Людцов, вспоминая устойчивый, мускусный запах живой Ирины, её вагинальных выделений - куда всё это делось. И вдруг кибернетик сорвался:

  - Сука... Сука... Сука... Сука - взревел он не своим голосом.

   В промежутках между словами, словно расставляя знаки препинания, Людцов выпускал из пневматической пушки снаряд за снарядом. Он стрелял в прочную, стальную переборку медицинского отсека. С резким хлопком отстреливая, Владислав тут же щелчком передёргивал машинку, перезаряжал её, и снова с остервенением хлопал следующим зарядом в стену. Стальная плоскость гудела, значительно прогибаясь в местах попадания. На её поверхности образовались вмятины, словно какой-то незримый великан лупил в неё своими кулачищами. Снаряды арматуры сразу отваливались, не в состоянии глубоко внедриться в материал перегородки. Скоро снаряды закончились и Людцов швырнул пустое орудие в шкаф с лабораторною посудой. Шкаф радостно зазвенел и дивно брызнул осколками стекла. Он с готовностью поддался, обращаясь в веселенькое, искрящееся крошево. Людцов продолжал неистовствовать дальше: ударом ноги он валил, стоящие вокруг, передвижные плоскости для препарирования. Тяжёлые, прозекторские столы падали один за другим, с грохотом переворачиваясь на бок. Когда энергия ярости иссякла, Людцов остановился посреди всего этого разгрома и негромко, совсем тихо, по-мальчишески захныкал. Он захныкал так, как будто у него несправедливо отобрали любимую игрушку. Слёзы мелко пролились на его некрасивое, скривившееся лицо. Второй раз за последний час он развёл на нём слякоть. Правда второй раз это были совсем другие слёзы: не слёзы конкретно по кому-то, а, так сказать, слёзы вообще. Второй раз он уже оплакивал не потерю, второй раз он уже оплакивал собственную участь как таковую: от частности он пришёл к общему. Вторично он уже рюмсал над свой судьбой в целом, над своим безрадостным, холостяцким уделом. Уделал его андроид таки, таки уделал.