Книга алхимика
(Роман)

Итак, все изначальные планы были порушены, за исключением тех, что касались времяпрепровождения Санчо. Они с Азизом сразу же искренне невзлюбили друг друга, но все равно каждый день ездили охотиться. Время от времени Санчо ходил с Элдриком на встречи с Саидом. Санчо явно на них скучал и клевал носом, пока Элдрик продолжал жадно собирать нужные ему сведения. В конце визита Санчо и Азиз должны были сойтись в рыцарском поединке перед делегацией гостей и всем двором эмира. Поединок планировался постановочным — по крайней мере, таким его готовили герольды. Чтобы никто из участников поединка не пострадал, лошадей выбрали самых смирных, а копья подточили так, что они должны были разлететься в щепки при легком ударе. Несмотря на все меры предосторожности, Азиз с первого захода ловко вышиб Санчо из седла. При падении сын герцога сильно приложился головой, и его привели в чувство только через час.

Христиане обвинили нас в колдовстве. Мол, утром, во время практического занятия алхимией, я наложил на Санчо чары. Насколько я понимаю, Эстрагон объявил меня чернокнижником и потребовал, чтобы меня предали суду и сожгли. Салиму понадобилось снова пустить в ход все его искусство дипломата. В итоге остановились не на суде, а на диспуте, которому предстояло начаться сразу после ужина. В каком-то смысле этот диспут между Саидом и Элдриком должен был стать повторением спора, некогда состоявшегося между Саидом и аль-Газали. Элдрик намеревался изложить взгляды на мир с религиозной точки зрения, а мой учитель — отстаивать идеи натурфилософии. Я был единственным, кого не позвали на диспут.

О том, что там произошло, я узнал от Саида, с которым встретился в залитом лунным светом дворе, когда мой учитель вернулся в особняк Салима. Никогда прежде я не видел его в столь угнетенном состоянии.

— Ох, Самуил, Самуил… Воистину ты столь же мудр, как пророк, в честь которого тебя назвали. Я вынужден извиниться перед тобой. Куда смотрели мои глаза? Как я мог быть так слеп? Ты совершенно прав. Этот монах никакой не философ, а шарлатан и соглядатай. По сути дела, он в этом признался сам, когда хвастался перед своими хозяевами и товарищами — герцогом с его тупицей сыном и монахами в черных сутанах. Мол, за неделю он выведал все мои секреты и выяснил, что все они сплошная ложь, с помощью которой Сатана сбивает людей с пути истинного. И мы с тобой, Самуил, его помощники и слуги.

— Настолько все плохо? — спросил я.

— Вполне допускаю, что он позабавил своими речами тех из присутствовавших, кто пообразованней. Как такового диспута у нас не получилось. Он не смог ответить ни на один из моих вопросов, только знай себе цитировал мрачные пророчества из Библии. Вечные муки и геена огненная. Все остальное, что он ни говорил, было сплошной банальностью, которую впору услышать от необразованного факиха из сельской мечети. Его речи были не просто оскорбительны. Хуже того, они были скучны. Прости, но я не могу продолжить наш разговор, уж слишком потрясен и расстроен. Загляну ненадолго на кухню, подкреплюсь чем-нибудь — вдруг там остался пирог — и сразу спать.

Делегация христиан отбыла на рассвете. Мы не только не договорились о мире, а едва не объявили друг другу войну. Саид утаил от меня, что Элдрик в ходе дебатов не ограничился нападками на натурфилософию. Он оскорбил ислам, заявив, что когда-то, вероятно, мусульманство и являлось настоящей религией, пусть и враждебной всему тому, что христиане считают истиной. Теперь же он своими глазами увидел, что ислам опорочил себя, приняв на вооружение черную магию. К счастью, на дебатах не было эмира, иначе он тут же приказал бы отрубить Элдрику голову. Салим ограничился тем, что велел Элдрику и его спутникам возвращаться в свои покои и радоваться, что в Мишкате святы мусульманские законы гостеприимства. По распоряжению визиря делегацию до самой границы сопровождали три отряда конницы. На следующий день Салим приказал укрепить все наши замки вдоль границы.

Не исключено, что коварный Альфонсо изначально велел герцогу и его сопровождающим вести себя вызывающе, желая спровоцировать ссору и получить повод для войны. Вполне допускаю, что он хотел усыпить бдительность недоверчивых толедцев обещанием выгодного мира, в то время как сам готовился на них напасть. Как было на самом деле, я не знаю и до сих пор ломаю над этим голову. С уверенностью можно утверждать лишь одно: приезд посольства был тщательно спланирован заранее. Всего через неделю мы узнали, что в тот же день, когда герцог Эстрагон прибыл в Мишкат для обсуждения условий мира, армии Альфонсо на севере двинулись на Толедо. Альфонсо, по всей видимости, надоело возиться со своей марионеткой аль-Кадиром, и он решил присоединить его государство к Кастилии. Эмират пал быстро, баллисты не понадобились, ибо благодаря стараниям Альфонсо эмират сгнил изнутри. Не ограничившись этим, Альфонсо решил перенести столицу в Толедо. Границы христианского мира опасно приблизились к мусульманскому югу. Совсем недавно, еще на нашей памяти, Кастилия была крошечным королевством. Теперь под ее властью находилась треть Пиренейского полуострова, и ее армии грозили соседям, занимавшим остальные две трети.

То, что Салим предсказывал, то, чего он так опасался, наконец произошло. Узнав об этом, он лишился чувств. У него произошло прободение язвы, и яд растекся по жилам. Возможно, визиря подвело и сердце. Впрочем, оно и так было разбито. Я пытался сделать все, что в моих силах, но мне не удалось его спасти. Салим скончался в своей постели через три дня. Он так и не пришел в сознание. Похоронная процессия проследовала по улицам города, украшенного теми же самыми флагами, которые водрузили к приезду делегации христиан, — их просто не успели убрать.

Смерть Салима, обернувшаяся чудовищной трагедией как для тех, кто его знал и любил, так и для государства, которое он оберегал столько лет, стала не единственным результатом пребывания злосчастного посольства в нашем городе. Подлец и негодяй Элдрик не ограничился тем, что поставил в неловкое положение несчастного Саида. О самых главных вероломных деяниях, совершенных монахом в доме приютившего христиан Тоскания, мы тогда еще не знали.

Азиз, мой бедный плачущий Азиз, лишившийся путеводного света всей своей жизни, стоял, вцепившись в мою руку, пока верховный факих читал молитву, а царедворцы возлагали цветы на могилу визиря. После того как они ушли и Паладон увел спотыкающуюся, оглушенную горем Айшу, мы остались с принцем наедине.

— Самуил, ты же не бросишь меня, правда? Ты же не оставишь меня? — умоляюще произнес он, повернув ко мне преисполненное тревогой лицо.

— Ну конечно же нет. — Я был потрясен и удивлен. За последний год Азиз нечасто разговаривал со мной, а в тех редких случаях, когда это случалось, в его голосе ни разу не звучала та, прежняя страстность.

Он с такой силой стиснул мою руку, что из-под ногтей, впившихся в мою кожу, выступила кровь.

— Ты ведь все еще любишь меня?

— Люблю. И ты это знаешь, — ответил я.

— Спасибо, — прошептал он, — ты просто не представляешь, как мне это важно услышать.

Он слегка отстранился и обхватил себя руками. Принца била дрожь от переполнявших его чувств. У меня сжалось сердце. Мне хотелось обнять его, покрыть лицо поцелуями, но у ворот стояла стража, под вязами ждали с лопатами могильщики, да и Азиз, похоже, то ли был погружен в свои мысли, то ли боролся с обуревавшими его страхами.

— Самуил, впереди нас ждут тяжелые времена, — в конце концов проговорил он. — Это меня немного пугает. Ты мне будешь нужен все больше и больше. Мне потребуется твоя мудрость. Твой совет. Ты всегда был моим самым преданным другом. Лишь ты один знаешь, каково мне потерять отца.

Я почувствовал в горле комок. Меня переполняло чувство вины. Я вспомнил о своем отце, которого навещал только по большим иудейским праздникам. А ведь он уже в преклонном возрасте! Я тут же дал себе обещание заглядывать к отцу чаще. В мыслях о себе и своем родителе я произнес: