Книга алхимика
(Роман)

— Каким же пустым кажется мир сыну, потерявшему отца. Как бы мне хотелось подобрать правильные слова, чтобы тебя утешить.

Мне показалось, что на его лице промелькнуло едва заметное неудовольствие.

— Да, мне очень грустно, — промолвил он. — Любой сын печалится кончине отца. Однако я еще и принц, и потому должен смотреть на вещи шире. — Он принялся ходить туда-сюда. Я чувствовал растущее в нем возбуждение. — Разве ты не понимаешь, Самуил, какие возможности передо мной открываются? Эмиру предстоит назначить нового визиря. Эта должность по праву моя. Я не могу позволить себе допустить ошибку. У меня много врагов. Они завидуют моему положению. Они станут плести против меня интриги, сетовать на мою юность. Они попробуют настроить против меня эмира. Мне нужен помощник, который сможет прикрыть мне спину. Отец всегда уважал тебя, Самуил. Встанем плечом к плечу, и тогда нам никто не будет страшен. Мы все преодолеем, прославимся, станем великими. Ну, мой преданный друг, ты мне поможешь? Ты со мной?

Мне стало дурно. Азиз, которого я до сих пор любил всем сердцем, строил честолюбивые планы всего через несколько мгновений после того, как тело его отца предали земле! Что за насмешка злого рока, волею которого меня столь неодолимо тянет к человеку, раз за разом разочаровывающему меня? Но как я мог его оставить? Наши судьбы связаны воедино. Он был моей жизнью.

— Я всегда буду рядом с тобой, — тихо прошептал я.

Азиз преобразился. Улыбаясь во весь рот, он захлопал в ладоши. Могильщики с удивлением смотрели на нас, но принц, казалось, позабыл обо всем на свете.

— Я знал, что могу на тебя рассчитывать. У меня большие планы. Пока я находился на должности кади, я свел знакомство с людьми, которые готовы меня поддержать. У нас схожие взгляды. Эти люди понимают, что нужно простому народу. Они умны, знают, как обращаться с деньгами. Они… — Принц умолк. Должно быть, он увидел выражение моих глаз.

— Я люблю тебя и никогда тебя не предам. Я буду хранить тебе верность, — твердо сказал я. — Я обещал твоему отцу, что помогу тебе, и сдержу свое слово, если ты готов следовать по пути чести и справедливости. Однако мне кажется, ты замышляешь заговор. Зачем? Ты наследник эмира Абу. Придет время, и все станет твоим. Зачем торопить события? Это неправильно. Это опасно.

— Опасно сидеть сложа руки и ждать, — все еще улыбаясь, возразил Азиз.

— В таком случае я не гожусь тебе в советники. Я лекарь, а не политик.

Произнося эти слова, я знал: сейчас я лишаю себя последней надежды на то, что Азиз когда-нибудь снова вернется ко мне. Но что мне оставалось делать? Если бы я поддержал безрассудство принца, то нарушил бы клятву, данную его отцу.

У Азиза дернулась щека. Он сжал кулаки и медленно выдохнул. Затем кисло улыбнулся и потрепал меня по щеке.

— Ладно, Самуил, будь лекарем, коли ты выбрал себе такой удел. Ну а я стану эмиром. — Он прикрыл куфией свое прекрасное лицо и, понурившись, поспешил прочь.

Я остался у могилы один. Снаружи за воротами слышались горестные причитания и крики толпы, собравшейся, чтобы оплакать кончину Салима. Один из могильщиков уронил лопату. Звякнул металл. Громко каркая, в небо поднялась стая ворон.

С тяжелым сердцем я отправился в иудейский квартал. «Какой же мерзкой жизнью я живу», — думалось мне. Я пребывал в таком отчаянии, что даже наше великое строительство казалось мне пустой, напрасной затеей, лишенной подлинного содержания. Мне очень хотелось повидаться с матерью и отцом. Мне хотелось жить как все. Впервые с того момента, как я познакомился с Азизом и Паладоном под смоковницей, у меня возникло желание побыть среди своих. Мне захотелось домой.

Но когда я вернулся, мои родители приняли меня как высокородного господина, почтительно поднося яства, которые едва ли могли себе позволить. Глаза у них блестели от гордости за сына. Я ел в тишине, которую родители изредка нарушали всякими нелепыми вопросами о жизни во дворце. На следующий день наш дом заполонили незнакомые мне люди, желавшие заручиться расположением влиятельного царедворца, коим полагали меня.

ВАВИЛОНСКАЯ БАШНЯ

Аль-Андалус, 1080–1086 годы

Повествование

В котором я рассказываю, как принц очаровал народ и как монах обрел жизнь вечную.

Еще целую неделю на улицах города звучали пронзительные завывания плакальщиц. В мечетях, синагогах и церквях толпился народ, молившийся за душу почившего Салима. Мимо его особняка под мерный барабанный бой проходили траурные процессии. У дверей громоздились груды роз, которые приносили люди в знак соболезнования.

Порой выражение всеобщей скорби казалось мне чрезмерным. Да, Салим прекрасно управлял страной и был выдающимся полководцем, обеспечившим эмирату долгие годы мира, процветания и порядка, но он был человеком суровым, холодным, и потому его скорее уважали, чем любили.

Эмир Абу почувствовал, что истерия, воцарившаяся в городе, порождена не только скорбью по умершему Салиму, но и страхом, вызванным неуверенностью в будущем. Многие государи, как плохие, так и хорошие, тонко чувствуют умонастроение народа. Абу не был исключением. Да, он себялюбиво предавался телесным наслаждениям и не особенно интересовался каждодневными вопросами управления государством, но всегда чутко улавливал малейшие изменения в жизнеощущении людей. В этом он очень напоминал мне лекаря Ису, обследующего пациента. В реакции народа на смерть визиря он уловил симптомы, свидетельствующие о тревоге, поселившейся в сердцах людей.

Вслед за визитом делегации кастильцев последовали новости о падении Толедо, а потом в скором времени скончался визирь. Все это лишило жителей Мишката душевного равновесия. На базаре только и говорили что о неминуемой войне. Абу почувствовал — людям надо дать понять, что миру, процветанию и порядку в государстве ничего не угрожает.

Первым делом он вызвал в зал для аудиенций своих родственников, советников, военачальников, факихов и даже кое-кого рангом пониже (именно так я и оказался в числе приглашенных). Никаких речей он произносить не стал. Вместо этого объявил о своем решении: Азизу предстояло стать новым визирем.

— Сын займет место отца, — промолвил эмир, — я полностью ему доверяю. Мишкат остается в надежных руках.

Принц занял полагающееся ему место рядом с троном. Мы все поклонились. Так без всяких заговоров Азиз получил то, что хотел.

С точки зрения эмира, это решение имело определенный смысл. Возражения с отсылкой на молодость и неопытность принца можно было отмести, указав на то, что он является наследником трона и уже успел хорошо себя зарекомендовать на предыдущей должности. Эмиру нечего было опасаться. Если Азиз окажется неспособным выполнять новые обязанности, у Абу достаточно преданных военачальников и дворцовой стражи, чтобы его сместить. С другой стороны, если Азиз докажет, что мудр и верен трону, как отец, эмир остаток своей жизни сможет провести в праздности и безделье, к которым так успел привыкнуть. Объявив о назначении нового визиря, эмир с чувством выполненного долга вернулся к полной удовольствий жизни во внутренних покоях дворца.

Азиз оказался достаточно умен, чтобы понять, какие возможности и опасности сулит новая должность. Он мечтал дорваться до власти с того самого момента, когда впервые ощутил ее пьянящий вкус во время войны, но при этом принц понимал, что сперва должен показать, на что годен. Азиз не был семи пядей во лбу — умом он скорее пошел в дядю, нежели в своего выдающегося отца. Однажды Паладон ужасно меня разозлил, заявив, что наша академия, состоящая из трех человек, на деле состоит из двух, что же касается Азиза, то он пребывает в ней просто за компанию. Мы ненадолго поссорились, и я из-за этого очень переживал. Мне было особенно тяжело, потому что я понимал — Паладон отчасти прав. При этом Азиз был не дурак. Как и многие принцы, он научился лукавить и очаровывать, что блестяще продемонстрировал на торжественной встрече, посвященной его вступлению в должность. В своей речи он умудрился польстить буквально каждой знатной особе в зале. Кроме того, он научился безошибочно чувствовать, что именно наиболее выгодно лично ему.