Попутчики

«Ну хватит!»

Мэй резко встала с кровати. Натянула первые попавшиеся джинсы и футболку и выскользнула из комнаты. Тихо, на цыпочках, чтобы не потревожить спящих маму и Лизу, пересекла квартиру. И очень постаралась не хлопнуть входной дверью.

Стоило выйти на улицу, как мысли начали проясняться. Лёгкий, чуть влажный ветер омывал лицо, прогоняя остатки сна. Мэй потёрла глаза, завела за ухо длинную прядь волос и усмехнулась. Кажется, Зимогорье впервые за несколько лет видит её без маскировки.

Она потянулась, вбирая в себя тонкое, сладковатое ощущение утра, уже разлитое над городом, и медленно, без особой цели, двинулась по набережной.

* * *

Ветер шумел в ушах, трепал волосы, заставлял рубашку парашютом вздуваться за спиной. Вибрация двигателя волнующе отдавалась в мышцах, текла по позвоночнику.

Крис любил скорость. Скорость пьянила и щекотала нервы. Скорость была одним из лучших его лекарств. Раз за разом она возвращала его самому себе, вырывая из времени, смывая воздействия чужих полей, пробуждая собственные чувства и желания.

Ему едва исполнилось четырнадцать, когда он впервые сел на мотоцикл — и почти сразу получил его в полное своё распоряжение. Это была старая жестянка, которую стоило бы сдать в металлолом, а не дарить безбашенному школьнику с азартно горящими глазами. Но прежнему владельцу нужно было быстро и тихо изъять из кабинета декана конфискованный амулет, а безбашенный школьник отлично ладил с магическими замками.

Жестянка прожила ещё три года, после чего действительно превратилась в металлолом, попутно едва не превратив в металлолом самого Криса. Именно тогда о его опасном увлечении узнала семья.

«Слава богу, эта развалюха больше не поедет», — вздохнули родители.

«Значит, мне нужен другой», — решил мотоциклист.

«Ты рехнулся, мелкий», — констатировал Рэд.

И на совершеннолетие Крис получил, пожалуй, самый неожиданный подарок в своей жизни. Он до сих пор не знал, что впечатлило и обрадовало его больше: возвращение утраченных возможностей или сам факт подарка — знак доверия, о каком и мечтать-то всерьёз не получалось.

Он улыбнулся. Удрать от Рэда на этом мотоцикле? Что ж, братец наверняка оценит иронию. Хотя извиниться за переполох всё-таки придётся. Потом. Когда Крис решит проблему и можно будет вместе над ней посмеяться.

Мотоцикл мчал по утренним улицам, взрезая тишину хищным рычанием. Крис немного покружил по окраинам города, убеждаясь, что его не преследуют, и теперь направлялся прочь — туда, где можно будет разобраться в запутавшихся мыслях и дать отдых взвинченному полю.

Ощущения вышли на какой-то новый, неведомый ранее уровень.

Он чувствовал энергию, разлитую вокруг — в камнях, в земле, в воздухе. Чувствовал магию, запретную и манящую. Чувствовал грань своих сил — настолько остро и отчётливо, что мог бы её перейти. Взять не столько, сколько положено, а столько, сколько нужно. Столько, сколько хочется. И сгореть к чертям, исчерпав возможности организма, в упоении и восторге от собственной дерзости.

Он чувствовал своё тело — так же уверенно и полно, как на тренировках. Сильное, лёгкое и привычно послушное. И вместе с этим ощущал его изломанным, разбитым, с вывороченными суставами, раздробленными костями, разорванными мышцами…

Нет, вот это уж точно никуда не годится.

Мотор согласно взревел: верно, приятель, не годится.

Ветер ударил в грудь, глуша мысли, выбивая прочь лишние чувства.

Крис раскинул руки, позволяя воздуху и энергии омывать ладони, течь между пальцами.

И закрыл глаза.

* * *

Солнце зависло над рекой, и казалось, будто мягкий свет не падает с неба, а струится снизу, от воды. Мэй любила гулять здесь с фотоаппаратом или акварельным альбомом и всегда удивлялась, насколько пустынной бывает набережная по утрам. Сейчас это радовало: без привычного макияжа, в бесхитростной, почти домашней одежде она чувствовала себя обнажённой и не горела желанием встретить знакомых.

Но возвращаться домой не хотелось, и Мэй просто шла вперёд, позволяя ногам и подсознанию выбирать маршрут, пока сознание ворочало в голове смутные мысли и желания. Дойдя до моста, она помедлила, унимая волнение. Вспомнилась ночь после бала. Пьяная компания, выбравшая неудачный способ развлечься. И Попутчик с его холодной сдержанностью — демонстративной и одновременно с этим какой-то отчаянной.

Мэй поднялась на мост — высокий, но узкий: на нём едва могли бы разминуться две машины.

Нужно привести себя в порядок, а потом пойти к Попутчику и, если его опять не окажется дома, ждать под дверью столько, сколько потребуется. Поговорить. Убедиться, что всю неделю напрасно изводила себя тревогой. И поставить наконец точку, которой давно заждалась эта неожиданно затянувшаяся история.

Очень хотелось определённости. И не только в отношениях с Попутчиком. Хотелось знать, сколько времени у неё осталось. Бывали минуты, когда долгой жизни в неведении она предпочла бы уверенный диагноз с чётким сроком: год, месяц, неделя, день… Казалось, её устроил бы любой вариант.

Раз-два, три-четыре, время на исходе…

Мэй устала ждать. Устала вместо планов строить стены. Устала думать, к чему это приведёт. И к чему уже привело.

Пять-шесть, семь-восемь, скоро что-то случится…

Она опомнилась лишь на противоположном конце моста. Остановилась в нерешительности, не понимая, куда идти дальше и нужно ли вообще куда-то идти. Провела рукой по шершавому камню ограждения.

Девять-десять, что ты успеешь…

Мост был старым, плохо пригодным для транспорта и почти заброшенным. Разговоры о том, чтобы его разобрать, перестроить или хотя бы нормально отремонтировать, ходили давно, и чем дальше, тем большую грусть навевали на Мэй эти слова, грозящие изменением привычного пейзажа. Мост был частью её прошлого, якорем для воспоминаний: именно такой — обшарпанный и опасный. Запретная территория, которая манила в детстве и вызывала необъяснимый ностальгический трепет сейчас.

Кое-где ограждение обвалилось — повреждённое не поделившими дорогу машинами или просто уступившее возрасту. Вместо старого гранита щербато скалились временные металлические пролёты. Сквозь редкие прутья было видно воду и каменистый берег. Здесь особенно остро ощущалась высота. Сколько этажей под ногами? Три? Четыре? Нет, наверное, всё-таки три.

Высоты Мэй не боялась, но сейчас, сжимая узкий поручень (и когда только успела подойти?), чувствовала, как кружится голова. Или как мир медленно поворачивается вокруг притянувшей взгляд береговой линии.

Раз-два…

Метроном стучал — назойливый, невыносимый — и Мэй готова была на всё, чтобы заставить его замолчать. Она вглядывалась в камни у самой воды, в узор травы и веток на берегу — и, казалось, видела их всё отчётливее, будто приближаясь. Будто падая. Уже падая…

Где-то сбоку, со стороны города, нарастал низкий гул, но Мэй не обращала на него внимания. Он был неважен. Значение имело только предчувствие пустоты под ногами. Притяжение воды и камней было таким сильным, что она вдруг испугалась, качнулась назад, разрывая пьянящий морок, отступила на шаг, на два, к реальности с её тяжестью, светом, шумом, рычанием одинокого мотора на пустой улице… Пятка потеряла опору, скользнув вдоль низкого бордюра пешеходной дорожки. Мэй взмахнула руками и почувствовала, что действительно падает — назад, на спину, на проезжую часть.

Рёв двигателя перекрыл все звуки. Камни старого асфальта впились в ладони и локти. Острая боль оглушила, не позволила оттолкнуться от земли, отняла мгновение — ключевое, последнее. Свет фары ослепил, заставляя зажмуриться, сжаться в ожидании удара. Её бросило в сторону — так резко, что перехватило дыхание. Мэй успела удивиться, что не чувствует боли. Успела сморгнуть слёзы. Успела услышать лязг и вскинуть голову. Чтобы увидеть, как чёрный мотоцикл на полной скорости пробивает ограждение моста.