Попутчики

Она взялась за лекарства, непослушными пальцами выдавила таблетки из блистеров.

— Эту целиком, этой пока половину, — командовал Попутчик. — Должно хватить. Минут через пятнадцать посмотрим. Когда всё устаканится, провожу тебя домой.

Что-то её смущало. Какая-то мысль, выхваченная из бушующего потока ещё тогда, во время контакта, когда ей казалось, что она вот-вот поймёт что-то важное.

Лекарства, шоколад, медицинские артефакты… И чёткое понимание, что нужно делать…

— Только не говори, что успел смотаться наверх или до медпункта!

Сколько вообще прошло времени?

— Нет, — улыбнулся Попутчик. — Нет конечно. Просто я часто здесь работаю и немного дополнил стандартную аптечку. Мало ли что. Слухи о моей неосторожности сильно преувеличены.

Потерянная мысль наконец оформилась, и осознание прокатилось по телу парализующей волной. Взгляд вернулся к лекарствам и остановился на них, не в силах подняться.

«Этой пока половину. Должно хватить».

Во втором блистере осталось три таблетки. Из десяти.

Ничего нового. Он всё рассказал с самого начала. Но знать — одно, а видеть ситуацию во всей её полноте, чувствовать собственной кожей — совсем другое.

Мэй посмотрела на Попутчика, и вопрос застрял у неё в горле, сбив дыхание.

— Что? Я могу опять влезть в твои эмоции, но давай лучше словами. Зря, что ли, я барьеры восстанавливал?

В ожидании её ответа он смахнул таблетки со стола, поднялся, небрежно закинул их в ящик.

— Как? — Горло перехватило, и ей пришлось ещё раз судорожно вдохнуть, прежде чем договорить. — Как ты с этим справляешься?

— Технически? Ставлю защиту вручную. Это не так сложно — вопрос привычки. — Попутчик улыбался настолько лучезарно, что Мэй не сомневалась: её участие заставляет его чувствовать себя неуютно. — На самом деле это даже удобно. Мне проще работать с артефактами. Да и с полями, если понадобится. Ну и не думай, что сегодняшние выкрутасы — это моё нормальное состояние. Когда барьеры не сбоят, я почти не воспринимаю чужие поля, если мне это не нужно. Я, кстати, не поблагодарил. Спасибо. Не думал, что это настолько эффективно. Хотя ты всё-таки будь поосторожней. Такие манипуляции со своим полем лучше кому попало не доверять.

Он говорил быстро и весело, уводя разговор в сторону. Мэй прекрасно видела, что собеседник не горит желанием развивать тему, однако вопрос показался ей слишком важным, чтобы играть в тактичность.

— А почему сейчас твои барьеры сбоят?

— Так получилось. Долго объяснять.

Он склонился над разбросанными по лабораторному столу расчётами.

— Мы разве торопимся?

— Я разве на допросе?

Попутчик покрутил в пальцах карандаш, занёс его над одним из листов, будто собираясь что-то записать, и замер так, всем своим видом изображая глубокую задумчивость. Казалось, собеседница перестала для него существовать. Однако неподвижность, так непохожая на его обычную вдохновенную живость, добавляла картине дополнительные оттенки. Попутчик ждал её следующей реплики и готовился защищаться.

— Я хочу помочь.

Он чуть оттаял, одарил её долгим взглядом из-под длинной чёлки, и Мэй показалось, что ответ всё-таки прозвучит.

— Ты не сможешь, — сказал Попутчик и отложил карандаш, так и не сделав ни одной пометки. — Прости.

Она и сама не поняла, что именно её разозлило: категоричность его «не сможешь» или это глупое извинение — попытка поставить в разговоре мягкую, но уверенную точку. А может быть, то, что в действительности его ответ не имел никакого отношения лично к ней. Отрицать саму возможность помощи, даже не попытавшись узнать, что именно тебе могут предложить, имеет смысл лишь тогда, когда вообще не собираешься принимать помощь — никакую и ни от кого.

— А кто сможет? Джина? — Раздражение было таким горячим, что слабость испарилась, уступив место энергичной решимости. — Так с ней ты тоже не откровенничаешь. Я не права? Или настоящие герои не просят помощи у девушек, на чью благосклонность рассчитывают?

Теперь Попутчик казался удивлённым.

— Злая ты, — усмехнулся он и вновь замолчал, ничего не объясняя, но и не обрубая разговор возмущённым «не твоё дело» — единственным аргументом, который его собеседница сочла бы справедливым.

«Злая, — подумала Мэй. — Ты даже не представляешь, насколько».

Сейчас она как никогда радовалась тому, что Попутчик не чувствует её эмоций и может лишь наблюдать за лицом — в этот момент наверняка особенно выразительным.

Она знала, что вторгается на запретную территорию, где каждый шаг оборачивается чужой болью, и невозможно угадать, в какой момент она сделается невыносимой. Знала — и не могла остановиться. Не хотела останавливаться.

Что ж, если её настойчивость переполнит чашу его терпения, им обоим будет проще.

— Значит, в правду ты больше играть не хочешь, — улыбнулась Мэй, снимая бабушкино ожерелье и аккуратно опуская его на гранитную плиту перед собой. — Тогда предлагаю поиграть в аналогии.

Попутчик молчал, излучая насторожённое любопытство.

— Итак, есть энергетические барьеры, которые ограждают твоё поле от внешних воздействий. И ты их самостоятельно ставишь. — Мэй защёлкнула замок ожерелья. — А иногда снимаешь. — Она раскрыла замок. — И ставишь снова. — Щелчок. — И снова снимаешь. — Ещё один. — И опять восстанавливаешь…

Она немного помолчала, продолжая ритмично щёлкать замком и наблюдая за выражением лица Попутчика, который, в свою очередь, не отрывал взгляда от её пальцев.

— Если я буду делать это слишком часто, сколько пройдёт времени, прежде чем замок начнёт расстёгиваться под весом бусин?

— Много. Он на это рассчитан.

— И всё-таки. Если я просижу за этим занятием день. Или два. Если уменьшу интервал… — Мэй защёлкала замком быстрее, как будто это могло добавить веса её словам.

— Прекрати. — Попутчик поморщился и забрал ожерелье из её рук. Пропустил между пальцами, пробуя бусины на ощупь. Наконец поднял глаза. — У любого материала ограниченный запас прочности. У чего угодно и у кого угодно ограниченный запас прочности, — добавил он, и Мэй восприняла это как признание. — Но если ты не будешь открывать замок, то… — Он улыбнулся и торжественно водрузил ожерелье ей на голову. — Ты не сможешь его надеть, и оно станет бесполезным. И давай сменим тему. Как ты себя чувствуешь?

Мэй качнула головой, и украшение ссыпалось в ладонь.

— Достаточно ли хорошо, чтобы можно было выставить меня за порог? Да, вполне.

Попутчик вздохнул. Сосредоточенно собрал со стола листы с расчётами, сложил их неестественно аккуратной стопкой.

— Я уже рассказал тебе всё, что мог. И гораздо больше, чем стоило. Чего ещё ты от меня хочешь?

Он улыбался, но беззаботность в его улыбке была натянута настолько туго, что об неё можно было пораниться.

— Мне не нравятся ковбои, — произнесла Мэй, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. — Такие принципиальные одиночки, которые появляются там, где нужна помощь, а потом молча уходят в закат. Очень красиво, но не в реальной жизни. Я чувствовала твоё поле сколько — пять, десять минут? Поверь: этого было достаточно, более чем. Я хочу помочь. И меня злит, что ты не даёшь мне даже попытаться.

— При всём уважении, Мышь… — фыркнул Попутчик. — Неужели ты думаешь, что мне не к кому обратиться за помощью?

— Думаю, — подтвердила Мэй, пьянея от собственной уверенности. — Иначе ты бы уже за ней обратился. Разве я не права? А ещё я думаю, что те, кого ты мог бы попросить о помощи, с ума сойдут от беспокойства, когда поймут, что ты творишь со своим полем. И сделают всё, чтобы ты этого больше не творил. Я не знаю, могут ли они на самом деле тебе помешать, но судя по тому, как ты скрытничаешь, очень даже могут.

— Мышь…

— И ещё. — Она говорила жёстко, с нажимом, физически ощущая, как её голос наполняет пространство, обретая почти магическое воздействие. — Я верю, что ты достаточно здравомыслящий человек и стал бы так рисковать только ради чего-то очень важного. Или ради кого-то очень важного.