Попутчики

Попутчик оттолкнулся от пола и прямо на стуле подъехал к столу у противоположной стены.

— Слушай, Мышь, — проговорил он, доставая из ящика несколько листов бумаги и укладывая их рядом с теми, что успел исписать прежде, чем с невменяемо-счастливой улыбкой умчаться за шампанским. — Ты не думаешь, что глупо отказываться от помощи, которую предлагают искренне и добровольно? По крайней мере, когда она действительно тебе нужна. Не знаю, как другие, но я достаточно эгоистичен, чтобы не лезть в чужие проблемы, если не готов поучаствовать в их решении.

— Я не хочу никого напрягать. Тебе и своих проблем хватает. А я бы и сама прекрасно справилась, не так уж всё было плохо…

— Вот только врать не надо. Об этом мы тоже договаривались.

Эта глупая ложь ему, на расстоянии уловившему её эмоции, вероятно, казалась издевательством. Однако оставаться обиженным больше нескольких секунд Попутчик сейчас явно был не способен. Как и сосредоточиться на чём-то, кроме идей, теснившихся в его голове и светившихся в глазах так, что Мэй почти слепла от этого сияния.

— Ладно, как хочешь. — Он сгрёб листы в охапку и вместе со стулом вернулся к ней. Разложил бумаги на плите, едва не сбив вазу с фруктами. — Просто подумай над этим. Если что, я буду рад.

И рухнул в расчёты, за которыми Мэй никак не могла уследить. Как будто формулы уже давно стояли перед ним по стойке смирно и ждали только своей очереди на запись.

Иногда он отвлекался и что-то спрашивал. Иногда она могла ответить сразу, а когда не могла — Попутчик будто выныривал к ней из какой-то недоступной глубины, и они вместе пытались найти ответы, строили предположения, заполняли отдельный лист вопросами, стрелками и планами — так, будто всерьёз собирались воплощать эти планы вместе.

Мэй не сразу заметила его бледность, и дрожь в руках, и то, как он досадливо хмурится и закусывает губу, когда линия на схеме получается недостаточно ровной. И лишь когда Попутчик тихо выругался и отбросил карандаш, во второй раз сломавшийся из-за слишком сильного нажима, она спросила:

— Ты знаешь, что такое контактная балансировка поля?

Он поднял глаза, и уже по его взгляду, вмиг сделавшемуся напряжённым и жёстким, было понятно: знает. Прекрасно знает.

— Допустим, — ответил Попутчик и принялся уже третий раз за вечер затачивать карандаш.

— Не пробовал?

— Нет. Непроверенный метод. Не факт, что действенный. Официально не используется.

Стружка обрывалась и падала на стол, пересыпаемая грифельной крошкой.

— Потому что нужен врач-сенсорик, да? Чтобы работать напрямую. И глубокое наблюдение за полем пациента. И регулировка со стороны самого этого пациента, потому что не всё можно контролировать извне. А подавляющее большинство людей с твоим диагнозом не способно на тонкие манипуляции. В отличие от тебя. Ты можешь сделать всё сам.

От карандаша осталось чуть больше половины.

— Теоретически, — отозвался Попутчик. — И я об этом думал. Слишком большая и непредсказуемая нагрузка на воспринимающее поле. Ради временного эффекта — нецелесообразно.

— Но ты же именно это собирался сделать, — улыбнулась Мэй. — Во время приступа. Когда просил меня остаться.

— В самом крайнем случае. — Он со стуком отложил огрызок карандаша. Смахнул стружку в мусорное ведро. — Я понял, куда ты клонишь. Но нет.

— А как же «глупо отказываться от помощи, которая тебе нужна»? Или скажешь: не нужна?

— Я обещал говорить правду, — медленно произнёс Попутчик. — Так что нет, не скажу. Просто мне не нравится эта идея.

— А идея терять сознание из-за чужих эмоций тебе нравится? — фыркнула Мэй. — Ты же, вроде как, хочешь, чтобы мы вместе работали. А если тебе станет плохо во время какого-нибудь эксперимента? Должна же я знать, с чем имею дело.

Сейчас она была готова на что угодно — лишь бы убедить его. И едва ли смогла бы уверенно сказать, что именно толкает её на этот опыт, который действительно может оказаться опасным. Кто знает, как такая балансировка отразится на её поле?

— Вот когда станет, тогда и будем разбираться. Если станет. Ну серьёзно, Мышь. Зачем?

Эта чёртова дрожь в его пальцах. И эти складки на лбу. И волосы, прилипшие к влажным вискам. И красные нити сосудов, тянущиеся из уголков глаз к радужкам.

— Будем считать, что я любознательная. И, допустим, чуткая, — ответила Мэй, и он не выдержал — улыбнулся. — Я хочу понять, каково это. Так что кончай выделываться. Или проблема в моём поле? — вдруг догадалась она, и собственная настойчивость тут же показалась непростительной. — Тебе трудно рядом со мной?

Попутчик усмехнулся.

— Вот сейчас мне опять было бы проще соврать. Но мне нравится твоё поле. Просто предлагать его в качестве костыля человеку, которого почти не знаешь… Я ведь буду управлять процессом. Уставший и, возможно, слегка двинутый раздолбай, который, к тому же, в последнее время капитально заколебался чувствовать всё подряд. Не боишься, что я не остановлюсь вовремя и поломаю тебе поле? Не говоря о том, что я вообще-то не врач. Ты настолько мне доверяешь?

— Всего лишь отвечаю взаимностью.

Он глотнул шампанского, почти успев оправдать этим прихлынувшую к щекам краску. А потом долго молчал, явно не желая соглашаться. Однако ни протеста, ни попытки сменить тему тоже не последовало, и Мэй заговорила сама:

— Ты бы себя видел. Ты же сейчас прямо здесь свалишься. И что я буду делать? В запертом подвале, где даже сеть ловится через раз. Я не умею вскрывать замки.

Она ожидала, что Попутчик предложит уйти из университета прямо сейчас, чтобы избежать подобных неприятностей. Но он молчал, и это молчание напугало Мэй больше, чем его вид.

— Я же права, да? Чем ты вообще думал?

— Головой, — мрачно отозвался он. — Но не о том. Ладно. Давай руки.

— Вот так, ладонями вверх.

Голос был послушен и твёрд, хотя на самом деле Крис едва справлялся с волнением. Он был почти уверен, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет, и пообещал себе сделать всё возможное, чтобы из неё не вышло ничего плохого.

— Никакой самодеятельности, ладно? — Кажется, он повторял это уже во второй или в третий раз. — Ты не сенсорик и…

— И могу случайно себе навредить, — со смешком закончила Мэй. — Я поняла, Попутчик. Ещё с первого раза. Не переживай. Я послушная девочка и полностью в твоём распоряжении.

При этих словах она состроила такую очаровательно-ехидную гримасу, что Крис рассмеялся.

— Отлично. Я это запомню.

Он решительно протянул руки к доверчиво раскрытым ладоням.

Страх смешивался с любопытством и нетерпением, так что самым сложным было ждать. Попутчик, казалось, всё ещё сомневался. Мэй ощущала лишь тепло его рук над своими, и предчувствие прикосновения было почти болезненным.

Ещё пару минут после того, как ладони физика опустились и прижали её кисти к столу, Мэй казалось, что ничего не происходит. Она уже готова была решить, что их эксперимент провалился, не начавшись; уже почти испугалась своей беспомощности, когда мир начал меняться.

Едва коснувшись её поля, Крис понял, что всё получится. Предвкушение пробежало по нервным окончаниям.

Сейчас, когда защитные барьеры слетали с удручающей лёгкостью, почти каждое взаимодействие с чужим полем — будь то ночной визит Кристины или, как сегодня, настойчивое вмешательство Джин — вызывало желание разделить напряжение на двоих, позволить себе вздохнуть, разобраться в ощущениях, сосредоточиться и восстановить стену, которая ещё на какое-то время надёжно скроет его от утомительной окружающей энергии. Чувство было знакомым, но понимание, что на этот раз он без зазрения совести может воспользоваться щедрым предложением, добавляло новизны.

Его охватила жажда.

Сделать всё немедленно, наполнить чужое поле своей силой и своей болью, сбросить груз, который теперь — в одном касании от избавления — кажется невыносимым.