Попутчики

— Весьма признательна. — Она изобразила издевательски-благодарный поклон. — Но мне, в отличие от некоторых, нечасто приходится вламываться ночью в запертые помещения. Должна же я в полной мере прочувствовать этот волнительный новый опыт. А подслушивать чужие беспокойства вообще неприлично.

Последняя фраза была изрядно смягчена смущением — в конце концов, Мэй покопалась в его эмоциях куда раньше. И всё равно замечание ударило под дых.

— Сказал эмпат, не контролирующий свой дар, — буркнул Крис, не сумев скрыть раздражение. — Отойди на два шага — и я постараюсь тебя не чувствовать.

Домой. Срочно домой. И, может быть, к завтрашнему дню он станет чуть больше похож на нормального человека и чуть меньше — на ходячий локатор.

Даже не подумав обидеться, Мэй послушно шагнула в сторону и теперь ступала по противоположной части лестницы, почти касаясь стены рукавом блузки.

— Прости. Обычно мне удаётся не лезть никому в голову.

Он медленно вдохнул, подождал, прежде чем выпустить воздух из лёгких, но попытка отсечь её эмоции не только не увенчалась успехом, но и отозвалась ноющей болью в висках.

— Я думала, я единственный эмпат в университете, — призналась Мэй. — Полезно взглянуть на свои способности со стороны.

— Я не эмпат, — возразил Крис. — Не совсем эмпат. Я воспринимаю колебания полей, вызванные эмоциями, и при желании могу добраться до первоисточника. Проблема в том, что сейчас от моего желания мало что зависит. Временно. И, если ты думаешь, что мне это нравится, ты ошибаешься.

«Домой. Домой-домой-домой», — настойчиво стучало в мыслях, пока он открывал дверь цокольного этажа и пропускал Мэй вперёд, чтобы вновь заколдовать замок.

— Ты поэтому занялся полевой физикой? Чтобы вылечиться?

В пустом коридоре её негромкие слова гулко отражались от стен и, дрожа, возвращались, становясь заклинаниями, которые не позволяли ни промолчать, ни соврать.

— Я ненавидел своё поле. Мне хотелось, чтобы оно исчезло, но я знал только один способ. И решил поискать другие. До сих пор ищу. Год назад думал, что почти нашёл. — Он помолчал, отмеряя шагами секунды. — Ты не представляешь, как мне хотелось, чтобы Бэт оказалась права! До последнего. Я уже знал, что она делает фигню, и что её нужно остановить… И всё равно думал: может, хотя бы основа правильная; может, когда всё закончится, я смогу ещё поковыряться в расчётах, и дотянусь наконец…

От досады хотелось рычать и царапать стены. Да, он действительно поковырялся в расчётах. Он провёл над ними десятки часов. Достаточно, чтобы схемы и формулы намертво врезались в память и всплывали перед глазами легко — будто отпечатанные на внутренней стороне век. Достаточно, чтобы от одной мысли о ритуале начинало мутить. Достаточно, чтобы понять…

— Я ошибся. Поле невозможно изолировать.

Он удивился, как банально прозвучало то, что не давало ему покоя уже несколько месяцев — пульсировало в мозгу мелкой раздражающей занозой и отравляло работу, которая прежде приносила лишь восторженное опьянение при виде далёких, но реальных перспектив.

— Мы паразитируем на энергосфере, и любая попытка прервать контакт с ней обречена. Блокировка поля отрубает возможность прямого запроса, не даёт отправлять сигналы вовне и пользоваться силой сверх необходимого. Но то, что идёт без запроса, остановить нельзя. Потому что канал — один. Воздействие полей и артефактов, вся эта дрянь, которую мы ловим, и то, что перестраивает биоэнергетические процессы и даёт нам дополнительный ресурс… Всё это проходит по одним и тем же силовым нитям, и эти потоки невозможно отключить.

Слова выплёскивались тяжело, как вода из лёгких утопленника. Крис давился ими, почти задыхался и всё равно говорил. Об опытах и закономерностях, об ожиданиях и целях, об ошибках и тупиках. Бесконечных, безнадёжных тупиках. Говорил и не мог остановиться, пока не почувствовал, что слова закончились, оставив после себя саднящую пустоту.

— Я несколько лет ломился в дверь, которой никогда не существовало, — выдохнул он, и стены отразили его слова издевательским эхом.

— Не факт, — обронила Мэй, и Крис сбился с шага. — Ты в курсе, что есть состояния, при которых поток, завязанный на биоэнергетику, инвертируется и начинает качать энергию из клеток? При этом восприятие сторонних воздействий — артефактов, или донорской энергии — сохраняется. Толку от него, правда, никакого, но…

Он замер посреди коридора, который вдруг сделался шире и одновременно с этим качнулся, будто здание университета плавно поднялось в воздух.

— Ты серьёзно? Это же противоречит…

— Это ничему не противоречит. Потому что это патология, несовместимая с жизнью. Но если можно инвертировать один поток отдельно от другого…

— Значит, в теории, можно и со вторым проделать то же самое!

Перед глазами вспыхнули разноцветные искры. Тело стало таким лёгким, что, казалось, вот-вот отринет гравитацию.

— Пока неизвестно, почему так происходит, но если найти причину…

Ему нужен был лист бумаги.

— …если у тебя появится подходящий объект…

И карандаш.

— …и база для клинических исследований…

Прямо. Сейчас.

— Это не гарантия, но… Если не останавливаться на физической стороне вопроса… Не думаю, что ты исчерпал все возможности.

Её слова танцевали, выстраивались ровными рядами и образовывали план. Набросок плана. Зыбкий эскиз, намекавший, однако, на возможности, которые заставляли задыхаться от предвкушения.

— Идём! Нет, не туда.

Острота собственных реакций Криса не смутила. Сейчас это было неважно. Сейчас важно было не упустить момент.

Связка ключей привычно звякнула в пальцах: с этой лабораторией он мог обойтись без взлома.

* * *

— Я хочу сделать тебе предложение!

Попутчик вернулся, удерживая в одной руке бутылку шампанского и два бокала, а в другой — вазу с фруктами. Лицо его возбуждённо сияло. И Мэй могла поклясться, что видит искры в растрёпанных волосах.

— Что, прямо здесь? — усмехнулась она.

— Деловое!

Он решительно опустил вазу на гранитную плиту, заменявшую лабораторный стол. Туда же установил бокалы.

— Я надеюсь, ты ещё не выбрала специализацию. Ну, так, чтобы окончательно и бесповоротно.

Бутылка открылась с торжественным хлопком. Пена плеснула на пальцы, но Попутчик этого будто не заметил.

— Давай вместе крутить эту тему! Серьёзно: тебе же интересно, я уверен! Я просто только сейчас понял… — Он небрежно наполнял бокалы, не переставая рассуждать вслух: — Я дурак. Узколобый, однобокий, зашоренный болван. У меня чертовски замылился взгляд. Я не вытяну это один. И вдвоём с Грэем не вытяну: он, конечно, крут, но, кажется, слишком полагается на мои озарения, а они не так надёжны, как мне бы хотелось. Знаешь, мне кажется, мы бы с тобой сработались.

Попутчик поднял бокал, и Мэй последовала его примеру. По лаборатории разнёсся мелодичный звон.

Физик был так весел, так вдохновлён и взбудоражен этой новой идеей, что огорчать его было почти больно. Но, к сожалению, Мэй знала правильный ответ на его вопрос.

— Извини. Я не работаю в паре.

Едва пригубив шампанское, Попутчик оторвался от бокала, поднял его на высоту глаз, посмотрел на Мэй сквозь прозрачное золото — внимательно прищурившись и чуть склонив голову набок.

— Почему? — полюбопытствовал он. — Потому же, почему не хотела принимать от меня помощь?

Поставил бокал на плиту, подтащил к себе ближайший стул и, оседлав его, сцепил пальцы под подбородком.

— Мы же договаривались… — Слова прозвучали нелепо и беспомощно. — Одноразовые собеседники, временные попутчики… Не партнёры, не соавторы. Не друзья.

Последнюю фразу она вытолкнула из горла с трудом и отвела взгляд, потому что Попутчик всё ещё смотрел на неё с беззаботной улыбкой любопытного ребёнка.

— Ага, — подытожил он, и Мэй могла лишь гадать, что было вложено в это слово — в короткий росчерк под их дурацкими, слишком затянувшимися отношениями. — Понятно.