Ловушка для хищника

Заринэ приподняла покрывало и заглянула под него в темноте, хотя ничего не было видно. Там уже не болело, всё прошло, кровь не сочилась. Сомкнув веки, она вдохнула холодный воздух, приносящийся с гор, проныривающий в оконные щели. Ощущение наполненности, которое она испытала на несколько минут, пока Лео не отступил от неё, оно было таким… таким обезволивающим. Когда он был в ней, то голова отключилась, хотелось лишь сильнее сжать его плечи и рыдать, только теперь не от неприязни, а от… удовольствия?! Заринэ распахнула глаза. Грешно, нехорошо! Что ж она думает такое? Лежит и мечтает о чужеземце, неверном, возможно, что враге! Согнув ноги в коленях, она слегка развела их под покрывалом. Сама эта поза показалась ей запретной и вызывающей, и она тут же свела ноги обратно и перевалилась на бок. Руки тянулись потрогать внутреннюю сторону своих бедер, убедиться, что между ними ничего нет… Нет, хотелось вернуть то ощущение и воспроизвести его снова. Скорее бы кончилась эта ночь! Прежде это были часы испуга, что её навестят, а теперь это томительные часы с точным знанием того, что никто не придёт.

Поднявшись, персиянка замотала волосы, спрятала их под платок, оделась. «Тут где-то было здание, похожее на храм… возможно ли, что это мечеть?». Ей было необходимо найти себе какое-то прибежище, чтобы не блуждать в своих мыслях, которые она сама осуждала, чтобы уйти от самой себя, приблизиться к Аллаху. Спустившись во двор, она увидела золотой шпиль, манящий среди других угловатых крыш. Можно ли тут женщинам входить в храмы? Или, как и у них, для женщин всего лишь отдельное помещение внутри? Ислам, в котором она жила с момента появления на свет, казался простым и понятным, доступно объясняющим, как и что, и когда надо делать. Он регламентировал совершенно всё, от того, какой рукой есть (левой было нельзя — она предназначалась для гигиены и оправления туалетных нужд), до того, чему стоит радоваться, а чему огорчаться. Без этих указаний, привычных и логичных, Заринэ плутала, словно в туманном лесу. Сразу после побега было невыносимо, но по мере удаления от границы Пакистана, в девушке открывалось подобие второго дыхания. Словно отходящая от наркоза, она училась жить заново, шире глядя на реальность, а она оказывалась такой разнообразной; вечные пыльные бури и жара, терракотовый зной песков сменялись увеличивающейся с движением на северо-восток зеленью. Менялся воздух, менялась почва, менялись запахи и люди, и для юных шестнадцати лет этого было через край, чтобы невольно, незаметно для себя меняться и самой. Исчезнувший гнёт, снятая тяжесть постоянного контроля и осуждения дали ей распрямиться, и уставшие от морального и физического рабства, оправданного традиционным обществом, члены, будто развязанные, впустили кровь бежать по ним быстрее. И молодая кровь потекла, тревожа сдерживаемые до тех пор здоровые и загнанные на самое дно сознания инстинкты.

Заринэ пересекла двор, ступила в проход между торцами двух домишек, вышла на небольшую площадку. Двери постройки, что являлась храмом, были распахнуты. Изнутри падал неяркий, потусторонний свет нескольких свечей, суеверно пригибающих свои огоньки под сквозняками, отчего отблески неровно танцевали на плитках площадки. Девушка решила пойти прямо, не скрываясь в тени стен, чтобы если кто-то охраняет это место, то заранее увидел, куда она собирается, и если туда нельзя — то вовремя остановит. По центру виднелась золотая статуя, совсем неподходящая для святого места. Разве Аллах не запретил изображать людей, животных и растения, дабы человек не пытался уподобиться творцу? Нет, это не храм, это пристанище демонов — джинов. Под оскорбленный и смущенный взгляд Заринэ попала тень, сидящая напротив статуи. Там кто-то есть, кто-то, кто поклоняется этому нечестивому изваянию. Зоркие молодые глаза всмотрелись, и стали опознавать его. Того, к кому были направлены все её помыслы. Лео. Он сидел в покорной позе, молчаливо и обездвижено. Девушка застыла, передумав уходить. Он поклоняется этому истукану с изображением глаз, похожих на его собственные? Уста золотого человечка улыбались. Если это бог Лео, то он ему, наверное, приносит в дар всю свою радость, и тот ею питается, поэтому сам довольный, а Лео вечно печальный и серьёзный.

Ноги сами двинулись туда, приближаясь. Голова Лео приподнялась, прислушиваясь. Видно было, что он заметил чьё-то присутствие, его удивительный слух Заринэ уже давно взяла на заметку. Однако больше он ничего не предпринял, не обернулся, не поднялся. Подождав, когда шаги Заринэ затихли у самого входа в храм, где она остановилась, переступив порог, воин опять опустил голову, уткнув лицо в сложенные ладони. Персиянка стояла диагонально, и могла видеть край профиля мужчины, ровный, красивый, героический. Никто её не прогонял, значит, сюда можно. Но это не мечеть, это вообще неизвестно что с каким-то порочным и полуобнаженным божком! Заринэ неприязненно посмотрела на Будду, о котором ничего не знала. На его шее висело несколько цветочных венков, прикрывающих голый торс. Цветы были свежими и прелестными, но зачем было обряжать в них статую? Скорчив дразнящую и вредную гримасу Просветленному, Заринэ почти ревниво вернула глаза на Лео. Он с таким благоговением разговаривал своими немыми мыслями с этим идолом! Он так покорно склонился перед ним, совсем как перед Заринэ, когда просил у неё прощения. Она бы хотела вернуть тот момент, и всё-таки коснуться его плеча или волос. Но от неё он постоянно сторонился, а перед этим золотым болванчиком сидит и сидит.

Персиянка устроилась поудобнее, скопировав позу Лео. Ругая себя, что смотрит на него, не отрываясь, она закрыла глаза и принялась молиться, пусть это даже не подходящий для обращения к Аллаху оплот. Зная, что мужчина в каких-то пяти-шести метрах от неё, она ощутила тот покой, ту надежность, что сопровождала её весь путь досюда, когда Лео был рядом. Только когда он находился в пределах досягаемости, Заринэ верила, что с ней ничего не случится и всё кончится хорошо. Он её защитник, что бы ни сделал он сегодня — ему она доверяет безропотно, безмерно, слепо. Лео тяжело вздохнул. Девушка покосилась на него. Он ненадолго открыл глаза, но вновь смежил веки. Заринэ пыталась молиться, но ничего не выходило. После каждой строчки она думала о Лео, о том, как он близко, о том, что он непонятен ей и непредсказуем. О чем его мысли сейчас? Так они просидели не меньше часа. Он — пытаясь сосредоточиться и забыть о том, что сзади Заринэ, она — пытаясь не думать о нем, но всё равно только о нём и думая. Если он не может говорить, ей следует научиться понимать его без слов и объяснений, и ей не следует пользоваться тем, что у неё способность речи не утеряна. Он молчит, и она будет молчать. Из солидарности. И чтобы никогда не мешать и не надоедать ему. Она должна предугадывать его желания, как тогда, когда они пересекали пустыню, подавать ему еду, наливать воду, стирать одежду. У них женам положено иногда мыть своих мужей, и если Лео бы пожелал… Заринэ вспомнила его без всего, таким, каким увидела, выйдя из бани. Стройное мощное тело, в шрамах и отметинах боёв — символах сражения со смертью, вызывающее ощущение несокрушимости и восторга, гладкое и влажное, крепкое, способное использовать себя во благо, ради людей, но умеющее быть опасным, в прыжке настигающим дичь. Его рык и хватка пальцев вновь вспомнились, Заринэ запылала, не зная, как заглушить в себе эту страсть. И понимала ли она, что такое страсть и на чем основана?

Лео поднялся и подошёл к ней, нависнув сверху. Мусульманка задрала голову. Воин указал пальцем на выход.

— Я мешаю тебе? — поняла она и стала подниматься. — Прости… — Его жест был непреклонным, повелительным. Он выгонял её. Судя по тому, что не выгнал сразу, не из-за каких-то правил пребывания тут, а из-за того, что она не нравилась именно ему. Закусив губу, Заринэ склонилась и попятилась спиной к выходу, уговаривая себя не плакать. — Прости, — ещё раз извинилась она, с легким всхлипом. Лео опустил руку, расслабив лицо. На нём прорисовалась тревога. Подойдя к девушке, которую собирался выпроводить, потому что от неё опять пошёл невыносимый запах, лишающий его самообладания, Лео наклонился, заглядывая ей в лицо. Она опустила его ещё ниже. Он приподнял его за подбородок, развернув к свету. Глаза были огорченными и мокрыми. Лео опять вздохнул, как недавно. Кивнул ей вопросительно. Она помотала головой, заверяя, что «ничего не случилось». Он нахмурил брови. Заринэ не сдержалась: — Правда, ничего не случилось. — Лео посмотрел через плечо на Будду. Некоторое время так и стоял, чего-то ожидая в полу-развороте, как, бывает, ждут в прихожей друга, завязывающего шнурки, уходя из гостей. Потом вернулся к персиянке и, указав на её слёзы, потыкал на себя. Заринэ затрясла головой. — Нет-нет, ты ни при чем. Ты хороший. Просто… мне страшно. — Лео опять указал на себя. Ах, как бы ни хотелось поддерживать его в неполноценности, но для понимания один должен быть болтлив. — Нет, я не боюсь тебя. Я страшусь будущего… что будет в нём? — Пожав плечами, Лео развел руками и указал вперед, туда, где монахи разместили путников, выделив комнаты. Мужчина изобразил ладонями под щекой сон. Ясно, он не собирался задумываться над этим, или не хотел рассуждать об этом именно с ней. Заринэ понимающе покивала. — Да, нужно спать. Я не могла уснуть, поэтому пошла пройтись… ты тоже идёшь спать? — Лео ответил утвердительно и они, наконец, тронулись с места, направляясь туда, откуда пришли. Грудь Заринэ вздымалась от невозможности дышать ровно, безмятежно, когда сбоку шёл этот притягивающий человек. Но проводив персиянку до входа, воин спешно удалился.