Страница 25 из 29
Так или иначе, неделю спустя я покинул своё убежище. Пора было перебираться в Новый Севастополь, попытаться найти уязвимое место у Дарианы Дарк и ударить туда что есть сил.
Я знал, что столица наша, некогда весёлый и беззаботный приморский Новый Севастополь, обратилась в мрачный прифронтовой город. На всех выездах из города, как водится, расставлены блокпосты. И не просто, а со сканерами старые имперские личные жетоны, всегда почитаемые за "орудие угнетения, слежки и полицейского произвола", не столь давно вновь объявлены новой властью как "обязательные к ношению". Разумеется, всё для фронта, всё для победы и для борьбы со вражескими лазутчиками и диверсантами.
Аэро- и космопорты кипели от кораблей и самолётов, ожили многие законсервированные заводы на окраинах. Всё это хозяйство, разумеется, плотно охранялось. На улицах имперские патрули сменились дозорами из интербригад. Жетон могли проверить чуть ли не на каждом углу. Мальчишки и девчонки в имперском камуфляже с наспех нашитыми эмблемами Федерации вышагивали по городу, преисполненные смешной и наивной важности: они, похоже, не сомневались в значимости возложенной на них миссии. Но всё-таки Новый Севастополь строился совсем не как крепость. Хватало тропинок и в город, и за его пределы. Особенно если ты тут родился и вырос.
Я пробрался за охраняемый периметр через заброшенный хоздвор пока ещё не реанимированного заводика. Очень скоро Севастополь превратится в настоящую мышеловку: Дариана начала с дорог, но вдоль окраин уже деловито возводилась стена из здоровенных бетонных блоков. Эдак нам придётся вспоминать заброшенные коллекторы или же классические подкопы.
В городе пока ещё работали многие магазины, но отпускали в них только по карточкам. Электронная система была сочтена слишком уязвимой для хакеров и прочих "антисоциальных личностей", так что севастопольцам раздали "простыни" разноцветных купонов, разрисованных, словно бумажные деньги, прихотливым узором и украшенных настоящими водяными знаками. На всё это время и средства у Дарианы Дарк нашлись.
Праздных прохожих, вроде меня, я почти не видел. Закрылись наши знаменитые рыбные ресторанчики - "все морепродукты подлежали обязательной сдаче государственной закупочной компании по твёрдой и справедливой цене", как гласил один из последних декретов новой власти.
Интересно, думал я, шагая по сумрачному, какому-то враз посеревшему городу, интересно, понимает ли Дарк, что очень скоро жители Нового Крыма начнут кривиться при слове "свобода" и с ностальгией вспоминать "проклятое прошлое", которое сейчас повсюду именовалось только и исключительно как "оккупация"? Что очень скоро её патрулям станут не только плевать вслед, но и, вполне возможно, стрелять, как стреляли в первое время вслед имперцам? Или это всё тоже укладывается в концепцию "управляемой оппозиции"? Да нет, чушь, конечно, слишком далеко всё зашло.
По центральной магистрали города, спешно переименованной в "проспект Свободы" из "бульвара императрицы Екатерины Великой" или просто "Екатеринки", "Катина бульвара", как его называли горожане, мимо меня тянулась длинная колонна разномастных автобусов и грузовиков. К окнам прилипли бледные физиономии ребятишек, над ними маячили лица взрослых. Люди выглядывали из битком набитых кузовов, и во взгляде каждого я читал безмерное удивление, смешанное с восторгом: "Господи, неужели всё это правда?.."
Не требовалось никого спрашивать, чтобы понять - это везли с космодрома первую партию переселенцев. Под своими куполами они совсем забыли, как выглядит голубое небо и что такое обвевающий лицо ветерок. В их глазах я читал такую безмерную, неутолимую жадность и счастье, что стало даже не по себе. Эти поверят всему, что им напоёт Дариана, только бы убедить себя, что они имеют все основания спихнуть в море прежних обитателей планеты.
Колонна, казалось, не имела конца, она заполонила весь проспект. Грузовики пёрли нагло, без стеснения обдирая бока случайно застрявшим у поребрика легковушкам. Вереница автобусов тянулась к морю - видимо, новоприбывших везли в большие отели на набережной - "Кайзер", "Кронпринц" и "Эрцгерцог", построенные перед самой войной, когда акулы туристического бизнеса Империи сочли, что Новый Крым достаточно безопасен для аристократии из "стержневой нации". Продвигалась колонна медленно, то и дело приостанавливаясь.
Я прошёл вдоль череды машин два квартала, когда она окончательно встала. Двери открылись, люди высунулись наружу - пока ещё неуверенно и даже как-то робко, не без настороженности поглядывая на небо: видать, ещё не привыкли жить без надёжного купола над головами.
Немногочисленные прохожие (всё большей частью пожилые) косились на новоприбывших, как я и предвидел, с недоверием и опаской.
Когда-то я очень любил Екатеринку. Её застраивали, когда Новый Крым был ещё свободен, но уже достаточно богат, когда ползуны и октопусы с рыбоферм стали исправно превращаться в звонкую имперскую монету. Примитивные бараки первых лет освоения снесли, и вместо них поднялись изящные двух-трёхэтажные здания, чем-то напоминавшие старую Москву, какой её рисовали художники девятнадцатого века. Нижние этажи сплошь занимали магазинчики и маленькие рестораны, широкие тротуары засадили деревьями, устроили фонтаны. К Екатеринке примыкал ещё один проспект - Петра Великого, его строили по образу и подобию Невского в Петербурге.
Я шагал и шагал - мимо закрытых дверей, опущенных железных жалюзи, и только фонтаны пока ещё весело и беззаботно журчали, знать ничего не зная о людских бедах.
Декоративная брусчатка Екатеринки кончилась, проспект упёрся в морскую набережную, вознесённую метров на двадцать над пеной прибоя. По правую руку от меня остались Северная и Южная бухты, битком забитые промысловыми траулерами и плавучими рыбозаводами; впереди лежал только океан.
Я повернул налево, вновь зашагал, стараясь придать себе максимально деловой и озабоченный вид. Хотелось пройтись медленно, впитывая и наслаждаясь каждым лучом, отражающимся от беломраморного парапета; но нельзя, ответственные работники так не ходят, это только возбуждает нездоровый интерес патрулей.