Чернолесье

– И что вы думаете?

– Что я думаю? – Сергей ненадолго прикрыл глаза и потер переносицу, словно поправляя невидимые очки. – Я думаю, что наш уютный мир летит куда-то в тартарары.

Я невольно усмехнулся: уж не шутит ли он? Уютный мир? Вот этот вот, где до соседнего города не дойдешь без мушкета: если не убьют разбойники или зомби, так в грязи завязнешь?

– Не смейся, – ответил на мой немой вопрос Главный, тоже, впрочем, улыбнувшись одними губами. – Конечно, могли бы мы попасть в мирок поприятнее, но до сих пор здесь, хотя бы, все было понятно. А вот недавняя история с этой подземной трубой никак не выходит у меня из головы. Если в Чернолесье появится что-то, чему мы не сможем противостоять, если оно начнет захватывать окрестные земли – ситуация на континенте может деградировать очень быстро. И куда нам тогда деваться? Может быть, Кернадал не самое красивое и безопасное место, но мне бы очень не хотелось его потерять. И голову – тоже.

– Так все-таки, кого мне взять с собой? – вернул я разговор в практическое русло.

– Эх, да мне бы никого отпускать сейчас не хотелось, – вздохнул Главный. – Особенно, сейчас. Но, видимо, придется. Разве ж вас удержишь?

***

Выезжали два дня спустя – вместе с тем же караваном, везшим теперь в Брукмер груз подснежниковых шляпок, шкур болотных змеев, квакенских перепонок, сушеного горицвета, разнообразных зелий и мазей, наготовленных за зиму.

Я восседал на Джипе, приторочив к его мохнатому боку сумку с немногочисленными пожитками. Рядом на низкорослых кирхаймских лошадках ехали Макс и Лана. Чрезвычайно довольный Винс восседал на одной из повозок – пообещал угостить возницу по приезду пивом в «Черном дубе», и тот пустил его к себе.

То, что Лана решила покинуть Кернадал, стало большим ударом для Главного, давно возложившего на нее многие хозяйственные заботы. Говорят, он долго упрашивал ее остаться, но она была совершенно неумолима: говорила, что ей до смерти надело сидеть в четырех стенах, хочется посмотреть, наконец, хоть немного мир, а то здесь она ничего не видит, кроме мерзко пахнущих грибов и пыльных книг.

Макс по этому поводу делал таинственное лицо и туманно намекал, что, как это обычно бывает с женщинами, в путь Лану влечет не тяга к приключениям, а сердечная привязанность. Кого он при этом имел в виду: меня, себя, или сержанта Мариниса, он не уточнял, но от Ланы однажды получил по шее за подобные разговоры.

Сам он объяснил свой отъезд желанием переквалифицироваться в странствующие менестрели и первую балладу сложить о нашем будущем задании, а в дальнейшем пробавляться переводом на карнарский песен группы «Эпидемия». К тому, что за старшего с ними будет человек ниже по уровню и моложе по стажу, проведенному в Чернолесье, оба, казалось, отнеслись совершенно спокойно.

В дороге мы болтали о магии. Сам я так и не решился начать ей обучаться, но за занятиями Степы и Ланы наблюдал с интересом. Сейчас Лана прямо в седле пыталась сделать навершие для своего нового посоха: старый после того случая в лесу превратился в обугленную палку. То и дело она чертыхалась и едва не роняла затейливую конструкцию из шнурков и ремешков на землю, под ноги лошади, что, конечно, было бы катастрофой.

– Вот смотри: это основной канал, – говорила она, демонстрируя толстый шнурок, проходящий через центр затейливой конструкции. – Вдоль него сила движется, когда конструкция начинает разрушаться. Поэтому очень важно, чтобы он был параллелен древку посоха, иначе невозможно будет целиться. А вот по этим ремешкам сила стекается к нему.

– Погоди, но я же помню, как ты всей этой красотой долбанула о ствол дерева, – перебил я. – Какая разница, будет ли канал параллелен посоху, если в момент заклинания он порвется или съедет в сторону?

– Ты не понял, – вздохнула Лана. – На самом деле все эти ремешки и веревочки  – только отражение невидимой конструкции. Астральной, наверное. Когда они рвутся – конструкция остается. Более того, именно уничтожение конструкции в физическом мире заставляет ее работать. Не знаю, как это объяснить… представь себе обледеневший провод. Можно аккуратненько вынуть провод – и останется ледяная трубка, через которую можно лить, например, воду. Так же и с магией: она льется по таким вот невидимым трубочкам, которые остаются, когда рвутся шнуры и ленты.

– И откуда она льется? – спросил я. Мне доводилось не раз говорить на эту тему со Степой, но у того не слишком получалось объяснить. Он пытался придумать для каждого явления псевдонаучный термин, путался в этих терминах сам, и в итоге напрочь запутывал собеседника. Я быстро бросил попытки что-то понять из его объяснений, списывая это на отсутствие у меня необходимых перков. Но вот у Ланы все выходило просто и доходчиво.

– Она льется из тебя, – ответила Лана. – Из того, кто держит посох. Ну, и еще немного из окружающего мира. Знаешь, применить сильное заклинание – это очень странное чувство: словно из тебя вынимают душу.

– Но потом ведь она возвращается назад? – спросил я.

– Возвращается, – ответила Лана. – Вот только… не факт, что та же самая. Просыпаешься потом после обморока и не можешь понять: точно ли это твое тело? Твои руки, ноги? Очень странное чувство…

Мы помолчали немного. Хлюпала грязь под копытами лошадей и барана. Скрипели позади нас оси тяжело груженых телег. В зарослях орешника зачирикала какая-то птичка: первая за время нашего пути. Чернолесье заканчивалось.