Чернолесье

– Благодарю, – ответил я. – А что, в самом деле, на дорогах сейчас опасно?

– О, а когда не было? – всплеснул руками Бажан. – Во-первых, орденские недобитки то и дело устраивают вылазки. Во-вторых, баронские дружинники так и норовят остановить обоз и обложить незаконной податью. Королевский указ о свободе торговли для этих медведей пустой звук. На все у них один ответ: король далеко, а мы – вот они, так что гони монету. Наконец, есть и просто разбойники. Хотя и все прочие – тоже разбойники, откровенно говоря.

Караванщик махнул рукой и сделал еще один лоток из бутылки, принятой у Винса, перед этим протерев ее горлышко рукавом.

– Да… дела, в общем, скверные в Карнарских землях… – произнес он, словно говоря сам с собой. – Торговля хиреет, спроса на кожу нет, казначейство портит монету, чернолесская нежить то и дело выходит прямо на тракт, наемники за сопровождение дерут втридорога. Похоже на то, что Мученики совсем оставили эту землю. Все девять.

– Между прочим, наш патер говорил, – встрял вдруг Винс, – что вера, будто Мучеников не восемь, а сколько-то еще – есть ересь.

– Ты бы, парень, не учил старших, – раздраженно произнес Бажан. – Тоже мне, богослов выискался. Тебя, поди, еще и на свете не было, когда брат Луциан у нас в Ансо проповедовал. А я помню! Я его сам видел, своими глазами! И как он моровое поветрие остановил, помню, и как войну прекратил между Ансо и Карнарой. Я тогда мальчишкой был, навроде тебя, но помню, как отец радовался: он тогда обоз готовился отправить с шелками из Ансо, почти все деньги вложил – а тут война. Кому во время войны шелка продашь? Да и не довезешь: ограбят или конфискуют. А Луциан два месяца из Карнары в Ансо и обратно носился – и уговорил-таки короля с великим канцлером примириться. Великий был человек, великий. Не иначе сам Создатель его к себе призвал, как и Восьмерых до него!

– А патер говорил, что он просто сгинул в Чернолесье, да и все. Что он хоть и хороший был человек, но считать его Мучеником – есть… это самое… как он говорил-то… суемыслие, вот!

Бажан бросил на Винса взгляд, полный презрения, но ничего не сказал.

– А что у вас, у егерей, об этом говорят, ваше инородие? – обратился он ко мне. – У вас Мученика Луциана почитают? Все-таки, ведь он хотел избавиться от нечисти чернолесской и много сил для того приложил. По моему скромному мнению, можно было бы его Светлым Покровителем вашего ремесла объявить.

Нужно ли говорить, что вопрос вызвал у меня затруднение, граничащее с паникой? Я понятия не имел, что думают прочие егеря о каком-то местном святом, про которого я услышал впервые только что.

– Откровенно говоря… я тут… совсем недавно… – промямлил я, не зная, как лучше описать свое положение.

– Признаться, никогда не общался раньше с егерями, – Бажан заложил руки за голову и облокотился на толстый сосновый ствол. – О вас столько всего рассказывают. Кем вы вообще были до всего этого? До того, как здесь оказались?

А на этот вопрос что ему отвечать? Честно сказать, что я был видеоблогером и обозревал инди-игры? Почему-то мне кажется, что его едва ли удовлетворит подобный ответ. Или что я собирался стать журналистом? Вряд ли и это слово вообще есть в местном языке.

– Я… учился в университете, – ответил я максимально обтекаемо.

– Студиозус, стало быть, – понимающе кивнул Бажан, отпив еще немного из бутылки и протянув ее мне. – Сынок мой, Микеле, тоже в Ансо на бакалавра права учится. Да какой из него бакалавр, между нами говоря? Оболтус он, каких поискать еще, а не бакалавр. Только бы девок тискать да добро родительское транжирить.

При этих словах Винс скорчил комично-скорбную мину, как бы намекая мне, что все отцы рассуждают совершенно одинаково.

– Н-да-с, – караванщик причмокнул губами. – Я бы еще хотел узнать, а насколько правдиво все то, что про вас говорят?

– А что про нас говорят? – осторожно уточнил я.

– Всякое, – Бажан потер спину. – Говорят, что меченые, на самом деле, из стали сделаны. Что возникают они прямо посреди Чернолесья из яркой молнии, а потом выходят голыми на дорогу и кого первого встретят, у того отнимут одежду, коня и оружие. А некоторые также говорят, что могут отнять и лицо – образ Господень.

– Бессовестно врут, – ответил я, невольно улыбнувшись. – У кого бы я мог такое отнять?

С этими словами я хлопнул себя по джинсам, которые Бажан осторожно потрогал и покачал головой.

– А еще сказывают, – начал он. – что меченые получаются из детей, отторгнутых у родителей. И что в тайном замке посреди Чернолесья поят их ядовитыми настоями, от которых они все прошлое забывают, становятся неуязвимыми и видеть в темноте научаются, а также сражаться серебряными мечами.

– Не, в темноте я не вижу, – я помотал головой. – А что до мечей, так у меня и железного нет.

Я указал на прислоненную к дереву аркебузу.

– Есть и такие, – продолжил Бажан, наклонив голову вбок, – кто говорит, будто меченые прилетают с далеких звезд, и хотят наставить нас на путь истинный и научить жить лучше, чем мы, грешные, живем. Навроде Мучеников, стало быть. И что камень на браслете вашем, это, вроде как, глаз, сквозь который Вседержитель наблюдает за чадами своими, вот как.