Архив

Он, как мог, отмахивался от этого всего, только никак не получалось. И доктор этот пристал. А на фоне в одну из карет скорой помощи погружали носилки с недвижимым телом. Будущих мертвецов Антон умел вычислять, и этот уже не жилец: остекленевшие глаза, целящиеся в небо, и струйка слюны, сползающая из приоткрытого рта.

– Это кто? – Антон кивнул за плечо врачу, и тот обернулся.

– Водитель такси, тяжело ему пришлось.

«Странно, с чего бы? Удар-то был сзади. Ударился затылком о сиденье, да и все тут, даже подушки не должны были сработать. С девушкой-то все в порядке ведь.»

– Не пристегнут был, здорово в руль впечатался, еще когда девушка тормозила перед мужчиной, а потом затылком, ну и в общем…

– В смысле «девушка тормозила»?

– Это раньше была учебная машина, у переднего пассажира есть педали, инструкторские… Ну, вы поняли, – Антон кивнул. – Вот она чутче следила за дорогой, нежели этот.

Так бывает: если умеешь водить, то, когда едешь с идиотом за рулем, мигом реагируешь вдавленной в пол левой ступней. Инстинктивно.

– Понятно… Вас зовут-то как?

– Владимир. Можно, я Вас осмотрю? – Как зовут Антона, Владимиру было насрать, что в целом, объяснимо: у него таких Антонов за смену уже было и еще будет…

– Валяйте.

Дальше пошли какие-то тесты: ярким фонариком в глаза, потом следить за пальцем влево-вправо, померить пульс на запястье, давление, укол экспресс-анализатора крови, ощупать череп, приговаривая: «Так больно? А так? А вот так?». По-всякому было больно. И нога подвывала.

– Сотрясение и ссадина на лбу, надо перевязать, а так – жить будете. Надо бы рентген сделать, посмотреть, что там. – «Есть ли что-нибудь вообще…» – Как минимум я рекомендовал бы пару дней постельного режима. – Антон хмыкнул: ну да, отпустят его отлежаться, как же.

– Ногу еще посмотрите, вроде растянул или вывихнул. Ходить больно и неудобно.

Пока доктор проводил свои манипуляции с ногой, подошли сотрудники ГИБДД:

– Добрый вечер! – «Вечер? Сколько времени-то…» – Антон посмотрел на браслет. – «Ох, твою ж мать!..»

– Не очень.

– Как дела? – То ли к нему, то ли к доктору обратился старший.

– Жить будет. – «Не смешно». – Сотрясение мозга и вывих, который мы сейчас,.. Оп!.. – Острые раскаленные лезвия впились куда-то в область таза, в опасной близости к самому важному органу, и так же резко пропали; Антон даже не успел вскрикнуть, только судорожно вдохнул, зашипел рассерженно и замычал. – Ну, вот и все, – продолжил доктор, – Теперь позвольте обработать мелкие раны.

Антон выдохнул. Только сейчас он понял, что все это время нога ныла тупой болью. Так часто бывает – привыкаешь к боли, а как ее уберут – чувствуешь пустоту и ностальгию. Раньше было лучше, раньше хотя бы болело. Теперь же – просто пусто. «Боль ползет по проводам…» – откуда-то возникла очередная странная мысль.

– Сигарету? – Полицейский протянул початую пачку.

– Не курю. Вам что надо? – Антон огрызался. Привычка, что ли?

– Мы хотели узнать, что с этим делать. – Полицейский пожал плечами, убрал пачку и кивнул в сторону того сумасшедшего, из-за которого тут толпа пострадавших и труп. Нация кивателей и регулировщиков. И аутистов. Их на дорогах всегда было много, даже до войны.

– А я откуда знаю? Ебнутый он какой-то. Вы лучше водителя маршрутки оформляйте, он по телефону разговаривал.

– По телефону? Ясно, а говорит – тормоза не сработали.

Полицейский достал папку с бумагами, раскрыл, извлек из внутреннего кармана ручку и начал что-то дописывать на какой-то очередной листок, который, пройдя все круги начальства, отправится в архив, если не потеряется по бесконечной дороге из кабинета в кабинет в одном здании.

– Пиздит, – лаконично ответил Антон, пока врач легонько водил по лицу ватным тампоном, смоченном в вонючей и пощипывающей перекиси.

– Ладно, с водителем мы разберемся, – полицейский помялся, пытаясь выглянуть из-за фигуры врача и смотреть на Антона, – Но с этим тоже что-то надо делать…

– А я чего? – Надоело быть самым главным. Нет, не так. Надоело быть тем, на кого скидывают ответственность. Коряво немного, зато правда. Правда в этом мире уже вся – корявая. Зато ложь – стройная и сладкая, льется из всех радио- и теле- приемников бесконечным потоком.

Антон продолжил, разглядывая пуговки и ниточки на халате врача, но разговаривая не с ним. Странное ощущение, непонятное.

– Его врачи осмотрели? – Один из них как раз колдовал над перевязкой на его голове.

– Осмотрели, – полицейский кивнул, как игрушечный бульдог на торпеде в маршрутке, над батареей маленьких икон со всеми выдуманными за века святыми. – Травм нет, но он… Как врач сказал-то?.. – Он обратился к другому, но Антон его прервал, закатывая глаза:

– Ебанутый он. В дурку его.

– Ну, можно и так… Как скажете.

Дежурные уже развернулись и двинулись обратно в гущу событий заполнять еще какие-нибудь бессмысленные бумаги, как вдруг Антон вспомнил два странных, чуждых силуэта в толпе, которые слишком подозрительно наблюдали за произошедшим и за тем невменяемым парнем.

– Подождите! – Врач, как назло, закончил и складывал препараты обратно в свою сумку. Разговаривать с его халатом было удобно. Или, на худой конец, оттолкнуть бы его, мол, не волнует меня собственная боль, я – за справедливость! Полицейские повернулись обратно на зов: – За мной.

Антон наконец встал, морщась от боли и легкого головокружения, потягиваясь и немного разминая ногу. Хоть бы Владимир остановил и протянул блистер с парой таблеток обезболивающего, но не дождешься – его и в аптеках не густо осталось, а тут тратиться даже не на помирающую старушку, а из «этих Управленцев», как за глаза называют Антона. А он и привык терпеть. Так что даже «спасибо» не скажет – ему ведь никто не говорит.

«Возможно, потому что все твои… пациенты… уже умерли?»

Они направились вперед, к тому самому человеку, на чьем счету как минимум одна покореженная за сегодня жизнь. Хотя, какой-то очередной иммигрант стал недееспособен. Ну отправят его обратно на родину за счет государства, да и делов-то. Интересно, тот идиот, что все это устроил, хоть это понимает? Нет, скорее всего. Вряд ли он знаком с понятиями «государство» и «иммигрант». И уж точно не знаком со словом «ответственность». Это редкое явление даже для психически здоровых.

Мерно раскачиваясь, он напрягся, когда на его шею легла тяжелая шершавая ладонь и, схватив за воротник застиранной рубашки, рванула наверх и повернула лицом к толпе. Откуда-то со стороны раздался хриплый голос Антона:

– Его кто-нибудь узнает? Видел его кто-нибудь?

Толпа молчала, переминалась, переглядывалась, морозилась. Каждый, глядя на другого, будто вещал в какое-то ментальное пространство две мысли: «ну ты, сосед, давай, говори. Я-то знаю, что ты знаешь» и «А я чего? Я не видел ничего, я вообще мимо шел», пока наконец один из остолопов не собрал волю и яйца в кулак и не крикнул пискливо:

– Ну я видел… он оттуда выходил.

– Откуда? – Антон сначала даже не понял, от кого конкретно исходит голос, и начал заглядывать за плечи ближайшему из зевак, будто изображая, как ему интересно и срочно нужно узнать, откуда выплыл этот умалишенный, что смиренно висел на его руке, смущенно пряча глаза от толпы в старый шершавый асфальт.

– Оттуда. – В шепчущейся толпе вздернулась рука и указала на ближайшую постройку с цокольным, подвальным этажом. Невзрачное здание с решетками на окнах, ничем не приметное, кроме вывески «РосТуры», мерцающей дешевыми красными светодиодами, большая часть из которых уже выгорела.

– Понятно. – Про «РосТуры» Антон ничего не слышал, но название говорило само за себя: очередная контора, которая втридорога предлагала путешествия в полувоенный, оккупированный Крым, где только на далеких диких пляжах можно было затеряться от войны и грохота бомбардировок. Больше уехать отсюда было почти некуда для простых смертных, в Сирию разве что, но там совсем жарко… Поэтому возникал закономерный вопрос: А стоит ли вообще? «Справедливо», отвечало себе подавляющее большинство обывателей и со спокойной душой просиживало плановые отпуска дома перед телевизором или на даче, кто успел ухватить клочок земли в собственность в свое время. Уж лучше так, чем сдохнуть от шальной пули не тобою начатой войны.