Interbellum

Трое суток спустя Мэгги подошла к филиппинским часовым, охранявшим трюм, и потребовала отвести себя к капитану. К ее удивлению - Мендоза не переставал удивлять - капитан Габриэль обнаружился на мостике "Нагасаки-мару". То ли он не торопился возвращаться на "Рузвельт", видневшийся на дистанции пистолетного выстрела справа по борту, то ли посетил транспорт с инспекцией - ну да какая разница? Мэгги, к уже собственному удивлению, была рад его видеть.

- Вы хотели рассказать мне что-то важное? - поинтересовался Мендоза, демонстративно уткнувшийся в бинокль. - По крайней мере, так утверждают мои солдаты.

- Да, - отозвалась Мэгги, после чего назвала свое настоящее имя, звание, должность и так далее. - Я высокопоставленный офицер и член королевского дома союзной империи, поэтому вы должны немедленно меня освободить, и...

Капитан Мендоза наконец-то соизволил оторваться от бинокля, посмотрел на Мэгги с нескрываемым интересом, после чего натужно расхохотался.

- Отличная история. Ты потратила три дня, чтобы ее придумать?

- Это правда, от первого до последнего слова, - нахмурилась принцесса. - У меня есть свидетели...

- Допустим, - кивнул филиппинец. - Но знаешь что? Мне как-то все равно. Даже если ты говоришь правду. Ты не представляешь, как велики и грандиозны наши планы. Не такая ты важная птица, чтобы отвлекаться от тебя. Пусть они с тобой разбираются, - и капитан ткнул пальцем в показавшийся на горизонте берег.

- Что это? - только и спросила Мэгги.

- Хайнань, - коротко ответил Мендоза и тут же добавил, повернувшись к своим морским пехотинцам: - Бросьте ее обратно в трюм.

Хайнань -- если только за последние три дня не случилась еще одна война или восстание -- должен был принадлежать тайпинскому Китаю. Так оно, собственно, и оказалось.

Несколько часов спустя "Нагасаки-мару" уперлась в один причалов в порту Хайкоу, что на северном побережье острова. Штыками и прикладами пленников выгнали на берег и заставили построиться на пристани. Габриэль Мендоза обменялся рукопожатиями с группой китайских офицеров, после чего помахал ручкой и вернулся на "Теодор Рузвельт", который стремительно удалился обратно в океан. "Нагасаки-мару" осталась болтаться у берега. Филиппинских охранников сменили китайцы в уже знакомой Мэгги униформе тайпинской военной полиции. Один из китайских офицеров - молодой, не старше тридцати, высокий и черноусый - выступил вперед, заложил руки за спину и демонстративно откашлялся.

- Я вас решительно приветствую, - заговорил он на хорошем японском. - Да, я говорю на вашем языке, потому что до войны учился в Киото. Разрешите представиться, меня зовут комиссар Сы. Когда мы познакомимся поближе, сможете называть меня товарищ Номер Четыре.

По рядам пленников прокатилось заметное оживление.

- Да, вы все правильно поняли, - усмехнулся комиссар. - Больше того, в настоящее время я исполняю обязанности командира Четвертой Ударной Бригады - в которой вам и предстоит служить.

- Но позвольте... - не выдержал стоявший в переднем ряду полковник Сугавара.

- Не торопитесь, - добродушно перебил его товарищ Сы. - Когда я закончу свою речь, вы будете знать гораздо больше, чем сейчас, а также сможете задать любые вопросы. Впрочем, я ее почти закончил. Вы что-то хотели сказать... - китаец сделал паузу и внимательно рассмотрел собеседника, - ...полковник?..

- Полковник Сугавара, Корпус японских добровольцев в Маньчжурии, бывшая Японская национальная гвардия...

- Бывшая, конечно, - вежливо улыбнулся китаец.

- Мы возвращались домой, согласно условиям мирного договора, - продолжал Сугавара, - поэтому я категорически не понимаю, почему мы оказались здесь, по какому праву вы нас задерживаете, и о какой службе говорите. От имени своих товарищей я заявляю решительный протест...

- Вы оказались здесь потому, что вас сюда привезли ваши сограждане на белголландском корабле, - ехидно напомнил комиссар и показал в сторону горизонта, где все еще виднелась корма "Рузвельта". - Теперь что касается прав. Полагаю, вам не предоставили копию мирного договора? Ай-ай-ай, - покачал головой китаец, - ох уж эти столичные бюрократы... Ничто их не берет, даже несколько революций подряд оказались бессильны. Ну, неважно, у меня в канцелярии копия найдется, я вам потом покажу. Там сказано, что китайское правительство обязуется вернуть всех военнопленных, как маньчжурских регуляров, так и иностранных добровольцев, в родные страны, как только это позволят условия и обстоятельства...

- Можете не продолжать, я все понял, - помрачнел японский полковник. - Полагаю, там еще и запятые хитрым способом расставлены. Но это бесчестно!

- Я не стану спорить с вами о чести, - продолжал улыбаться китаец, - уверен, вы меня все равно переспорите. Я только напомню, что вы явились в нашу страну без приглашения и совершили бесчисленные военные преступления, искупить которые можно только кровью - и то далеко не факт. Именно такую возможность - искупить свои преступления - мое правительство в бесконечной мудрости его вам предоставляет. Вы поступаете на службу в Добровольно-Революционную Армию Китая - разумеется, совершенно добровольно; вы будете честно исполнять все приказы своих командиров - меня и моих товарищей; а как только мы с вами одержим победу, вы сможете отправиться домой.

- Добровольно? - переспросил полковник. - То есть мы может отказаться?

- Ну конечно! - радостно закивал комиссар. - Исключительно добровольно. Никто вас насильно не удерживает. Можете хоть прямо сейчас возвращаться на родину. Япония вон в той стороне, - и комиссар почему-то указал рукой на север, в сторону китайского берега. Намек был прозрачен до невозможности, как слеза невинного младенца. Если в Шанхае один китайский солдат охранял пятьдесят японцев, вспомнила Мэгги, то сколько охранников понадобится здесь? Примерно столько же, плюс-минус один.

- С кем воевать будем? - поинтересовался полковник Сугавара, упавший голос которого демонстрировал типичную азиатскую покорность судьбе.

- Узнаете в самое ближайшее время, - отвечал комиссар. - Полагаю, среди ваших товарищей вы самый старший по званию?