Страница 2 из 3
Именно в этот день дежурила одна нянечка, которую мы не особо любили. Это была пожилая женщина с рыже-красными волосами и золотыми зубами. Помню, как в этот день она подошла ко мне, сказала: «А ну быстро ешь кашу», – и дала мне подзатыльник. Да-да, подзатыльник в детском саду, маленькому ребенку. Роняя слезы, я зачерпнула ложкой немного каши, положила в рот и сразу же выплюнула все обратно, боясь, что меня сейчас вывернет наизнанку. После этого меня наконец выпустили из-за стола.
Возвращаясь домой после садика, я набрасывалась на сухари из хлеба – такая была голодная. Я проходила в сад около года, а потом меня забрали, ведь я ничего там не ела и постоянно болела.
Кстати, в садике вопросов по поводу волос особо никто не задавал, мы играли и общались со всеми детьми на равных, никто меня не обижал, и все было прекрасно, не считая моей премудрости насчет еды.
Когда мне было примерно четыре годика, мы с мамой и папой переехали в однокомнатную квартиру, которая досталась папе от его мамы, бабушки Нади. Эту квартиру она тоже как-то получила от работы, когда папа был еще младенцем. Мой родной дедушка Владимир умер, когда папе не было и годика. Позже бабушка встретила другого мужчину, которого я называла дедушкой Сашей. Он учил меня рисовать и говорил, что отращивает бороду и усы, чтобы быть похожим на Чака Норриса. Когда я была у них в гостях, по ночам мы с дедушкой смотрели реслинг и боевики по НТВ. Со своим крестным, папиным братом, я постоянно смотрела фильмы про ниндзя и играла в денди. Я обожала фильмы с Брюсом Ли и «Американский ниндзя». Мы часто шуточно дрались в боксерских перчатках, и нам было весело.
Мне очень нравилось ходить на работу к папе, потому что в офисе был компьютер и на нем можно было играть в разные игры. Папа в то время получал высшее экономическое образование и, если не ошибаюсь, занимался бизнесом – продавал стиральные машины и водонагреватели. Не помню точно в какое время это было, но в школе я еще не училась.
В четыре года я уже умела читать. Меня водили в подготовительную школу «Дворец пионеров»: там нас учили писать, считать, учили английскому, пению и танцам, рисовать и делать разные поделки. Туда нужно было ходить два раза в неделю, и мне там нравилось.
В то время на моей голове было совсем немного белоснежных волос, и я часто ходила в беретке или панамке. Я уже тогда начала понимать, что со мной что-то не так. У всех девочек были хвостики, косички, бантики, а у меня – пушок на голове, который где-то рос, а где-то нет.
С тех пор я часто начала опускать голову вниз, пряча глаза от посторонних людей и предпочитая не знать, пялятся на меня прохожие или нет.
В пять лет меня решили побрить машинкой в надежде, что волосы станут расти гуще и лысины зарастут. Вы же помните байки о том, что якобы после бритья волосы становятся гуще и толще? Ага, конечно. Ничего подобного. Врачи по поводу моей особенности говорили, что некоторые луковицы на моей голове находятся в фазе глубокого сна и есть надежда, что в переходном возрасте они проснутся и волосы начнут расти. А пока их надо старательно будить. Перцовой настойкой. Байка номер два. Перцовую настойку мне втирали в кожу головы, сверху покрывали целлофаном, и начинался ад. Кожа горела так сильно, что иногда я не могла сдержать слезы, но все равно терпела все эти мучения, потому что надеялась, что это мне поможет.
Господи, никогда, слышите, никогда не натирайте голову своих детей подобной жидкостью! Ничего, кроме боли, ребенок не почувствует, да и толку от этого ноль. Очень агрессивные средства наоборот могут усугубить ситуацию, но в моем случае это вообще было не важно. Ну не может вырасти то, чего не было с рождения! Если с рождения у человека не хватает фаланги пальца или если с рождения у него определенная форма носа – другой по щелку пальца она не станет, да и палец не отрастет. Так же и мои волосы. Их практически не было с рождения, и почему врачи советовали такими способами меня «лечить», я ума не приложу. Да что об этом говорить, даже сейчас найти хорошего трихолога трудно, что уж говорить о 90-х.
Я не помню, в каком возрасте мне поставили диагноз алопеция, но узнала я о ней либо в 17, либо в 18 лет. До этого я просто знала, что у меня такая особенность, а как она называется – нет. Но об этом позже.
В общем, свое пятилетие в 1999 году я праздновала с побритой головой. У меня осталось видео, которое снимал папин друг в этот день. Я была в платье с цветочками, корчила рожицы, смеялась на камеру и ела арбуз. И, хоть немного стеснялась объектива камеры, была бодра и весела.
С детства я просто обожала компьютерные игры. До пяти лет я играла в них либо у родственников, либо у папиных знакомых, а потом папа купил компьютер нам домой. Несмотря на это, я никогда не пренебрегала общением со сверстниками и мне всегда нравилось проводить время на улице или в гостях.
Лет до семи у меня был друг Илья, который жил на пару этажей ниже. Мы вместе играли, оставались друг у друга с ночевкой, и я чувствовала себя полноценным, нормальным ребенком. Мы играли в боевики, в машинки, в куклы, звонили по телефону на разные номера и прикалывались, варили суп. Однажды мы так набаловались телефоном, что провод от него скрутился в узел, и мы отхватили дюлей от мамы Ильи. Странно, что нам удавалось звонить в полицию и пожарную и остаться безнаказанными. Было смешно. А суп мы варили из жареной картошки, яйца и макарон. Моя мама проверяла, все ли у нас в порядке, но мы все-таки сварили суп самостоятельно. Не помню, получился ли у нас именно вкусный суп, но мы его ели.
Несмотря на то, что я не боялась общения с детьми, я была очень домашним и привязанным к родителям ребенком. Я не соглашалась ездить в лагеря и санатории. Кроме одного раза. Друг Илья отдохнул в мини-санатории, который был через стадион от нашего дома, и рассказал, что там много крутых игрушек, дом для кукол Барби и куча самих Барби. Тех, что стоили очень дорого. Я была помешана на них, но своей у меня не было, так что после этих слов, конечно же, у меня загорелись глаза, и я упросила родителей меня отправить в этот «санаторий».
Каково же было мое разочарование, когда я узнала, что никакого домика для Барби там нет, как и самих Барби. Там было много игрушек, но все они не были мне интересны. Я дико расстроилась, попросила маму с папой прийти ко мне вечером. Нас положили на дневной сон, а когда разбудили, то я подумала, что прошла целая ночь и настал следующий день, а мама с папой так и не пришли. Я очень испугалась, и когда они вечером все-таки пришли, то сказала, чтобы они не оставляли здесь меня на ночь.
Представляю, родители только обрадовались, что могут немного отдохнуть и расслабиться, но не тут-то было. Им пришлось каждый вечер забирать меня из санатория домой, а утром снова отводить. Я только так согласилась туда ходить. Там ко мне тоже относились нормально, никто из детей не обзывал меня, мы дружили, играли, купались в бассейне и т. д.
Меня очень поддерживало то, что у мамы была короткая стрижка. Смотря на нее, я понимала, что женщине необязательно иметь косу до пояса. Мама была для меня всегда самой красивой и лучшей женщиной в мире.
Помню, как она говорила, чтобы я не переживала насчет волос. Говорила, что если я подрасту и захочу носить парики, то можно будет купить два – короткий и длинный. В один день прийти в школу в коротком парике, а в другой – в длинном, и все подумают, что это волшебство и мои волосы очень быстро отросли. Ох уж эта детская наивность… Но о школе позже.
Я очень благодарна родителям, что они никогда не заостряли внимание на моей алопеции, что для них я всегда была нормальным ребенком. Я никогда не слышала от них, что я какая-то не такая, другая. Мне всегда говорили, что я лучшая, красивая, умная и замечательная.
Я благодарна тому, что они не делали эту особенность центром моей жизни, что мне не пришлось все детство провести в больницах и поликлиниках. Возможно, благодаря их отношению к алопеции мне легче было уже будучи взрослой поменять отношение к себе.