Безымянные слуги

Ужин нам в тот день приготовили обозники. Каша с мясом и вино. Но это была вкуснейшая каша и божественное вино. Сил у нас не осталось даже скорбеть о павших товарищах.

На нашем форте серые потеряли не только почти двадцать тысяч родичей, но и большую часть лестниц. У них оставались ещё осадные башни и невысокие лесенки, но для штурма нашего форта это всё не подходило. А северный они штурмовать опасались, слишком дорого им обошлись первые две попытки. И хотя с нашим фортом серые были близки к победе — они-то об этом не знали. Да и не были мы их целью — их цель скрывалась за стенами Мобана, чьи защитники так и не решились атаковать осаждающих. Ещё дважды серые отправляли отряды на мародёрство, пытались даже добраться до ближайшей рощи и рубить деревья, но наша кавалерия постоянно щипала их лесорубов, и они бросили это занятие.

На пятое утро после штурма нашего форта армия серых, растянувшаяся вдоль всей стены Мобана, зашевелилась и пошла на приступ города.

Глава 32

Нам не рассказывали, что делать дальше. Мы только знали, что во время штурма Мобана нам надо будет ударить неприятелю в тыл. Но утром, после завтрака, почти все бойцы собрались на стенах форта и смотрели, как серые подступали к стенам города. Защитникам надо отдать должное: стрелы ливнем падали на нападающих, но сдержать штурм не могли. Серые люди упорно шли вперёд сплошной массой. Даже на глаз не удавалось определить, сколько их там в этой толпе.

Городская стена была низкой — всего около восемнадцати шагов. На нее хватило даже тех лестниц, по которым серые спускались на кладбище воонгов. А несколько осадных башен, которые медленно катились вперед — могли открыть им прямой путь в город.

— Почему нас не вызывают? — тихо спросила Пятнадцатая.

Но ответить я не успел, да и мой ответ был бы скучнее ответа десятника вэри, который её расслышал:

— Ну, красавица, выйдем мы, ударим им в спину, а они обернутся и врежут по нам, забыв про город. Помнишь, как под Тури вышло? Трусы… Пускай сами хоть немного железом помашут.

Отвечал вэри громко, и последние его слова вызвали одобрительный гул на стене.

Продвижение серых замедлилось под самой стеной, где плотность стрельбы возросла. Похоже, теперь со стен стреляли и стража, и воины, и ополчение, и даже простые горожане. Жители Мобана прекрасно представляли, чем закончится встреча с серыми людьми. Быть мясной заготовкой для измененных никто не хотел — и защищались они отчаянно. Но к обеду серые смогли прорвать оборону. Первыми к стене они подогнали башни — и только потом, когда завязался бой, начали ставить лестницы. Поток врагов хлынул внутрь города. А сигнала к атаке всё еще не было, хотя готовность по всему форту объявили, и все бойцы ходили в броне и при оружии.

Форт мы покидали через северные ворота. На юге, вдоль моря, разворачивались отряды командования, на севере — мудрецы с опытными бойцами. А центр был отдан нам. Войска выстраивались в неровную линию — никакого строя, никаких хитрых тактик. Есть только ты и твой десяток, который ты успел натаскать. Ну в моем случае было два десятка, включая бойцов Пятнадцатой. Нам предстояло пройти путь до лагеря и атаковать его, а потом — обрушиться на серых под стеной. Впрочем, даже отсюда было видно — осталось их там немного. Основной бой шёл на стенах и в городе.

Пришлось ещё подождать, пока выстроится линия. Когда я спросил, как передаются команды между укреплениями, мне объяснили: на башне есть огромный фонарь, которым можно подавать световые сигналы. Что такое фонарь, я помнил ещё по барже. И память даже услужливо подсказала, как можно подавать им сигнал.

На этот раз перед двумя десятками речь толкнула Пятнадцатая — меня трясло ничуть не меньше остальных. Но девушку я не слушал и просто пытался настроиться на этот бой.

Либо нашествие под стенами Мобана сейчас закончится, либо распространится на всё княжество — и появится новый регион Диких Земель, где властвуют тёмные силы разделивших мир трещин. Раньше это для меня было пустым звуком — ведь я был уверен, что всё это домыслы или какие-то местные верования. Но сейчас, глядя, как в воздухе пестрят многочисленные искры — я отчётливо понимал, что так оно и будет. Нет никакой силы разломов — есть мудрость, проникающая через них в этот мир. Та самая мудрость, без которой наше появление было невозможным. Именно она и преобразует мир по собственному разумению. И, может быть, мудрость — сама по себе разумна? Не она ли установила правила в окрестностях Линга? Не она ли управляет изменением животных и людей? Но чем она руководствуется в своих изменениях и правилах?

Все мои вопросы оставались без ответа. В сегодняшний бой я должен идти только с вопросами. И я должен быть уверен в победе. Иначе моя неуверенность убьёт два десятка, включая девушку, которая мне, видимо, очень нравится. Потому что ради неё я готов совершить очень многое. И да, может, Пятнадцатая и не обладает красотой Златы или Ладны — хотя и некрасивой её не назовешь. Но в этой девушке скрывается характер, который способен перемалывать камень в муку. Он ей иногда и голову, и красоту заменяет. А значит, сегодня мне придётся идти так — без ответов, на голой уверенности. Одерживать победу и получать имя. А там — видно будет.

Сигнал атаки прокатился с юга на север, поданный горнистами вдоль всего строя — и мы сделали первый шаг, потом второй, потом третий… А потом мы просто шли вперед, чувствуя, как подрагивают коленки. А навстречу нам катилась странная конница серых людей. И десятки раздавались вширь, образуя три шеренги, сплошной стеной идущие с выставленными копьями и сжатыми челюстями. За несколько мгновений до столкновения по рядам пролетела команда, подхваченная мной: «Первая — упор, вторая, третья — поддержать!».

Первая шеренга копейщиков упала на колено, выставив копья и уперев их в землю. Вторая шеренга ощетинилась копьями у первой над головой, а третья перехватила копья, готовясь колоть над головами второй шеренги. А в клубах черной пыли, оставшейся на пепелище трущоб, выросли фигуры странных птиц и их всадников, врубившись в строй. Над полем повисли крики ярости и боли, треск и звон, визг птиц, стоны и ругань. Крики сражения, в котором обе стороны пришли только убивать.

Прорвать линию всадники серых так и не сумели. Первые упали, следующие напоролись на копья, те, кто шёл за ними — наткнулись на трупы. Да, двуногие создания гораздо легче переступали через тела, чем кирри, не ломали ноги и опасно разевали острые клювы. Но их хрупкие шеи легко перерубались боковыми ударами копий — что уж говорить о мечах и топорах, которые у ветеранов тоже имелись. Перед нашим строем образовалась свалка из всадников и скакунов, а самые нетерпеливые бойцы уже перепрыгивали через вал трупов и устремлялись в атаку сами.

Трое бойцов Пятнадцатой поддались общему порыву и прыгнули вперёд. Немалых усилий стоило удержать девушку от того, чтобы кинуться за ними — каждый сам выбирает свой путь в этой мясорубке. А на неё надеются оставшиеся пятеро, их и надо вести вперёд. Наши полтора десятка двинулись организованно, расправляясь с любым противником, что встречался на пути. Пепел поднялся в воздух туманом, скрывавшим всё уже через сорок шагов. Из клубов пепла вырывались одинокие всадники, птицы без всадников и спешенные серые. Мы двигались через этот туман, перешагивая через тела — и с каждым шагом становились всё ближе к лагерю серых. Внезапно появившийся противник промахнулся по мне и насквозь пробил грудь бойца Пятнадцатой. Девушка только сжала зубы — лечением тут уже не помочь.

Пепельная взвесь висела в воздухе облаком, в котором ещё раздавались звуки боя, когда мы наконец вывалились на отрытое пространство, где пепел уже успел осесть. Справа и слева появлялись отдельные бойцы, небольшие группки и целые десятки. Хохо вёл за собой пятерых и, увидев нас, стал смещаться ближе. Шасть вывел весь десяток и тоже начал подходить. Шестой вывалился из пепла, потеряв двоих бойцов. Рядом с ним шёл Первый и улыбнулся, увидев нас. Мы сбились в строй и двинулись к стенам лагеря. Постепенно нас догоняли вышедшие из битвы бойцы. Остались ли за спиной враги в пепельном облаке или нет — мы уже не знали. И не хотели проверять.