Блаженны алчущие

Спину жжет пот, мгновения как часы…

Мир свелся к этим проклятым гибким мерзавкам, так и мелькавшим перед глазами. Еще несколько голов упали на землю, но их было много, слишком много, и Кевин знал — скоро до него доберутся. То одна, то другая прорывалась сквозь защиту. Зубы подрали куртку, звякнули о нагрудник, оцарапали ногу.

Головы блестят слизью, льется пеною слюна…

Вот-вот удача оставит его. Он на миг ослабит бдительность, потеряет терпение чудовище… Однообразная игра в "сруби башку" превратится в веселую "урви кусок мяса побольше". Кевин сдохнет здесь, сожранный живьем. Поделом — за глупость. А Филип с Денизой забудут о встрече назавтра. Вместо того, чтобы опять отступить, он бросился вперед в отчаянном рывке, прямо навстречу тварям. В последний момент упал на колени, уберегая лицо. Темная голова ударила в плечо, другая пронеслась над ухом, рядом дергались скользкие гибкие тела. Меч, который Кевин поднял перед собой, прорубил ему путь сквозь нескольких тварей, с силой резанул по месту, где соединялись их шеи. Твари заметались в панике, а когда попытались сжать врага в смертельных объятиях, Кевин уже отскочил назад, лишившись только куска плаща да чувства обоняния, и обретя пару-тройку царапин. Головы чудовища, что росли рядом с этой новой раной, бессильно поникли, движения остальных чуть замедлились. Черная жижа струилась на землю из глубокого разреза, из кровавого кратера на боку. Но атаки продолжались, а второй раз Кевин этих гадин врасплох не застанет.

Нужен план, понял он, продолжая методично работать мечом. Или его подобие. Атаковать надо, пока не вымотался. Заставить башки отпрянуть, а потом метнуться вправо, полоснув сверху-вниз по боку…

Лодыжку сжал стальной захват, и Кевин запоздало вспомнил про щупальца. Земля ушла из-под ног.

От удара о мостовую вышибло дыхание. Перед глазами мелькнуло звездное небо, а затем сверху обрушилась черная лавина.

Жизнь ему спасло то, что в падении чудом не выронил меч. Вскинул клинок перед собой — и чудовище, швырнувшись на жертву, само себя насадило на острие.

Адская боль пронзила руки, плечи, спину. Кевин зарычал — и, невероятным напряжением всех мускулов, удержал на весу ту часть туши, что давила на клинок. Его сила, хотя бы она не предала его, не позволила рукояти прибить Кевина к земле. Яблоко навершия стукнуло меж ребрами — и только.

Черная кровь лилась по клинку и рукам, вокруг клацали пасти… Но вместо того, чтобы разорвать жертву на части, чудовище и его головы дернулись вверх, убегая от боли.

Руки едва не вырвало из суставов — меч застрял крепко. Сила рывка приподняла Кевина в воздух. Затем его снова приложило о камни, а меч, свободный, остался в правой руке.

Кевин приподнялся на локте, готовый защищаться. Чудовище нависло над ним, чуть выше, чем он мог дотянуться клинком, а щупальце все так же тянуло за ногу, не давая подняться. Длинношеие тварюги пришли в себя и рвались к живому мясу. Истекали слюной, хрипели, бешеные глаза горели жаждой. Сквозь гул в ушах и злое шипение донесся высокий голосок. — Бежим, Филип, давай же! Милая Дениза! Твари, еще помня силу его ударов, действовали осторожно, но Кевин знал, смерть — дело мгновений. Новое щупальце выползло из огромного тела и влажно скользнуло по ноге. Краем глаза он заметил фигуру мужчины, метнувшуюся к чудовищу. Как тогда. Кевин отвлекся — лишь на миг, но этого оказалось достаточно. Одна из тварей увернулась от клинка, стальные зубы впились в незащищенное бедро. Не сдержав крика, он дико махнул мечом. Отрубил твари башку — и другая ударила в грудь. Зубы оставили глубокие полосы на металле кирасы. Твари атаковали с новой яростью, даже не заметив, как рядом выросла стройная фигура в черном. В руках Филипа блеснул тонкий бальный клинок, с размаху впился в темный бок чудовища… И раскололся с жалобным звоном. У этой твари почти непробиваемая шкура, с усталым отчаянием понял Кевин. Уязвимы ее "пестики" и нутро, и с близкого расстояния пистоль смог проделать в шкуре дырку, но… — РАНА! — прохрипел он.

Кевин не знал, понял ли его Филип. Молодой Картмор уклонился от рванувших к нему морд и исчез из вида.

Где-то валялся меч бедняги Гарта. Хорошо бы Филип пошел за ним… Скорее, сбежал.

А Кевину хватало забот с тварями. Они возникли одновременно, справа и слева, и он убил первую и спугнул вторую. Еще одна взрезалась в нагрудную пластину — а затем метнулась к лицу, и он заглянул вглубь ее огненных глаз. Сверкнули клыки. В следующий миг вся туша отпрянула назад с пронзительным ревом, увлекая головы-пестики в темное небо. Из раны, оставленной на теле выстрелом, торчал меч, а на рукоять меча навалился Филип. Клинок медленно погружался в плоть. Несколько тварей метнулись к новому врагу, но он упал на колени, не выпустив оружия, и они пронеслись над ним. Кевин перерубил щупальца, сжимавшие его ногу, и встал. Мир заплясал перед глазами, а когда зрение прояснилось, склизкие твари снова скалили на него зубы, а горло Филипа сдавливало щупальце. Картмор безуспешно пытался отодрать жестокую удавку, его лицо потемнело, он хватал ртом воздух. Что ж, пусть поволнуется. Кевин смотрел на тварь, как волк на загнанную добычу, в предвкушении, улыбка дергала губы.

Чудовище с воем качалось из стороны в сторону, кровь потоками лилась из двух глубоких разрезов; головы на длинных шеях метались в панике, обезумев от боли, неуклюжие от ран. Кевин двинулся вперед. Три головы пытались атаковать его, но он небрежно срубил их одним движением меча.

Еще шаг — и Кевин рядом с монстром. Клинок взвился в небо, со свистом рассек воздух, обрушился на прочную шкуру — ничего. От второго удара у Кевина заныли руки, а на теле гадины появилась кровавая трещина. Крик ярости и торжества вырвался из его груди, и он ударил снова. Рядом, Дениза подобрала то, что осталось от сломанного клинка, перепилила душившее Филипа щупальце. После того, как Филип рухнул навзничь, задыхающийся, но свободный, сама схватилась за рукоять Гартова меча и нажала на него, крича от напряжения. Под ее весом оружие медленно, но верно вошло в плоть до самой гарды. Кевин продолжал кромсать шкуру чудовища. Твари теперь едва дергались, и губы-лепестки скрыли их, закрываясь. Чудовище принимало первоначальный облик. Когда Кевин вонзил острие меча в пробитую брешь и хорошенько нажал, по черной туше прошла судорога. В шести кровавых глазах в последний раз вспыхнуло пламя, последний стон пронзил ночь. В финальном рывке, чудовище вытянулось в полный рост, чтобы всем телом швырнуться на врага. Кевин выпустил рукоять меча и метнулся прочь. Он убежал недалеко.

II.

Когда он выплыл из тьмы беспамятства, первым ощущением была боль в ногах. На них давило что-то тяжелое. Чудовище, вспомнил Кевин. Раз он жив, значит, оно мертво.

Напрягая остатки сил, он высвободился из-под туши и только тогда разомкнул веки, слипшиеся от крови. Чудовище выглядело дохлее некуда — кусок искромсанного мяса.

Кевин с трудом поднялся на предательски дрожавшие ноги. Ожившее тело уже горело от ушибов, царапин и укусов. На поясе не было привычного веса, он чувствовал себя голым. Мой меч, мой меч остался в чудовище.

— Ну у тебя и видок!

Кевин резко обернулся, и одну боль сменила, затмевая ее, другая. Филип. Смеющиеся глаза, мягкие волны темных волос, и эта его проклятая вечная полуулыбка, даже сейчас игравшая на губах молодого Картмора — как будто он не лежал совсем недавно на мостовой, задыхаясь, не жался в ужасе к дверце кареты. Он совсем не изменился. Если Кевин заматерел, огрубел за эти два года, то Филип выглядел таким же юным и беззаботным, как раньше.

В руке Филипа смолил факел, должно быть, взятый из кареты, как и меховая накидка, в которую сейчас зябко куталась Дениза. Даже в таком неровном свете было заметно, что молодая женщина дрожит. В пышных мехах она выглядела особенно хрупкой и уязвимой.