Страница 28 из 46
«Я старше себя на твои тридцать три…»
Улыбки
Не умирай прежде смерти
Роман
Однажды я получил письмо от одной необыкновенной читательницы. Эту женщину звали… Жаклин Кеннеди. Письмо было о моем романе «Не умирай прежде смерти». Жаклин была уже смертельно больна, но все еще работала – как редактор издательства «Дабльдэй». Письмо было адресовано американскому литературному агенту Джулиану Баху, и он передал его мне после смерти Жаклин. Там были такие строки: «Евтушенко – писатель замечательного таланта, и его Степан Пальчиков – это один из наиболее ярко выраженных характеров среди всех, которые я встречала в современной прозе в течение уже долгого времени…»
Если бы у меня была только одна такая читательница, то мне стоило бы писать прозу.
Но, честно говоря, я никогда не ориентировался на знаменитостей ни в стихах, ни в своих первых прозаических опытах.
Знаменитые люди отнюдь не самые лучшие читатели, потому что у них мало времени остается на книги.
Я хотел быть понятым теми, кто сам еще не понят. Для этого их нужно написать.
Прошлое не проходит. Это даже не прошлое.
Я глубоко благодарен моей жене Маше за ее ироничную, изобретательную редактуру. Если бы не ее помощь, то роман был бы гораздо хуже, хотя, может быть, это трудно представить.
1. Личная жизнь следователя Пальчикова
Особенность личной жизни следователя по особо важным делам Степана Пальчикова состояла в том, что у него не было никакой личной жизни.
Так, во всяком случае, утверждала его жена Алевтина – заведующая отделом пресмыкающихся в Московском зоопарке, после того как он неизвестно где находился и даже не прислал ей поздравительной телеграммы из этого «неизвестно где» по случаю десятилетия их свадьбы.
Когда же наконец он появился через пару недель, отвратительно пахнущий поездами и гостиницами, и, подлизываясь, стал совать ей тощий букетик гвоздик, вытащенный им из облупленного, перенабитого черт-те чем портфеля, неуклюже пытаясь обнять и поцеловать ее в еще нежно вьющиеся завитки на шее, она уже почти расслабилась, размякла, но, сентиментально прижав гвоздики к носу, резко их отдернула, ощутив невыносимую вонь.
Прямо из середины букетика, как некий особо ароматический цветок, торчал грязный липкий носок ее мужа, потерявший эластичность и цвет от длительного употребления.
Поняв, что его семейная жизнь кончена, Пальчиков начал что-то оправдательно бормотать насчет организованной преступности, но Алевтина была неумолима.
Вещи Пальчикова, заодно с ним самим и носком внутри юбилейного букетика, были выставлены за дверь.
Пальчиков был вынужден начать жить в родном МВД, в своем кабинете, ночуя на дерматиновом диване, подкладывая под голову папки с уголовными делами и стирая носки, трусы и рубашки в общей коридорной уборной по ночам, когда там никого не было.