Страница 8 из 45
«Стала революция фамильной…»
Стала революция фамильной,воплотилась в песни и литье.Пишут книги, ставят кинофильмы,лекции читают про нее.Но ее большие годовщины —не одни итоги звучных дат.Вижу на лице ее морщиныот измен, раздумий и утрат.Вижу все, но я не просто каюсь —очищаюсь и готовлюсь в бой.На колени тихо опускаюсьперед нею и перед тобой.Признаюсь вам с горькой неулыбкой,сколько понабилось в дни моисамой всякой дружбы невеликой,самой всякой маленькой любви.Вы меня, любимые, простите.Не ругайтесь с нынешнего дня.Вы меня в дорогу проводите,вы любите все-таки меня.Ухожу я не с одной виною —с мужеством и правдою в груди,честный перед тем, что за спиною,сильный перед тем, что впереди.2 октября 1955Свадьбы
А. Межирову
О, свадьбы в дни военные!Обманчивый уют,слова неоткровенныео том, что не убьют…Дорогой зимней, снежною,сквозь ветер, бьющий зло,лечу на свадьбу спешнуюв соседнее село.Походочкой расслабленной,с челочкой на лбувхожу, плясун прославленный,в гудящую избу.Наряженный, взволнованный,среди друзей, родных,сидит мобилизованныйрастерянный жених.Сидит с невестой – Верою.А через пару днейшинель наденет серую,на фронт поедет в ней.Землей чужой, не местною,с винтовкою пойдет,под пулею немецкою,быть может, упадет.В стакане брага пенная,но пить ее невмочь.Быть может, ночь их первая —последняя их ночь.Глядит он опечаленнои – болью всей душимне через стол отчаянно:«А ну давай, пляши!»Забыли все о выпитом,все смотрят на меня,и вот иду я с вывертом,подковками звеня.То выдам дробь, то по полуноски проволоку.Свищу, в ладоши хлопаю,взлетаю к потолку.Летят по стенам лозунги,что Гитлеру капут,а у невесты слезынькигорючие текут.Уже я измочаленный,уже едва дышу…«Пляши!..» — кричат отчаянно,и я опять пляшу…Ступни как деревянные,когда вернусь домой,но с новой свадьбы пьяныеявляются за мной.Едва отпущен матерью,на свадьбы вновь гляжуи вновь у самой скатертивприсядочку хожу.Невесте горько плачется,стоят в слезах друзья.Мне страшно. Мне не пляшется,но не плясать — нельзя.2 октября 1955«Речка тихая…»
Речка тихая. Солнце сильное.Лодка синяя, очень синяя.Рядом с девочкой в белой кофточкевишни ем и бросаю косточки.Улыбается моя сверстница.В волнах косточки алые светятся.Ничего еще нету взрослого,ни тревожащего, ни грозного.Мы не знаем, что сбудется, встретится…В волнах косточки алые светятся.Облака проплывают пенистые.Кучевые они и перистые.Чуть растрепанные, чуть смутные,очень добрые, очень мудрые.Наклоняются, нас разглядывают,все предчувствуют, все предугадывают…1955Бабушка
Памяти Ядвиги Байковской
Я вспомнил в размышленьях над летами,как жили ожиданием дома,как вьюги сорок первого леталинад маленькою станцией Зима.Меня кормила жизнь не кашей манной.В очередях я молча мерз в те дни.Была война. Была на фронте мама.Мы жили в доме с бабушкой одни.Она была приметной в жизни местной —ухватистая, в стареньком платке,в мужских ботинках, в стеганке армейскойи с папкою картонною в руке.Держа ответ за все плохое в мире,мне говорила, гневная, онао пойманном каком-то дезертире,о злостных расхитителях зерна.И, схваченные фразой злой и цепкой,при встрече с нею ежились не зря:начальник тот, что складом сделал церковь,и пьяница – главбух «Заготсырья».А иногда в час отдыха короткийвдруг вспоминала, вороша дрова.Садились рядом я и одногодки —зиминская лохматая братва.Рассказывала с радостью и болью,с тревожною далекостью в глазахо стачках, о побегах, о подполье,о тюрьмах, о расстрелянных друзьях.Буран стучался в окна то и дело,но, сняв очки в оправе роговой,нам, замиравшим, тихо-тихо пелаона про бой великий, роковой.Мы подпевали, и светились яркоглаза куда-то рвущейся братвы.В Сибири дети пели «Варшавянку»,и немцы отступали от Москвы.9 октября 1955