Страница 20 из 23
8. Володя Ульянов и Сосело Джугашвили
Я освободился от культа личностей не только Сталина, но и Ленина, но и от культа безличности. И народ тоже может ошибаться, если его «ошибают». Советую всем вам не доверять «на слово» политикам, а больше верьте фактам и первоисточникам. Политика часто меняет характеры и психологию людей по мере возвышения их во власти. Так, я думаю, она изменила бывших мальчиков и Володю Ульянова, ставшего Лениным, и бывшего Сосо Джугашвили, ставшего Сталиным. Они были разные, но их объединяло то, что и у того и другого был так называемый исторический магнетизм. Такой магнетизм может быть и опасен. Книга Ленина «Государство и революция» когда-то произвела на меня большое впечатление. Но я думаю, что Ленин, выросший в христианской семье, к несчастью, сам себя расхристианил, потеряв жалость ко всему человечеству сразу после повешения старшего брата. Когда я был в Симбирске у могилы его отца Ильи Николаевича во время работы над «Казанским университетом», то я заметил, что выгравированный на надгробном камне крест был закрашен белой краской, но все-таки очертания его проступали. Это советская власть, тогда насаждавшая ленинский атеизм, закрасила крест. Какое насилие над смертью верующего отца его сыном, ожесточившимся даже на Христа.
Говоря о Ленине, прилагательных к слову «гений» Пастернак избежал, и не думаю, что из-за осмотрительности, а из-за того, что сама история еще не подыскала к Ленину прилагательного.
8. Ненависть – плохой соавтор
Сталину гораздо легче приклеить слово «злой», но это будет примитивно, он был гораздо сложнее и, может быть, гораздо несчастней. Ненависть-то – плохой соавтор. Но все исторические личности, неотделимые от истории, надо обязательно изучать, но только не бегло, а вдумчиво. Детство Сталина было тяжелым. Про него ходили слухи, что он был вовсе не сыном сапожника. У него в детстве была оскорбительнейшая кличка, которую дают незаконнорожденным. Отец избивал и его, и мать. Не забудем, что Сосо Джугашвили – несостоявшийся поэт, и безо всяких сомнений, одаренный. Одно его стихотворение, напечатанное под Рождество в тбилисской газете «Иверия» в 1895 году, когда автору было 16 лет, заставило меня задуматься. Тогда он писал под псевдонимом Сосело.
Многие стихи того времени, которые наверняка читал и юный Джугашвили в семинарии, были полны модного тогда ницшеанского мессианства, обреченного на месть черни, которая, по концепции Пастернака, от поклонения всегда переходит к поношению:
В стихотворении Сосело чувствуется отождествление автора с героем. Гордость, порожденная униженностью с детства, становится презрением к неблагодарной черни, которая не хочет его выслушать. Чернь это чувствует и тоже не прощает собственной униженности презрением к ней. Ее благодарность – яд. Сталин и Гитлер – схватка комплексов неполноценности несостоявшегося поэта с несостоявшимся художником? А смерть Сталина – это месть тех, кто вынужден был поклоняться от страха перед ним, возвысившимся над ними? Какая самопредсказательность в этом стихотворении! Не думаю, что Сталин стал пророком будущего России, но думаю, что смерть свою он себе сам напророчил. Даже яд, возможно, существовал – ведь все лекарства при болезни Сталина контролировал Берия, обладавший правом входить к нему, когда тот был болен, и первым радостно, но со все-таки перехватывающим горло страхом закричавший: «Тиран умер!»
9. Последний шанс прощения
Перед Второй мировой войной, несмотря на параноидальный разгром Сталиным начальствующего состава Красной Армии после подброшенной через Бенеша фальшивки ведомства адмирала Канариса об антисталинском заговоре среди высшего командного состава, у Сталина в течение нескольких первых дней войны все еще сохранялась вера в то, что Гитлер не мог обмануть его, хотя только за первый день войны немцы уничтожили 1200 самолетов (большую часть существующих на земле). Когда Жуков позвонил ему в четыре утра, ему пришлось несколько раз повторить, что это война, а между тем стратегические грузы по инерции продолжали идти из Москвы через Брест на Берлин, а в Брестской крепости уже погибали смертью храбрых наши первые солдаты, не понимая, почему их убивают те самые симпатичные немецкие солдаты, к которым они еще не так давно ходили в гости через границу на небольшой совместный парад, маршировали, а потом пили пиво с такими упругими сосисками, что от них отпрыгивали пальцы… Но Сталин, растерявшийся в самом начале войны, все-таки собрался и принял ряд жестоких, но, кто знает, может быть, необходимых для победы мер – Бог ему судья. История все-таки никогда не сможет перечеркнуть того, что Верховным главнокомандующим СССР был все-таки он, и хотя главную роль в победе над фашизмом сыграл народ, незаурядная воля Сталина во многом тоже решила исход Второй мировой войны. Он, может быть, в первый раз проявил редкое для него милосердие, когда Красная Армия вошла в Пруссию, и остановил точно найденными словами выплеснувшееся отмщение наших солдат за все муки, которые принесли захватчики советскому народу: «Гитлеры приходят и уходят, а германский народ остается». Приходило ли ему в голову, что кто-нибудь в эту фразу может саркастически вставить его партийную кличку и заменить «германский народ» на «русский»? Но, кажется, никто этого сделать не рискнул и после его смерти. Вырвавшееся у него признание в кремлевском тосте за русский народ, что наше правительство было виновато перед своим народом за ошибки в начале войны, пробудило надежды на то, что откроются ворота лагерей и из них выйдут столькие «без вины виноватые». Но этого не случилось. Они могли многое рассказать. Слишком большая кровь была пролита между собственным народом и им. Победа выпрямила людей. Он испугался того, что если он покается, то они ему не простят. А ведь кто знает. Сила прощения больше силы безжалостности. Ведь я же написал в моей «Автобиографии», как в сорок четвертом году по Садовому кольцу хромали на костылях, с обмороженными ногами, обмотанными тряпьем и обоями, немцы, плененные под Сталинградом, и что случилось, когда наши женщины прорвали кордон. Не пропустите этот эпизод.
Может быть, момент Победы был единственным, когда народ мог и простить Сталина, он же простил ему, бывшему семинаристу, попрание христианства, когда еле уцелевшие церкви, не держа зла против него, все-таки собирали и обручальные кольца в фонд обороны. Но он и в день Победы только чуть-чуть покаялся и сам на своем покаянии споткнулся, не сумел шагнуть в церковь, к Богу, через кровь, протянув к нему руки, молящие о прощении, и кровь, начавшая было сходить с рук, так на них и осталась – уже навсегда.
12
Cтихи из романа «Доктор Живаго». (Примеч. автора).