Восьмая Марта

Рука уже раз пять дёрнулась к кнопке звонка, но каждый раз я себя останавливаю, потому что так и не решил, что скажу Синеглазке. Я понимаю, чем вызван этот ступор — я реально боюсь разочароваться, услышать неуверенность в голосе Марты, упереться в мелкие несостыковки.

Но не равнять же всех по Ирке! А образ нежной Синеглазки настолько далёк от Иркиного гламурного налёта, что последние сомнения отметены, а рука решительно тянется к звонку.

— Вот даже и не думай, — раздаётся тихое грозное рычание одновременно с распахнувшейся передо мной дверью.

В Тимоне ничего не изменилось, он по-прежнему с голым торсом и борзым взглядом. Только теперь мужик не улыбается.

— Ты что здесь забыл? — зло спрашивает он.

— Да уж точно не тебя. Марту позови.

— А ты чо такой наглый? — Тимон делает ко мне шаг, — или непуганый просто?

— А ты решил меня испугать? — мне некомфортно от близости полуголого мужика, но дать ему в печень — значит поставить точку в мирных переговорах и отложить на неопределённое время свой не вполне конкретный, но приятный план.

— Ты мне не нравишься, — выдыхает Тимон мне в лицо.

А я мысленно уже нарисовал идеальную траекторию, по которой мой зудящий кулак взлетает к его гладко выбритой челюсти.

— Ты мне тоже, — спокойствие в голосе даётся мне нелегко, — поэтому советую тебе сдвинуться назад.

— Ссышь? — Тимон прищуривается и улыбка обнажает его чересчур белые зубы, находящиеся в неприятной близости от моего лица.

— Просто очень не люблю, когда ко мне прижимаются особи не женского пола — начинаю сильно нервничать.

— Слышь, нервный, держись-ка ты подальше от этой квартиры, — цедит Тимон, но всё же отступает на прежнее место. — Я не хочу, чтобы ты здесь отирался.

— Ты заразный, что ли? — усмехаюсь я. — Просто звучит, как болезненный бред, учитывая наше соседство.

— Послушай ты, борзый щенок, — Тимон снова вышел мне навстречу и прикрыл за собой дверь в квартиру, — я не знаю, как ты это сделаешь, но, чтобы рядом со своей сестрой я тебя больше не видел. Она не для таких, как ты, понял?

Несмотря на резкий тон, его слова бальзамом растекаются внутри, успокаивая нервы. С его сестрой! Это признание повышает градус моего настроения и настраивает на позитивный лад. Я даже готов пожать Тимону руку, но он вряд ли способен сейчас оценить мой дружеский порыв.

— А для каких — как тот чёрт, что зажимал её у подъезда, пока ты тут в ящик пялился? — мой весёлый тон совершенно не вяжется с предъявами, которые я бросаю совершенно постороннему мужику. — Это вы с тем белогривым мерином решаете, кто подходит вашей сестре, а кто нет?

— Ох, сучонок, ты меня выбесил, — рявкнул Тимон, а боковым зрением я ловлю резкое движение его руки.

Я быстро блокирую две очень неплохие попытки меня достать, а поймав удивлённый взгляд Тимона, ухмыляюсь и мысленно воспеваю хвалебный гимн Генычу. Отступаю на шаг назад, давая понять, что вовсе не собираюсь атаковать и с улыбкой произношу:

— Слышь, Тимон, ты не бери на свой счёт, мне просто очень повезло с учителем.

— Ка-ак ты меня назвал? — взревел сосед.

— Эм-м… Тимофей? — озадаченно спрашиваю я и в то же время мне смешно, потому что понимаю — ни хрена он не Тимофей.

Далее одновременно происходят две вещи — я открываюсь, протягивая руку для знакомства, а в рёбра мне прилетает подлый и очень болезненный удар. Уже по растерянному взгляду Тимона я понимаю, что действовал он на автомате — на «Тимофея» среагировал.

— Нежданчик… — сдавленно сиплю я и даже в мыслях не имею отвечать тем же.

Гораздо больше меня волнует другое — если Геныч пасёт за нами в глазок, то меня ждёт целая серия подобных плюшек, чтобы впредь исключить любой нежданчик. Подобный косяк с моей стороны мой друг воспримет как личное оскорбление.

Несколько секунд мы с Тимоном молча гипнотизируем друг друга. Я проклинаю свою расслабленность и невнимательность, о чём думает этот недовольно сопящий мужик, я не знаю, но неожиданно он протягивает мне раскрытую ладонь ребром вверх.

— Артём, — произносит он с особым нажимом. Вероятно, чтобы я, как следует, расслышал разницу между его именем и Тимофеем.

— Максим, — я пожимаю его руку и начинаю ржать.

Тимон хмурит брови и явно уже жалеет о своём примирительном жесте, а когда собирается что-то сказать, его губы внезапно расползаются в улыбке.

— П-придурок, — произносит он и тоже начинает ржать.

***

— Так, а сейчас я предлагаю выпить за дам! — Геныч многозначительно вскидывает указательный палец и быстро наполняет стопки.

— Ток что за них пили, — напоминает Тимон.

— Не за них! Это ты, Артемий, предлагал за прекрасных тёлочек, а среди них, как известно, всякие случаются: и «дам», и «не дам», и «дам не вам»… Короче, я за «дам»!

— Геныч, у тебя завтра бой, — напоминаю я.

— Брат, вот не буди моё лихо, пока оно тихо, дай нервы успокоить. Этот тост крайний, а потом будем с тобой удары отрабатывать.

— Я думаю, не стоит сегодня напрягаться, посиди лучше отдохни, — ухмыляюсь я.

— А кто сказал, что я отдыхаю? Бухать, Максимка, это тебе не спортом заниматься — тут, знаешь, сколько здоровья надо! Артемий, погнали!

Спустя час Геныч дрыхнет на моём матрасе, напрочь позабыв о тех, кому приказал раздеваться до безтрусов в ожидании его приезда.

— Надеюсь, мы договорились? — спрашивает Тимон.

— Ты боишься, чтобы твою сестрёнку не обидели? Я тебя услышал, но не подходить к ней даже не проси, она мне нравится.

— Завтра я заберу её из универа и увезу на несколько дней. У вас обоих будет время подумать. И имей в виду, Макс, — Тимон понизил голос, — я найду для Марты десяток аргументов против твоей кандидатуры. Возможно, ты отличный парень, но не для моей малышки.

Едва угасшее желание подрихтовать Тимоновскую морду вспыхнуло с новой силой.

— И как она только выдерживает вас всех троих? Небось, не знает, куда от ваших советов сдёрнуть. У вас ещё одной сестрёнки нет, чтоб Синеглазку разгрузить от вашей неусыпной заботы?

— Нет, — Тимон посмотрел на меня как-то странно, — больше у нас сестрёнок нет, поэтому забота о Марте не ослабнет, можешь на это не рассчитывать. Особенно сейчас, когда я познакомился с тобой и твоим замечательным другом Геннадием.

Тимон давно ушёл, время близится к утру, а от пятой чашки крепкого кофе бодрости ни в одном глазу — одна горечь, привкус которой подбирается к органам чувств. Умом я понимаю, что чёртов Тимон прав, не желая для своей сестры такого, как я. Я бы и сам не пожелал своей сестре такого счастья. Только фишка в том, что у меня нет своей сестры, но я очень хочу чужую.

— … Весна идёт, весне доро-огу-у-у! — уже, наверное, в пятидесятый раз за сегодня запевает Геныч.

К встрече весны мой друг подготовился, как к зимовке, забив мой новый холодильник продуктами так, что тот с трудом справлялся с охлаждением. Будучи очень щедрым, Геныч нуждался в постоянном контроле, иначе по доброте душевной мог совершенно опустошить карманы возле несчастной бабульки, сидящей с кружкой у церкви. А с призовых он был просто неудержим в стремлении одарить своих близких, а попытку возместить его затраты воспринимал как лютое оскорбление.

К счастью, близкими Геныч считал не многих. Даже сейчас осознаю, как мне повезло, несмотря на то, что мечтаю соорудить для него звуконепроницаемый кляп.

— Журчат ручьи-и-и, слепят лучи-и-и! И тает лёд и сердце та-ает! — завёл по новой Геныч.

Я подозреваю, что с похожими воплями по весне просыпаются медведи. Один из них сейчас готовит на моей кухне курицу по особому рецепту, пока я в ванной комнате подключаю новую стиральную машинку. Геныч уверен, что справился бы с этим гораздо быстрее меня, но я точно не смогу приготовить курицу, поэтому каждый из нас занят тем, что ему по силам.

— И даже пень в апрельский день… — друг прибавляет звук, когда я вторгаюсь на его территорию.

— Слышь, если ты сейчас не умолкнешь, соседи вызовут ментов. Далеко ещё до апреля, через месяц на природе споёшь, — увещеваю я, потому что голова уже реально начала гудеть от этого рёва.