Поручик

   - Командира примите, 'хаки'!

  Мы с вахмистром вытащили на броню молодого парня в сером комбинезоне, с погонами ротмистра. Из ушей и носа у него шла кровь, признаков жизни он не подавал.

  Вахмистр прислонил ухо к его груди:

   - Живой! Воды сюда! И санитаров, санитаров зовите!!!

  Кое-кто из наших бойцов уже был здесь, и несколько рук протянули фляги.

  Из люка вылезали танкисты, грязные, очумевшие. Один из них баюкал неестественно выгнутую руку.

   - Там еще двое, помогите, а? - сказал кто-то из них.

  Расчет той башни, куда попал снаряд, погиб на месте.

  Тут подбежали санитары, и мы спустили контуженного ротмистра на землю.

   - А где остальная рота? Где остальные машины? - спрашивает у танкистов кто-то.

   - А что, нас не хватило? - отвечает сутулый мужик с разбитой бровью.

  Когда 'Коробочку' перекладывали на носилки, он вдруг очнулся, посмотрел на меня ясными голубыми глазами, хотел что-то сказать, но не смог.

  Я увидел, как сжимаются и разжимаются пальцы его правой руки, и поддавшись непонятному импульсу подал ему свою руку, на что он ответил крепким рукопожатием, а потом слегка кивнул и улыбнулся самыми уголками глаз. Эх, 'Коробочка'! Елки-палки, как так-то?

  ***

  Нас прижали под хутором Ляколоды. Первый снег падал на землю и тут же таял, под ногами хлюпало, и до позиций лоялистов от нашего пригорка было полверсты. Полверсты огня, грязи, крови и смерти.

  В том, что меня убьют, я почти не сомневался - атака была назначена с минуты на минуту, по зеленой ракете, и идти за спинами своих бойцов я бы просто-напросто не смог.

  Там у них все было пристреляно из пулеметов и зенитных пушек, изготовленных для огня по наземным целям. А у нас кроме четырех сорокапяток подавлять их было нечем...

   - Приготовиться к атаке! Примкнуть штыки! - кричу, срывая голос.

  Бойцы знают, что я пойду впереди, поэтому начинают шевелиться, хотя лица - мрачнее некуда. Кому охота быть пушечным мясом?

  Взлетает ракета, подсвечивая хутор, грязь и первый снег в потусторонний зеленоватый оттенок. Кто придумал атаковать в сумерках?

   - Ро-ота!.. - начинаю я, но тут шипит рация, и я, поперхнувшись, затыкаюсь.

   - Десятая штурмрота на связи. Прием!

   - Привет поручик! - орет бодрый голос. - Я 'Коробочка', иду на прорыв! Не попадитесь под гусеницы!

  Рыча, грохоча и лязгая мчится рота сверхтяжелых панцеров в составе одной машины. 'Коробочка' разворачивает башни в сторону вражеских позиций, а на душе у меня становится легко и радостно, и, в конце концов, теперь полверсты - это не так уж и много!

  ПОВЫШЕНИЕ

  Пахло хвоей, прелой листвой и сыростью. Осенний лес хрустел, шелестел и перешептывался, растревоженный непрошеными гостями. Мы стояли на самой опушке, Стеценко курил, а я разглядывал свои сапоги.

  Сапоги были нечищеные, покрытые коркой из засохшей грязи и налипших веточек и листочков. Я постучал ногой об ногу, стараясь стряхнуть эту мерзость, но без толку.

   - Пора бы, - проговорил Стеценко и выпустил изо рта облако табачного дыма.

  Я глубоко вдохнул густой, пропитанный лесными запахами воздух и скомандовал, негромко, но внятно и отчетливо:

   - Рота! Стройся!

  Солдаты, ворча, строились в три шеренги. Кто-то топтал небольшой костерок, на котором кипятили воду, кто-то дожевывал сухарь или делал последнюю затяжку папиросой. Через какую-то минуту почти три сотни человек стояли у опушки, выстроившись в четыре шеренги. Взводные и унтера - каждый около своих подразделений.

  Пулеметной команды с нами не было, и правильно - чего они в лесу забыли-то?

   - Бойцы, нашей бригаде поручено прочесать этот лес, - начал я. - По данным контрразведки здесь скрывается группа диверсантов, от пяти до двадцати человек. Кто-то из них - явно местный, так что леса эти знает. Чем эти гады занимаются - не мне вам рассказывать, вы и так знаете...