Страница 130 из 133
Её тело собирается чёрным огнём из воздуха, и белая сила Судей, соединённая с силой Пустоши, рвётся наружу пожирающими материю пламенными языками, из глубины которых отчаянно вглядываются в мёртвое тело два звёздных глаза. «Что ты хочешь?» - вопрос роится в голове необузданной раной, водоворотом воспоминаний, а перед глазами – всё ближе и ближе безжизненная оболочка Учителя и склонившаяся над ним крючковатая фигура Ученика. Песок под ногами, будто намагниченный, шлейфом тянется за ней, пока она присаживается на одно колено и приставляет, сама не понимая зачем, два пальца к шее Джона Фолкса. Пульса нет. Что-то бормочет себе под нос Энью, но Вайесс теперь только видит на его месте пустую, прогнившую в соку собственного отчаяния оболочку.
Она осторожно поднимает Джона на руки, так, будто он ещё жив, и будто каждая клетка его тела – бесценное сокровище. Скукоживается и опадает въевшаяся в тело чешуя, превращаясь в песок и разлетаясь по округе ветром. Энью провожает её взглядом, и, наверное, сейчас в его глазах она снова похожа на Бога – в его, но только не в её собственных. Вспыхивает мраком огонь на пальцах, и впереди из земли вырастает, скручиваясь смерчами темноты, башня, поднимаясь всё выше и выше к таким же безразличным облакам. Лестница пахнет гарью и дымом, а Вайесс всё продолжает переступать ступеньку за ступенькой, утопая в бесконечности одинаково тяжёлых секунд, пока не оказывается на самом верху. Врезается в волосы порыв ветра, унося с пряди в темноту ночи сероватую треугольную заколку – осколок металлической звёздочки. Вайесс поднимает руки, проводя в воздухе превращающиеся в полотно замысловатые контуры, и через несколько секунд опускает тело в маслянистую прозрачную субстанцию, растекающуюся овалом в метре над землёй и бережно принимающую на себя человеческую тяжесть.
- Подожди ещё немного…
И ответ приходит сам, тот, что все эти годы был в глубине её сердца, но которого она не замечала. Ответ, выскобленный в небе вершиной башен Арденны, написанный в белых зрачках Вершителей Эпох, выложенный солнечными лучами на улыбке, нарисованный переплетениями красных молний на Стене. Ответ, который она так старательно прятала в недрах своей не-человечности, в обмане предназначений и в песках старой, как мироздание, памяти.
- Я только хочу, чтобы ты был рядом.
***
Корабль мягко резал волны, так что качка, тем более сейчас, в хорошую погоду, почти не ощущалась. Но Энью всё равно время от времени переваливался через деревянный борт, и его рвало, так что стеклянные глаза слезились ещё больше, а потом и вовсе перестали от недостатка влаги. Сначала на него не обращали внимания, но потом, когда он один раз не успел дойти до борта, кто-то из охотников отлил ему немного лимонной воды. Эти охотники всегда таскали её с собой в море, если кто-то болел. Солнце раздражающе било в иссушенные глаза и по-летнему жарило непривыкшую кожу, красным дождём бело-оранжевых отблесков падая в воду. Днём он совсем забыл накинуть что-то на лицо, и теперь, к вечеру, оно ужасно обгорело – завтра, наверное, будет болеть. Но ему плевать.
Он записался в охотники ещё год назад, просто однажды придя и зарегистрировавшись. Просто так, даже сам не понял, почему, его будто привели за руку и за него поставили печать, за него прошли тесты, за него начали браться за задания. Убить, найти, преследовать, зачистить, отомстить, сражаться, тренировать, спасти… Он замешал себя в бесконечный круговорот одинаковых действий, и пока его звали, расхваливая как «лучшего мага периферии», он послушно шёл. Энью уже год ни разу не брился и не стригся, так что отросла колючая щетина, которую ему небрежно обкорнали, когда он работал в охране одного из дворян. Волосы он стягивал на голове пучком, но кудри всё равно свалялись и стали просто бежевой массой непонятной формы. Одежду он тоже почти не менял, только иногда прикупая новое снаряжение, не мылся, - только если заставляли, - почти не ел. За пару лет фигура не обвисла, но рельеф ушёл, а вместе с ним и сила, так что для боя теперь приходилось прилагать всё больше усилий. А ещё ему снились сны. Страшные своей повторяющейся обыкновенностью, страшные шорохом воспоминаний в перемешавшимся безумием разуме. Каждую ночь в его комнату заходила Эннелим, ложилась рядом, обнимая за шею холодной рукой, и кожа и глаза её были такими же белыми, как платье. Энью просыпался со слезами, и из-за этого глаза нездорово покраснели, полопавшись пульсацией расходящейся от радужки сети сосудов.
Они плыли на Тральмар. Одобренная государством экспедиция, собранная из всех мастей археологов, историков, алхимиков, одним словом, исследователей, и двадцати нанятых для охраны охотников. Само это название что-то пробуждало внутри него, но что, он понять не мог, так что отказаться от миссии – тоже. Всё, что он слышал по пути, - так это бесконечную болтовню, рассказы, слухи и профессиональные термины, вроде «эрозии» или «грунта». Последние дни Энью вообще провел на койках, избегая солнечных лучей, вдыхая солёную затхлость моря и такой же солёно-приторный пот. Раньше ему мешал воротник у новой рубашки, но он его отрезал, так что теперь спалось гораздо удобнее. Впрочем, спать ему почти не давали – эти двое сидели на соседних гамаках, только снизу. Одного он видел, а второй был как раз слева, а Энью на разу не ложился головой к палубе – то ли привычка, то ли глупый ритуал. Он только слышал его голос – кряхтящий, иногда поскрипывающий и проглатывающий звонкие согласные.
- Реально? – недоверчиво переспросил парень. Курчавый, не старше шестнадцати, чем-то смахивающий на него самого, может, причёской. – Да не-ет!
- Да ты чё, слово даю! – щёлкнул пальцами первый. – Засылали ещё в позапрошлом году. Сорок человек, не сотня, конечно, как щас, но всё равно!
- И что с ними?
- Кто в больнице, кто в тюрьме, да, большинство в тюрьме или «того», - он многозначительно показал пальцем в потолок. – Ну, ты понимаешь, избавляются.