Рефлексия

По той же самой причине, раздражала она всех и своими бесконечными похоронами, – сдохнет какая-нибудь живность у хозяев, они ее на свалку выбросят, а эта гнида найдет дохлую псину или кошку и ямы роет – хоронит. «Самая сердобольная, что ли?!» – возмущались люди. В общем посмеивались, подтрунивали и поколачивали Сволочь, почти все, кому не лень и за это тоже. Единственное кто любил Сволочь – это дураки, дети до социализации и скотина. Ну, это наверное и логично, ибо в свои годы, Сволочь была изрядной дурой, с младенческим умом и скотской жизнью. Зимой Сволочи, доставалось не так сильно, как сказал поэт – это торжество для крестьянина. Вот Сволочь и торжествовала: питалась мерзлой картошкой и полусгнившими бураками, в общем перебивалась, как могла. А вот весной и особенно к лету, начинались ее труды: огороды, покосы и прочая сельская канитель. Тут Сволочь впрягалась, как шальная лошадь, и вся в пене, хрипя и стеная, трудилась до изнеможения. Так она весь сезон и кочевала, от огорода к огороду, и от двора ко двору, – одновременно помогая и раздражая односельчан, своим поведением.

Со Сволочью, нормальному человеку было трудно, а порой и просто невыносимо, разговаривать ведь она совершенно не умела, – ну, чтобы поддержать интересную беседу, с умным и хорошим человеком. Она не могла ни нормально поругать власть и односельчан, ни нормально посплетничать и обсудить соседей; она не могла сволочь, даже повесить ярлык, и объявить кого-нибудь сволочью, а лишь покорно и смущенно, понурив голову, говорила:

– Я сама сволочь, куда мне за другими смотреть?! У меня своего дерьма достаточно, чтобы еще в чужое лезть!

Односельчанин кивал и соглашался, что иногда даже Сволочь подает признаки некоторого здравомыслия, думая справедливо: "Да-а, я то нормальный человек, мне можно людей определять: кто каков и кому куда. А этой гниде, куда рот открывать?! На нее то и смотреть тошно и противно! Еще не хватало, чтобы она своей скверной пастью, начала ярлыки на людей вешать. Это моя почетная обязанность! Я хоть и не святой, зато точно не хуже других – умный и хороший".

И он начинал рассказывать недалекой Сволочи, разные пошлые анекдоты, но она дура не смеялась и даже осмеливалась перечить, говоря, что это нехорошо. Хорошему человеку и нехорошо?! Приходилось эту гниду подучивать и пересчитывать ребра, чтобы она не умничала и не прекословила.

Получив изрядную долю тумаков, Сволочь переходила к соседу мужика, о котором он так нелестно отзывался и уже там, все повторялось по-прежнему, только теперь ярлык вешал сосед, на предыдущего мужика. Иной раз Сволочь выполняла на селе и миротворческую миссию. Поспорят, допустим, Степан и Петро, об общей меже, между их огородами, да и до драки дойдет дело. Сволочь увидит, прибежит разнимать, да и ляжет бедная между ними, прямо на межу. Ну мужики и начнут, душу отводить, не жалея своих ног, вонзая кирзовые сапоги в тщедушное тело Сволочи, по самые щиколотки. Потом запыхаются бедные, отведя душу и разойдутся до следующего раза, как ни в чем не бывало. «Вот и Сволочь пригодилась, – думают односельчане, – а то ведь мужики, ненароком могли и покалечить друг друга!»

Так Сволочь и жила, пока к осени все дворы перейдет, ребра у нее ломят, бока болят – хоть скули. А она возьмет тогда, да и запьет, вроде как со своего горя непутевого, – от той самой непонятной для других тоски. Тупая же сволочь, что с нее взять?! А народ тут то и пожалеет ее – еще бока под намнёт, чтобы сволочь знала, что пить это грех, тем более для нее. Раз ты курва нам на зло молишься и постишься, то не смей гнида, стакан трогать. А то безобразие получается! вроде как под святую косишь, а в стакан лезешь. А на самом деле дрянь дрянью, пьяница и забулдыга безработная. И договорятся до того, что уже не только Сволочь чихвостят, ну и попам достается – мол, и ты, и попы твои сволочи! Тоже о чувствах добрых рассуждают, а на самом деле, как сволочи все живете, да еще и нас поучать беретесь?! Сроду мы, пока гром не грянет: не крестились, не молились и не постились, и не собираемся! После всех этих слов, Сволочь опять били вдоволь, изрядно, чтобы гнида кровью харкала и имя Господа не произносила, своими мерзкими устами:

– Мы Его не трогаем и ты своей скверной пастью – не трогай!

Нужно сказать, что очень уж нормальных людей раздражала, не только какая-то нездоровая, дурная набожность Сволочи, но и ее тупые разговоры о том, что попы и их многодетные семьи, тоже есть хотят:

– Чего сволочь удумала?! Нам вечно, на одного не хватает, а им как может, на десятерых не хватать?! Эх, сволочь необразованная и считать то гнида разучилась! Дура, кто же не знает, что вечно этот поп, бедного Балду эксплуатирует?! Вот избавимся от них тунеядцев, тогда и заживем! – Говорил грамотный мужик, доставая из лесу свою дубинушку.

Вот так Сволочь и доживала свой век на селе, всех раздражала и всем помогала. Лупили ее постоянно, всем селом: и успитками, и под дых, и в харю молящуюся, и в руки дающие, и по мусалам благословляющим. Да и как, сами посудите, люди нормальные, такую паскудницу не лупить?! В народе даже поговорка родилась – сволочь не избить, жизнь зря прожить. Так эта гнида и существовала, – сама мучилась и людей мучила, пока не издохла. Да и издохла-то Сволочь, как и положено ей, не по-человечески. Батрачила на селян, до Юрьего дня, а там уж, как дела все поотделали, на радостях всем селом и загудели. Да тут-то хорошенько Сволочь и ухандохали. Били радовались, кто не ударит, тот дурак. Игра у них такая, на радостях народилась. По сезону Сволочь сильно лупить, маленько накладно, она же тягловая, т.е. себе дороже выйдет. А уж как уборная закончилась, скотину порезали, то тут, как ее уж родимую ни отмордовать хорошенько?! Даже думать об этом стыдно! Налили, как обычно Сволочи стакан для смелости, она его и проглотила залпом. И давай родненькую лупцевать: зубы повыбивали, кости переломали, живого места на ней не оставили, дубасили всем селом, даже социализированные дети помогали. Когда все выдохлись: руки с ногами, об Сволочь посбивали, то оставили ее на выгоне, под лопухом, где она частенько и ночевала. А к утру Сволочь уже холодной была. Тут же всем селом и порешили – сдохла эта дура, от пьянки. Говорили же ей, добрые, хорошие, умные люди, чтобы она не пила. Пьянка, она до добра не доводит! А она гадина, алкашиная душа, опять нажралась, вот Бог ее и прибрал. Такие, долго не живут! Если Бог есть, то Он обязательно должен ее наказать, как иначе?! Видно ли, где-либо такое – жизнь прожить, а ничего в гроб не скопить?! Хоть бы еще одну сволочь нам родила, а то и ее не оставила, после себя.

Хоронили ее на следующий день, чтобы не воняла и так при жизни вони от нее нанюхались. Похоронная процессия была невелика, в основном, всеми презираемая часть села: убогие, алкаши и прочие пришибленные, и в буквальном, и в переносном смысле. Да еще пара полудохлых, бродячих псов, которых по чьему-то недосмотру, еще не отстреляли – вот и вся процессия. Все нормальные селяне, кто дома оказался, смотрели на этот скоморошный ход, через свои окна или со двора: они опохмелялись и чихвостили новопреставленную алкашиную душу. Кое-кто из баб, даже всплакнул по привычке. А так ничего, все давно знали, что Сволочь плохо кончит! Похоронили ее опять же, под тем же самым лопухом, под которым она так часто спала и под которым ее – и ухандохали. Теперь лопух, то весело, то грустно кивает на ветру, своим дырявым, изъеденным гусеницами и жуками листом – словно головой. Он, наверное один, во всей округе, иногда грустит о Сволочи, чувствуя в ней родственную, лопушиную душу. И каждое утро, собирая из атмосферы влагу, он роняет на могилу Сволочи, свою скупую, лопушиную: росинку – слезинку…

А что же стало с деревней? Да ничего, все нормально, она благополучно выродилась. Церковь закрыли, попа со света сжили, молодежь разъехалась, рабочих рук не стало. Сволочь сдохла, и село опустело. Ныне говорят, доживают иногда там свои недолгие дни пенсионеры. А что делать?! они не хуже Сволочи, потомство не оставили, или оставили, но маловато; вот содержать их и некому, работают теперь почти до самой гробовой доски. Одним словом – умные!!!