Страница 22 из 32
XLIII
В одну лунную ночь, когда морские волны серебрились, как рыбья чешуя, три ладьи вошли в пролив Эйрарсунд93. Вскоре они были у селения Хельсингборг94, близ которого стояла усадьба Ингвара ярла. Там от них отделилась лодка. В ней сидели Харальд конунг, Харальд ярл, четверо данов, знавших эти места, и двое норгов. У берега с лодки сошли конунг с ярлом и воинами, а норги отплыли к ладьям, что двинулись в гавань. Харальд конунг и его люди были в простой одежде, без меча и кольчуги, чтобы их не заподозрили в тайном нападении. Они переждали ночь в подлеске, а поутру конунг послал двух человек на разведку.
Через некоторое время они вернулись и сказали вождю, что в полдень начнется пир в честь женитьбы Весета ярла на Ингибьёрг Белой, сестре Ингвара ярла. Харальд конунг велел своим людям разделиться и поспешить в усадьбу, где он надеялся найти своего врага. Сам он пошел с Харальдом ярлом, и вскоре они нагнали людей в лохмотьях, толпой валивших в усадьбу. Ибо в том краю исстари повелся обычай сажать по праздникам за господский стол нескольких бедняков, которых выбирали из народа. Узнав об этом, конунг и ярл тут же обменяли свои добрые плащи на жалкие рубища, да еще и приплатили нахальным нищим.
Харальд конунг и его люди приложили немало сил, чтобы оказаться поблизости от ворот усадьбы. Здесь они стали ждать случая пройти в палаты Ингвара ярла. Была у конунга слабая надежда, что туда его проведут сыновья Гранмара, которым он велел прийти к ярлу Сканей с дарами как торговым гостям. Но когда он заметил братьев, ведомых среди других купцов, то уразумел, что норги не помогут ему в этом. Меж тем пир должен был вскоре начаться, а удача никак не являла мстителю свой лик. И пока Харальд конунг обдумывал, как ему попасть в дом, к его воротам во главе конных воинов подъехали ярлы Ингвар и Весет.
Красивый и статный, как олень, Ингвар и худощавый, с ястребиным лицом, Весет беспечно смеялись, не обращая внимания на толпу, которая при виде их подалась к воротам. Харальд ярл держался впереди конунга, заслоняя его, чтобы он не попался на глаза кровнику95. Освобождая проход вождей в дом, гриди Ингвара ярла стали теснить конями толпу. Это не понравилось нищим, недовольным таким отношением к себе. Раздались возмущенные крики, и лошадь одного из воинов, испугавшись, прянула в сторону. Всадник, не ожидавший этого, выронил поводья и упал бы в грязь, на потеху толпе, если бы Харальд ярл не подхватил его.
Избавленный от позора воин, а это был один из херсиров Ингвара ярла, спросил у благодетеля, чем он мог бы отплатить ему за услугу. Бедно одетый Харальд ярл умоляюще посмотрел и мечтательно сказал, что желал хотя бы раз в жизни побывать на господском пиру. Спасенный им велел ожидать на этом месте, когда он позовет его за стол. Харальд ярл говорит, что хотел бы разделить эту честь со своими приятелями. Иначе, мол, кто ж ему поверит, что он пировал у ярла? Херсир ему сказал, что может вызвать из толпы не более двух человек.
Когда настало время приглашать нищих, из ворот усадьбы вышли трое распорядителей, в числе которых был и новый знакомец Харальда ярла. Он подозвал сына Хельги и человека, на которого тот ему указал, то есть, разумеется, Харальда конунга. Случилось так, что другой распорядитель тоже выбрал одного из людей датского конунга. Шестерых довольных нищих провели в палату, где пировали знатные гости, и усадили на конец стола, полного яств, каких беднякам не приходится видеть даже во сне. Человек Ингвара ярла, вызвавший Харальда, приказал рабу смотреть, чтобы эти люди ели и пили вдоволь, и отошел на свое место.
XLIV
Свадебный пир был уже в разгаре, и никто не обратил внимания на людей, которых позвали только из почтения к старому обычаю. Пока другие нищие смачно ели и жадно пили, оба Харальда, конунг и ярл, зорко смотрели по сторонам, выглядывая то, что им было нужно. Они увидели, что ярлы Ингвар и Весет восседают напротив друг друга на почетных местах, а на женских скамьях сидят Ингибьёрг, сестра Ингвара, и его жена – дочь Оттара, конунга гаутов.
Харальд конунг только мельком взглянул на невесту Весета, девушку с молочно-белой кожей, ясными голубыми глазами и стыдливым румянцем на лице. Затем он уже не сводил глаз со своего кровника. Весет ярл и Ингвар ярл, в нарядных фризских кафтанах, вели беззаботный разговор и не ждали никакой напасти. Их гриди, сидевшие за столами, исправно выпивали за жениха и невесту, хозяина и его жену, а также Оттара конунга. Даже дым от очага отдавал запахом радости и веселья, когда люди забывают об опасностях и не готовы к защите.
Меж тем Харальд ярл приметил сыновей Гранмара, сидевших поодаль, и указал на них конунгу. Тогда Харальд конунг нагнулся к очагу и мазнул лицо сажей. Затем он встал и, шатаясь, как будто много выпил, направился к дверям. Проходя мимо норгов, он покачнулся и повалился на Хастинга, шепнув ему несколько слов. Тот сделал вид, будто очень недоволен, и напоказ оттолкнул его от себя. Харальд конунг только махнул на это рукой и пошел себе дальше. Но кое-кто из гостей, больше для потехи, стал толкать и пинать его, говоря, чтобы тот не забывал, что находится не в своей жалкой лачуге, а в ярловой палате.
Провожаемый тычками и пинками, Харальд конунг под смех гостей побрел к своему месту, пока не прошел близ обоих ярлов. Вдруг Весет ярл поднялся со своего сиденья и сильно ударил его палкой, метя прямо в лицо. Харальд конунг увернулся, но конец палки задел его по щеке и вышиб два зуба, так что сразу потекла кровь. Все, кто видел этот удар, вскочили с мест, и первым был Харальд ярл. Сын Хельги ожидал, что конунг не перенесет обиды и кинется на врага, дважды повинного смерти96. Но тот закрыл лицо руками и вернулся к столу.
Среди гостей нашлось немало тех, кого позабавила выходка жениха. Однако многие зароптали, что и худого гостя негоже бить за то, что он выпил лишнего. Ингвар ярл послушал пересуды, а потом громко сказал Весету ярлу:
– Хотя мы скрепили нашу дружбу родством, я не могу позволить вам бить моих людей. Этот пьяница не сделал вам ничего такого, за что следовало бы ему пускать кровь. И так уже говорят в народе, что не держусь я наших обычаев. Не желаю давать повода злословить, будто усаживаю бедняков за свой стол на осмеяние и расправу знати. Поэтому мне придется заплатить за вашу выходку.
Ингвар ярл взял у слуги кольцо и бросил его тому, кого принимал за нищего. Харальд конунг поймал кольцо на лету и принял с поклоном. А Весет ярл, видя, что шурин и многие гости недовольны его поступком, заявил им:
– Прошу извинить меня, коль невольно нарушил ваш обычай. На моем острове никто не запрещает знатному человеку наказать простолюдина, если тот ведет себя нагло. А этот нищий мало того, что напился и задевал людей, так еще дерзко на меня посмотрел. И я уже где-то видел эти въедливые глаза, только не могу вспомнить где. Ну, да вот ему плата за мой удар…
С этими словами Весет ярл швырнул кольцо человеку, в котором не узнал смертельного врага. А Харальд конунг на этот раз был так неловок, что подставил запястье, и кольцо, ударившись о руку, упало в огонь. Все только посмеялись над глупым нищим и по знаку хозяина вновь вернулись к застолью. Никто и не заметил, что во время суматохи Гримольв, сын Гранмара, встал и вышел из палаты. Гости продолжали пировать, славя щедрость хозяина, храбрость жениха и красоту невесты. А Харальду конунгу и его людям только этого и было надо.
В положенное время, когда на дворе стало темно, а в доме зажгли плошки с жиром, жених с невестой пошли в опочивальню. Самые знатные люди во главе с Ингваром ярлом проводили их до дверей, а затем вернулись к своим столам. Тогда первые гости стали покидать палату. Как начали они расходиться, Харальд конунг подал знак Хастингу, сыну Гранмара. Тот подошел к Ингвару ярлу, поблагодарил за угощение и попросил дозволения вождя вернуться на свою ладью.
93
Пролив Эресунн, отделяющий южную часть Швеции (Сконе) от Зеландии.
94
Хельсингборг – город в южной Швеции, расположенный напротив датского города Хельсингёр, что известен замком Кронберг, построенным позже времени действия саги.
95
При исполнении кровной мести высоко ценилось демонстративное и неожиданное умерщвление врага, которое, однако, не должно было иметь характер убийства из-за угла.
96
Удар по лицу считался страшным оскорблением, более тяжким, чем увечье, нанесенное любой части тела. Он давал право пострадавшему либо совершать кровную месть, либо требовать значительный выкуп за нанесенное бесчестье.