Страница 23 из 41
Бывало иногда и так, что женитьба какого-либо парня обозначала появление на полатях ещё одного нового человека, и пословица: «в тесноте да не в обиде» звучала злой насмешкой над молодыми, издевательством над ними.
За «закрытой дверью», конечно, много из семейных отношений было скрыто от постороннего глаза, но были известны случаи, когда мужья зверски избивали своих жён. Так, на Горушках была известна одна молодая чета, в которой муж на глазах у людей избивал молодую жену до полусмерти: пинал сапожищем во что ни попало. Говорили, что она принимала это за выражение любви, при этом она рассуждала по следующему силлогизму: бьёт – значит, ревнует, ревнует – значит, любит. Логично – не правда ли? Года два тому назад в Тече умерла старушка, ростом маленькая, как подросток – Парасковья Петровна. В девичестве её называли Парунькой сугоякской, потому что в детстве она служила у кого-то в Сугояке нянькой. Так вот рассказывали, что муж над ней лютовал, как зверь. Была она маленькая, а он зверь зверем. Знали об этом все, но не выступали в защиту, рассуждали: «муж и жена – одна сатана» – впутываться в их отношения нельзя.
Отношения свёкра и свекрови были различные, но никогда не было слышно насчёт…[80]. Об этом мы позднее узнали из рассказа А. М. Горького «На плотах» и кинофильма «Бабы рязанские».
Насчёт моральных устоев в семье и в частности о поведении жён могли бы порассказать те, кто исповедует их, т. е. священнослужители. А так особенно «греховных» случаев по селу не было. Говорили, правда, про одну обитательницу Горушек – Марью-прачку, чёрну с…ку, как её называли, что летом она имела обыкновение ходить на штатское и прятаться под опрокинутый бат, где её и находили черепановские парни, но всё это были только слухи, а известно, что «не пойман – не вор». Болтали также про Григория Семёновича Макарова, что он «грешил» с женой Алексея Егоровича Южакова, но опять же никто этого не видел. Подозрительным было только то, что иногда какая-либо из теченских женщин жаловалась на бродягу, дескать, бродяга её принудил сделать «это». Правда, реденько в Течу заходили бродяги, но жалобы иногда раздавались в такое время, когда о бродягах не было ни слуху, ни духу и являлось естественное подозрение в том, что не был ли этот бродяга теченским или черепановским, а вся история эта была придумана, чтобы свалить вину на мифического бродягу. Но всё это, так сказать, слухи, а так про женщин – матерей семейств ничего плохого не было слышно.
Правда, во время праздников бывали опасные моменты для соблюдения чистоты нравов, когда все, в том числе и женщины, перепивались, как говорили у нас, до положения риз или в дрезину и валялись где попало: под столами, под скамейками и в самых причудливых позах и соседстве, а потом в обнимку все – и мужики, и бабы ходили по деревне и горланили песни, но с пьяного что возьмёшь – ему море по колено.
Были зато и благочестивые женщины, например, кирдинские Анна Ивановна и Мария Ильинична: каждый год в Великом посте по-дважды говели: на первой неделе и на Страстной.
Чадородием Бог не обижал: были, пожалуй, и не рады, а «средствий» от предупреждения тогда ещё не знали. Бывало, привезут ребёнка «кстить», а кумы нет; придут к сестре уговаривать её в кумы, а она отговаривается: дескать, она не счастливая – восприемники, мол, у ней не живучи, а ей в ответ: нам такую и надо.
О работах деревенских женщин много писано в стихах и в прозе. Они жали, косили, а иногда в поле и рожали. А сколько своих бабьих дел ворочали! Выдёргивать из земли лён – их дело. Трепать, чесать коноплю и лён – их дело. Ткать целые зимы напролёт, сидеть за прялкой их дело. Как с осени поставят под полати кросна[81], так она и ткёт холсты из некрашенной нитки на исподнее, на руке – тёрты, онучи; ткёт в сарпинку с красной и синей ниткой на верхние рубахи; ткёт в стрелку из нитки в три света на модные штаны мужикам; ткёт в две нитки – льняную и шерстяную – на понишки; ткёт в шерстяную нитку на зипуны. А дальше шитьё. Машины только ещё начали появляться, да они и не годились для шитья из грубого деревенского материала. Шили суровой ниткой голой рукой, только напёрсток был «механизацией». Вместо пуговиц пришивали на рубашки оловянные застёжки.
По хозяйству уход за коровами лежит на ней. Стричь овец – с мужиками и она. Толочь в ступе ячмень – делать обдирку – её дело. А стряпня, топить баню, стирать бель – всё её дело. И вот видишь, как она летом, согнувшись, тащит на коромысле горы рубах, штанов на реку полоскать. Видишь, как она полощит, подоткнув свою становину под пояс, как она бьёт по белью вальном, и брызги летят во все стороны. Потом обратное шествие с горой белья.
Огород по существу целиком лежал на ней. Хозяин спашет землю, а дальше все работы на ней: делать груды, полоть, поливать. И какую же красоту они разводили в огородах! Тут мак цветёт, там подсолнухи, а кое-где и цветы «ноготки» растут. К празднику всю избу «вычередит»: с песком пол, скамейки, двери протрёт.
В праздник сама приоденется, семью оденет, настряпает разного угощения: и шаньги, и кральки, и пироги.
И при всём этом – при тяжёлой работе и заботах – не теряет бодрость. Едет ли с поля после работы – запоёт; на Рождестве – в компании замаскируется и сходит по соседям; в «бабье лето» с подругами «клюкнет», потанцует, попоёт.
ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 711. Л. 58–72.
Находится только в «пермской коллекции» воспоминаний автора. В «свердловской коллекции» отсутствует.
Рассказ о том, как из деревенского мальчика получался мужик
Мальчики.
Где ты был?
– На конях ездил.
Из детских разговоров.
В деревне мальчики играют вместе с девочками, пока они бегают бесштанниками; когда же наденут на них штаны, они зачисляют себя в мужской род и заводят свои мальчишеские игры. И первой игрой является игра «в ко́ньки», причём было два вида этой игры: одна – коллективная, а другая – индивидуальная. При коллективной игре ко́ньками являются сами мальчики, из которых составляются пары, тройки или отдельные рысаки. Для игры необходимо иметь возжи. В паре или в тройке пристяжные обязательно должны «гоголиться», т. е. голову держать на бок. Если удаётся, то нужно раздобыть колокольцы, шаркунцы, надеть их – колокольцы кореннику на шею, а шаркунцы – при стёжкам. Кучеру для важности полагается ухать. При индивидуальной игре ко́ньками являются палочки, причём в тройке или паре на кореннике (средней палочке) сидит (держит меж ног) кучер, а пристяжные держат сборку. Если он мчится на тройке, или паре – может ухать, а колокольцы и шаркунцы навешивает себе на шею. Пассажиры и в том и в другом случае бывают одни и те же: если тройка – губернатор, если пара – почтарь.
Легко можно представить, что будет с таким мальчиком, когда отец его посадит рядом с собой на телегу и повезёт не на палочках, а на настоящих лошадях в поле, где ему откроется новый мир! Восторгу его не будет конца и он с гордостью заявит своим товарищам: «Я ездил на конях».
Начинаются первые купанья в реке на «своём берегу». Уже при спуске с горы долой с себя рубашку и штаны, единственное летнее одеяние, и с маху бух в воду. Потом ловить неводом, т. е. штанами, связанными внизу кушаком, пескарей, бегать по берегу, вывозившись в песке – «чертями» – обычные детские забавы. Весной прогулки в лес за берёзовкой. Первые опыты верховой езды и игры шариком. Школа.
Борноволоки.
Крестьянские ребята в возрасте 8–10 лет уже используются на полевых работах борноволоками. Во время боронования три или четыре лошади тащат за собой бороны, а на передней в седле сидит мальчик и направляет лошадей по определённой линии, а отец его при поворотах поднимает бороны и выбрасывает из-под них остатки корней растений, дикие травы и пр. Вот этот мальчик и есть борноволок. Эта работа его является как бы прелюдией к его дальнейшим работам на пашне. Он уже сознаёт, что помогает отцу и не даром есть в семье хлеб. При всём том он мальчишка, хочется играть с товарищами, и игры становятся более разными: шариком в большой кампании, мячиком, «царём», пряталкой, «конями-ворами» и пр. Купаться теперь он ходит уже не на «свой берег», а к мостику. Зимой у него на ногах валенки, шуба-обносок и шапка.
80
Пропущено автором.
81
Ручной ткацкий станок.