Страница 22 из 41
Вечером идут за телятами на гумна и с вицами в руках гонят их домой. На завтра их отправили на реку пасти гусей и следить, чтобы коршун не напал на гусят. Вот они подняли тревогу, кричат, бегают по берегу, кидают камни, чтобы отогнать стервятника. Выдумывают разные были и небылицы и рассказывают их друг другу. На следующий день их послали сушить выбеленные холсты на берегу реки, вечером – поливать огурцы, принести воды, поласкать бельё. Там, глядишь, появились грибы, и они с корзинами направляются в лес. Родители начинают ценить в них уже производственную силу: купят то платок, то ситца на юбку или кофточку. Они уже не ходят простоволосыми и вихристыми, как детстве, а с платком на голове. Заметно, что и в обиду себя мальчишкам не дают, а при случае и на кулачки пойдут, когда чувствуют, что сила на их стороне. Если при случае придётся поводиться с ребёнком, то они уже не поступят так легкомысленно, как в детстве, а пообиходят его и приласкают. Приучаются прибирать дома: протирать пол, двери, скамейки с песком – «чередить», дать коровам пойло.
Девичество.
Короткий это период – два-три года и пролетит стрелой. Сшились, наконец, ботинки на её ногу, скатали валенки, сшили шубу-частобор, купили шаль и подшалок, сшили сарафан и рубаху, разукрашенную на вороте и на рукавах вышивкой. Купили пояс, с вытканными на нём словами и с пышными кистями; в косу вплели разноцветные ленты, через шею перекинули стеклянные бусы – бери, получай красавицу писанную, любуйтесь парни! Да, она стала красавицей. Только в эту пору ей и покрасоваться, а как хочется радости, веселья! Никто так этого не понимал, как мать, и девушке по возможности предоставлялась свобода погулять, повеселиться: зимой «вечорки», весной и летом – «луг».
При устройстве «вечорок», прежде всего, ставился вопрос о керосине: веселиться – веселитесь, но керосин себе добывайте сами, – это значит, у отцов выпрашивать по копейке. Второй вопрос о помещении. Хорошо, если кто согласится предоставить избу, ну, а если нет, то значит – в бане. Устраивались «вечорки» под предлогом посиделок, и девушки приходили с прялками, но разве парни дадут прять: не за тем они приходят, что наблюдать за пряхами. Греха настоящего не было, но нет, это не то: ни поиграть, ни поплясать не где, хотя приходил и гармонист. Одним словом, если не настоящие Содом и Гоморра, то близко к этому. Не простительно было отцам и матерям, что они даже помещением для «вечорок» не обеспечивали свою молодёжь.
Другое дело – «луг»: собирались где-либо на околице, на вольном воздухе, играли, танцевали, пели. Весной на опушке леса всё кругом было зелено: луг зелёный, лес опушился зелёной листвой, воздух был хмельной и, конечно, Лель блуждал где-то в перелеске. И парни, и девушки одеты во всё лучшее. Прекрасная пора, но сердце должно быть на замке: оно не властно собой распоряжаться.
Как обстояло дело с нравами и их оценкой? Прежде существовал обычай у родителей «гулящих» девиц мазать ворота дёгтем: позорить их. То ли это вышло из моды, то ли улучшились нравы, но в описываемое время, помнится, был только один такой случай в жизни. Конечно, домостроевское предписание женщинам «стыдением украшатися» было уже не в моде – не те времена, – но и помимо этого оставалось ещё достаточное количество нравственных норм, определявших поведение девушек. Попадались среди них девицы поразвязнее из тех, которые побывали в городе в няньках или служанках, как, например, Агашка, которая купалась с парнями у мостика и других увлекала за собой, но это были единицы, считались «отчаянными», на них и смотрели все, как на какое-то исключение, отступление от норм девического поведения. Нет! Наши девушки держались строгих правил: играть играй, а рукам воли не давай.
За время девичества девушка должна была приобрести кое-что и из навыков по хозяйствованию. Считалось, что девушка к моменту выхода замуж должна научиться и жать, и косить, и стряпать, и кое-что шить. На славе были рукодельницы, которые могли вязать чулки или разные кружева на коклюшах. Про таких разные кумушки так и говорили: «Ох, и мастерица она: всё-то она умеет делать». За время девичества нужно сделать и кое-какое приданое.
Невеста.
Когда Фамусов высказал известную всем сентенцию – «Что за комиссия, Создатель, быть взрослой дочери отцом» – то он, очевидно, в роли отца имел в виду себя, и не подозревал, что он в этих словах высказал общечеловеческую мысль, мысль о положении отцов всего мира без различия их национальности, вероисповедания и классового происхождения. Для деревенского отца села Течи, может быть, не меньшей, а ещё большей «комиссией» было быть отцом «взрослой дочери». Нужно было выбрать жениха, чтобы была «ровня», чтобы знать, к кому потом поедешь в гости, и как там тебя будут «привечать» и потчевать. Невеста тут не при чём: не она выходит замуж, а её выдают. Такой порядок идёт от дедов. Некоторое время она является, так сказать, потенциальной невестой, как это хорошо было сказано у римлян – virgo viripotens, девица, готовая к замужеству, как только найдут ей жениха. Возраст в 17 лет считался критическим для выдачи замуж: если немного до этого возраста недостаёт, нужно хлопотать перед консисторией, а если, наоборот, засидеться до 19–20 лет, «жди вдовца» – перестарок.[79] Всё это надо учесть, но главное, чтобы была «ровня», а если нет, на этот счёт существовало правило: «Запрягай дровни и поезжай по ровню». Когда в Тече узнали, что протоиерейская дочь вышла замуж за диаконского сына, только и разговоров было на селе: как это её отдали за «неровню». Сколько резонов ни приводили им в оправдание этого факта, нет, они стояли на своём: не «ровня» и баста! Вот после этого и поймёшь какого-либо теченского отца взрослой дочери, какой «комиссией» было его положение. Но вот пришли сваты, выяснено, что жених «ровня». Начинаются разговоры о приданом: что невеста должна принести из одежды, в какую примерно сумму должна выразиться стоимость приданого: в 100–80–40–20 рублей. Об этом точнее всего мог бы сказать Антон Лазаревич Новиков, так как у него именно закупаются товары. Ударили по руками. В качестве проформы устроены смотрины, и невеста из потенциально объявленной невестой de facto она узнает, куда её отдают замуж – в своё ли село или в другое и в какую семью ей придётся войти. Выдачи замуж в другое село иногда вызывались именно тем, что в своём не находили «ровню», или тем, что кто-либо из другого села по своей бедности подобрал себе тоже «ровню» в другом селе. Если невеста из состоятельной семьи, ей покупали у Новикова цветы на голову – кра́соту. В течение нескольких дней её с подружками катали по селу: она была в центре с кра́сотой на голове, а подружки окружали её в экипаже и пели песни. Устраивались посиделки с подружками, на которых приходили и парни. Были игры. В обычае было, чтобы невеста делала жениху подарок в виде материи на рубашку. Невеста ходила за благословением к своему «хрёстному» батюшке, а иногда делала ему подарок – полотенце или что-либо. Наконец, накануне венчания «расплет» косы, который делает мать. Это – похороны девичества.
Свадьба.
На венчание ехали «поездом» в несколько подвод. Впереди ехал «тысяцкий» с невестой и иконой. Иногда он объезжал сначала кругом церкви. «Тысяцким» был крёстный отец. После венчания поезд направлялся в дом к жениху, от которого и приходили люди за невестой перед тем, как ей ехать в церковь. Родители жениха встречали молодых с хлебом-солью. Начиналось застолье.… Свадьба» сыграна», и девица вступала в новую жизнь. Редко бывали свадьбы с «убёгом», причём трагедии иногда разыгрывались у церкви и даже на паперти: отец невесты кричал, ругался, протестовал, но дверь в церковь была закрыта изнутри и венчание продолжалось.
Семейная жизнь.
По-разному складывалась она для выданных замуж. Начиналась она обычно с того, что «молодуха» пекла для гостей блины на другой день свадьбы. Это был как бы первый экзамен. Свадьбы чаще всего «играли» в промежговенье между Рождеством и Великим постом, и полагалось в «чистый понедельник» (понедельник первой недели поста) обмывать молодых – катать в снегу.
79
Возраст вступления в брак в описываемый автором период составлял: для женихов – 18 лет, для невест – 16 (если раньше – требовалось особое разрешение духовной консистории). «Критический» возраст для девушки обычно наступал между 20–25 годами.