Страница 15 из 41
В Кирдах жил знаменитый староста Теченской церкви – Пётр Данилович Черепанов. Типичный церковный староста, достойный кисти художника.[74]
Из Кирдов происходил Проня, наш работник в течение одной зимы, а потом работавший в Сугояке. Добрейшая, простецкая душа. Излюбленным ругательным словом его было – эквивалентом матерщины – было слово «жаба». «Эы, вы, жабы-деушки» – как-то обругал он наших барышень.[75]
Кирды были связаны дорогами с сёлами: Течей и Сугояком и деревнями: Баклановой, татарскими Ашировой и Курмановой.
Деревня Панова
Эта деревня была в шести верстах от Течи на юг. В неё вели две дороги: одна по тракту, другая – полями по заречной стороне через Черепанову. Последняя дорога – короче. Эта деревня, небольшая, была как-то в стороне и поэтому мы её плохо знали. Мы знали в ней только одного мужичка – Егора Николаевича, у которого не раз бывали в гостях. У него был единственный в деревне кирпичный дом, в котором в 1904–1905 г. помещалась церковно-приходская школа. Она была единственной школой этого типа в наших краях. Организована она была протоиереем В. А. Бирюковым для устройства в учителя его сына – Николая, изгнанника из Камышловского дух[овного] училища. Известно было, что жители этой деревни в большинстве носили фамилию Пановы, отчего, очевидно, и деревня именовалась Пановой.
В 1962 г. снесена как находившаяся на реке Тече.
Дорогами была связана с Течей и Осоловкой.
Письмо В. А. Игнатьева И. С. Богословскому от 05 января 1964 г.
Дорогой Иван Степанович!
Я как-то, давненько уже, послал Вам описание деревень, которые входили в Теченский приход. На днях я получил от своего друга, поживающего сейчас в Тече – Михаила Аркадиевича Рычкова – кое-какие статистические и др. сведения об этих деревнях, которые посылаю Вам. Их нужно или приписать к написанному о каждой деревне, или приложить этот листок. Сведения эти следующие.
Деревня Черепанова.
1. Дворов в ней было всего 44.
2. При ликвидации деревни 22 двора переселились в Течу и 22 – в Сугояк.
3. Мельница, владельцами которой были кержаки Мизгирёвы, перестала существовать в [19]30-х годах, а семейство Мизгирёвых вымерло.
Деревня Бакланова.
1. Дворов было не менее 75-ти.
2. Самыми распространёнными фамилиями были – Ческидовы, Бобыкины, Богатырёвы.
3. Мельница прекратила своё существование из-за убыточности («прогорела»).
4. Жители были переселены в д[еревню] Кирды.
Деревня Панова.
1. Дворов было 35.
2. Мельницу ликвидировали после того, как в половодье снесло плотину, а деревню перенесли в другое место, создав новый посёлок «Усольцево» в шести километрах от села Бродокалмакского и 16-ти от Сугояка. Для населения были выстроены двухкомнатные и трёхкомнатные дощатые (sic!) дома. Посёлок связан с соседними посёлками автобусным движением.
Деревня Кирды.
1. Дворов было 90.
2. Распространёнными фамилиями были: Кузнецовы, Кокшаровы.
3. В 1914 г. перед самой войной была открыта церковь, в которой в настоящее время устроено зернохранилище.
4. Первым священником был некий Наумов.
5. М. А. Рычков сообщает, что первым учителем в деревне был в [18]60-х годах какой-то ссыльный поляк, который учил детей грамоте, переходя из дома в дом и тут же питаясь.
6. Школа была открыта в [1]900-м году и первым учителем был кончивший Тобольскую семинарию сын Теченского протоиерея – Михаил Владимирович Бирюков. Позднее – с 1905 г. по 1908 г. и в 1936–1937 – работал учителем сам М. А. Рычков.
ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 711. Л. 720–733 об.
Публикуется только по «пермской коллекции» воспоминаний автора. В «свердловской коллекции» имеется очерк «Ближайшие к Тече деревни – Черепаново, Бакланово, Кирды, Паново» в составе «Очерков по истории села Русская Теча Шадринского уезда Пермской губернии». Часть I. (1965 г.). (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 378).
Теченское кладбище
[1965 г. ]
Теперь оно нарушено, а новое находится немного восточнее того, старого. Сразу хочется сказать, что перемена эта сделана к худшему. В своём описании я буду говорить о том, старом, сохранившемся в моей памяти, через которое теперь устроена дорога, как раз по могилам когда-то захороненных людей. Когда-то в средней школе мы читали «Сельское кладбище» [В. А.] Жуковского и относили его к типу элегий. Да, говорить вообще о каком-либо кладбище, это значит вести рассказ в тоне элегии. Тем более, говорить о кладбище, на котором похоронены родные или близкие знакомые. Печаль по ним отложилась в нашей душе, как частица раннего пессимизма.
Теченское кладбище находилось на тракту, непосредственно у домов южной части села. Тракт периодически очищали от зелени, которую сбрасывали на обочину дороги, и кладбище было за невысоким земляным валом, по линии которого проходила изгородь. Оно было огорожено со всех сторон и защищено от посещения его животными. К чести сказать, в адрес настоятеля Теченской церкви, протоиерея Владимира Бирюкова, что он ревниво следил за порядком на этом месте успокоения и побуждал к этому своих прихожан.
Всё кладбище было покрыто маститыми берёзами, под сенью которых могилы с дерновыми покрытиями и крестами содержались в порядке. Здесь были захоронены теченцы, кирдинцы, баклановцы, пановцы и черепановцы, в разных местах, в перемешку. Можно было заметить, что каждый хозяин могилы старался выбрать место позаметнее: или у дерева, или у дороги.
В середине кладбища стояла часовня, в которой в Радоницу (вторник второй пасхальной недели) совершались молебны. Мы, дети, всегда со страхом заглядывали в это мрачное деревянное квадратное здание, в котором стояли иконы, необходимые для совершения в нём молебнов. Могилы были с деревянными крестами и сохранялись от разрушения. Очевидно, они подправлялись в Радоницу. Между прочим, был обычай оставлять на могилах в Радоницу крашеные пасхальные яички, сбором которых занимались мальчишки.
Кладбище было предметом, как это водится, разных рассказов о страшных событиях: то у кого-либо на могиле светил огонёк, то бродил по нему какой-либо покойник. На почве этих измышлений однажды произошло событие, если можно так выразиться, в духе гоголевских рассказов о «Вечерах на хуторе близ Диканыки». Летом, однажды, гостил у брата писарь сугоякского земского начальника Д. Ф. Лебедев. Он носил белый пиджак и брюки и имел обыкновение гулять по бору, который окружал кладбище. Возвращался домой мимо кладбища. И вот пошла молва о покойнике. Первыми подняли бучу женщины, отказавшиеся проходить домой поздно вечером мимо кладбища. Шире, дале! Вопрос подняли на сходе и потребовали, чтобы злополучный писарь прекратил прогулки по бору в вечернее время. Что говорить, мы проходили мимо кладбища вечером тоже «со страхом и трепетом».
Если трапезник с саженью направлялся на кладбище, то это был верный признак того, что предстоят чьи-то похороны.
Я видел различные виды похорон: лошадка тянула телегу или дровни с двумя-тремя седоками – это один вид.
Так, помню, хоронили нашего работника Проню. Раздавался тягучий звон колоколов, на дороге были разбросаны веточки сосен, в центре толпы провожающих шли члены причта – поп и псаломщик, они тягуче пели «со святыми упокой» – это вторая картина.
А я помню ещё проводы с плакальщицей, притом, плакавшей по найму. Это третья картина.
Вот из этих «причитаний», как известно, и получили своё происхождение элегии. Процессия проходила через ворота и вступала в гущу леса, среди которого находилась часовня. Последний путь усопшего. Провожающие расходились, и на кладбище слышался только заунывный шелест бора, окружавшего кладбище. Вечный покой!
74
См. очерк «Пётр Данилович [Черепанов]».
75
См. очерк «Проня».