Страница 5 из 7
Категоризация работает и в обратном порядке. Те, за кем замечен потенциал к планированию и самоконтролю, выделяются и моральными способностями. Взрослые больше способны к проявлению моральных качеств, чем дети, и это является причиной, из-за которой мы считаем честным наказывать взрослого человека жестче, чем ребенка, если были совершены схожие преступления.
Обратная сторона обладания большей степенью морали состоит в том, что «агенты», по Вегнеру и Грею, обладают меньшим опытом таких эмоций, как страх и радость, и таких ощущений, как боль или голод. Скорее всего, потому, что мы воспринимаем категории моральных «агентов» и «пациентов» непересекающимися и неизменными… и приписываем груз опыта «пациентам». «Пациенты» – это те, с кем случилось что-то хорошее или плохое, и мы обращаем внимание на страх и облегчение спасенного, на разочарованность и ярость владельца ограбленного магазина. А чувства героя, который мгновенно спланировал и реализовал спасение, или преступника, который ограбил магазин, остаются для нас за рамками.
Такое бинарное восприятие мира через призму моральных «агентов» и «пациентов» было признано еще Аристотелем, который типизировал героических спасателей как людей сильной воли и с большими способностями к контролю, но меньшим потенциалом к чувствам.
Эти стереотипы прекрасным образом отражаются в мультфильмах и боевиках, где герои мужественны и бесстрастны. Супергерои типа Человека-Паука или Бэтмена, даже герои номинально человеческого происхождения из «Бондианы» или серии «Миссия невыполнима» иногда могут задумываться над своими поступками, но мы, конечно же, не считаем, что они могут глубоко чувствовать и быть уязвимыми для таких эмоций, как страх, даже когда бросаются со зданий или уклоняются от летящих пуль. Это их работа – исключить смерть и мучиться от травм, еле заметно морщась. Мы не можем представить Бэтмена или Джеймса Бонда кричащими и в ужасе убегающими.
Так являются ли верными эти фильмы или наши собственные стереотипы? Разве быть реальным, живущим в этом мире героем значит быть неподверженным таким эмоциям, как страх и паника? Ответ, разумеется, «нет».
Вот пример. В 2012 году, когда Кори Букер, сенатор, был еще мэром Ньюарка, однажды вечером возвращался домой с двумя сотрудниками службы безопасности. Подъезжая к дому Букера, мужчины увидели, что горит дом ближайших соседей мэра, – дым валил через окно третьего этажа. Во дворе стояла пожилая женщина, Жаклин Уильямс, и кричала, что ее дочь Зина оказалась запертой на третьем этаже.
Как потом сказал Букер, он действовал инстинктивно: выпрыгнул из машины и помчался по двору в дом со своим телохранителем, детективом Алексом Родригезом, который не отставал от шефа ни на шаг. Внутри воздух был густым от дыма. Задыхаясь, Букер и Ро-дригез поднялись по лестнице на третий этаж, где была кухня. Пламя уже перекинулось на стены, когда они попали туда. Что-то взрывалось. Для Родригеза это было слишком, ведь его работой было оберегать мэра. Он схватил Букера за ремень и начал тянуть его назад из кухни. Но Букер не останавливался. Родригез кричал на него:
– Я не могу позволить тебе идти, это моя работа! Я должен оберегать тебя!
– Отпусти меня! Если я не войду, эта женщина умрет!
Букер вырвался. Он осмотрел кухню, но не увидел Зину.
– Я здесь! Я здесь! – раздался слабый голос из соседней комнаты.
Мэр бросился на голос. Воздух от дыма был такой густой, что Букер едва мог дышать и видеть. Легкие разрывались. Мэр понял, что может умереть, но это его не остановило. Он вслепую кружил по комнате, пока не нашел Зину. Она едва осознавала, что происходит, и не могла двигаться, пришлось нести ее на себе. Букер взвалил сорокасемилетнюю женщину на плечи и, пошатываясь, двинулся в сторону кухни, которая теперь была полностью охвачена пламенем; другого пути не было, так как рядом с кухней находилась лестница. К счастью, ему помог Родригез. Они вдвоем вынесли женщину и уже на улице рухнули на землю. Мэр задыхался. Его быстро погрузили в машину скорой помощи и повезли в больницу, где он довольно долго лечился от повреждения легких дымом и ожогов второй степени на руках.
Социальные сети взорвались. Все были восхищены поступком мэра. В твиттере его изображали образцом мужества. Не обошлось и без иронии:
Кори Букер, его обожженные руки обмотаны бинтами, он морщится, услышав, как репортер называет его «супергероем»»; за ним детектив Родригез.
Когда Чаку Норрису снятся кошмары, Кори Букер включает свет и сидит с ним, пока тот снова не уснет.
Кори Букер не боится темноты. Темнота боится его.
Но что в реальности пережил Букер? Во всех интервью он откровенно говорил:
«Это был очень страшный опыт для меня».
«Когда ты слышишь, как кто-то зовет тебя на помощь, и видишь комнату, охваченную огнем, – это очень, очень страшно. Знаете, люди говорят о храбрости, а я чувствовал страх».
«Честно говоря, было страшно оглядываться назад и не видеть ничего, кроме огня, поворачиваться вперед и видеть только черноту».
«Я не ощущал никакой храбрости – только ужас. Это был очень пугающий момент… казалось, я не смогу вернуться и пройти через то, откуда пришел».
«Когда я увидел, насколько сильным было пламя, и почувствовал жар… Это было очень, очень страшно».
Страх. Страшно. Пугающий момент. Очень, очень страшно. Букер не мог выразиться яснее. В страшной ситуации даже тот, кто ведет себя героически, все равно чувствует страх. Забудьте фильмы, выкиньте из головы все стереотипы, не обращайте внимания на щебетание в твиттере и сопротивляйтесь типизации. Героев от обычных людей отличает не то, что они чувствуют, а то, что они делают, – они идут к источнику страха, а не бегут от него, а идут потому, что кто-то нуждается в их помощи.
На первый взгляд этот вывод не похож на большой скачок в понимании феномена. Но, как оказалось, он был огромен.
Глава 2
Герои и антигерои
И героизм, и антигероизм в конечном счете Исводятся к страданиям. Что такое героизм, если не облегчение или предотвращение страданий другого человека? И что такое злодейство, если не причинение этих страданий? К сожалению, это значит, что для лучшего понимания источников добра и зла, сострадания и бессердечия необходимо, чтобы кто-то страдал. Для меня осознание этого далось тяжело, в самом прямом смысле. Где-то в середине моего первого года обучения по избранной специальности на меня напал незнакомец. Этот инцидент стал причудливой противоположностью моему спасению. Конечно же, я не рада тому, что это произошло, но, без сомнения, этот случай позволил мне более полно представить человеческие способности к черствости и жестокости.
Позвольте рассказать. Это было незадолго до того, как часы должны были пробить полночь между двумя тысячелетиями. Головокружительный момент, когда миру предстояло осознать, что его существование не закончится с глобальным системным кризисом, который позже назовут «проблемой миллениума». Я с моими друзьями детства из Такомы собиралась отпраздновать это событие на Лас-Вегас-Стрип. Возможно, это было неразумно. Стрип, где находится больше всего казино, гостиниц и ресторанов, загружен даже в спокойную ночь, а в канун Нового года, да еще знаменующего начало нового тысячелетия, загруженность невозможно было описать. Это был хаос, бесконечное море кипящего, пьяного, хриплого человечества, простирающегося на многие километры во все стороны.
Я и мои подруги – нас было шесть, всем по 22–23 года – коллективно решились на еще одно неразумное действо: мы выбрали тематикой вечера «блестки». Блестящие платья, топы, макияж. Ну и ко всему прочему, глупые картонные шляпы, разукрашенные под новогодний Нью-Йорк, и маскарадные очки. Мы стремились к гламуру и попали «в масть», благо стандарты Стрипа не так уж высоки. Когда в начале вечера мы вывалились из лифта на этаже казино в отеле, все присутствовавшие там взорвались неожиданными аплодисментами. Мы слышали, как они кричали «Ву-хуу!», и думали, что выглядим феерично. Такое начало вечера нам понравилось.