Нежданно-негаданно

— Анна, меньше всего ты нужна сейчас здесь в Затонске. Ты нужна у Павла в усадьбе.

Анна не ожидала услышать от Якова подобное, да еще в таком тоне. У нее задрожали губы, комок в горле не давал ей дышать, и все же она выдавила из себя «извините меня» и вышла из гостиной. Тут же послышался звук открываемой и закрываемой входной двери.

Ливен подошел к племяннику и постучал ему по лбу костяшками пальцев:

— Чурбан безмозглый! Как ты так мог?!

— Я… Я не знаю, как так получилось… — пробормотал Яков Платонович. — Я не хотел… Надо пойти извиниться…

— Не ходи за ней, а то еще больше все испортишь! Я сам все улажу!

Павел пошел на кухню и выглянул в окно, он очень надеялся, что Анна никуда не ушла. Она сидела на скамье под окном, и ее плечи содрогались. Он налил в стакан воды, вышел во двор, присел на скамью рядом с Анной и приобнял ее.

— Полно, девочка моя, полно… Вот, попей…

— Павел Александрович, зачем он так со мной? Я понимаю, что он Вам многим обязан… Но я его не узнаю… Он никогда ни перед кем не…

— Не пресмыкался? — закончил фразу Ливен. — Аня, он не пресмыкается. И не будет ни передо мной, ни перед кем другим. Он всего лишь хотел, чтоб ты на время уехала из Затонска. Он за тебя очень беспокоится. Боится, что мой приезд только спровоцирует новую волну сплетен, и не хочет, чтоб ты при этом присутствовала… Но ведь ты бы отказалась, скажи он тебе об этом прямо?

— Отказалась… Как бы он был без меня?

— Но если б я попросил тебя поехать со мной, ты бы не была так категорична… Вон сколько предлогов ты пыталась найти, чтоб отказаться и не обидеть меня…

Анна подняла голову и посмотрела на Павла заплаканными глазами:

— Вы хотите сказать, что это Яков попросил Вас увезти меня?

— Я мог бы солгать тебе, но не буду. Да, Яков попросил.

— И Вы согласились…

— И я согласился.

— Зачем?

— Потому что хоть я и не верю, что все будет плохо, некий здравый смысл в его словах есть. Как говорится, лучше перебдеть, чем недобдеть. Когда человек на взводе, всякое может произойти…

— Вот именно… Я этого и боюсь…

— Аня, если он сорвется, то это случится без разницы, будешь ли ты в городе ты или нет. Но я бы предпочел, чтоб тебя в этот момент поблизости не было… Поверь мне, это не было бы привлекательным зрелищем.

— Я знаю… Но ведь ему будет нужно утешение…

— Анна, а всегда ли нужно только утешение? Возможно, человеку нужно побыть одному, пожалеть самого себя, выплакаться, выпустить пар… Напиться в конце концов… Яков — сильный человек, но и такой человек не может держать все в себе вечно. А показаться слабым перед тобой — не думаю, что он бы хотел, чтоб ты его таким увидела…

— Я его таким уже видела.

— Тем более. Быть слабым мужчиной в глазах женщины, да еще любимой, это унизительно. А Яков — человек гордый…

Это унизительно… А Яков — человек гордый… Анне до сих пор было не по себе от одной из самых неприятных сцен за все время ее знакомства со Штольманом, когда он решил, что ее духовидение — сплошная мистификация. Тогда Яков Платонович в порыве гнева спросил: «Зачем Вы это делаете?.. Хотите увидеть мою растерянность, мое унижение?» Видеть его унижение? Ничего подобного она тогда, естественно, не хотела… Не хотела бы и сейчас, чтоб Яков чувствовал себя униженно — по любой причине. И все же ей казалось, что Павел преувеличивал.

— Вы намекаете, что Яков намерен отослать меня потому, что если он вдруг… не сможет сдержаться, он не хочет, чтоб ему было стыдно передо мной за свое «слабое» поведение? — посмотрела она на Ливена.

— Думаю, это одна из причин. И еще он не хочет, чтоб ты сама попала в какую-нибудь нехорошую ситуацию. Ему было бы спокойнее, если бы ты уехала ненадолго.

— Но ведь я его люблю…

— И он тебя любит, очень сильно любит и поэтому переживает. Кроме того, у вас в последнее время было столько мало радостных событий, что, полагаю, Яков хотел бы, чтоб хотя бы у одного из вас была возможность насладиться несколькими безмятежными и приятными днями. Сменить обстановку, так сказать, забыть на время о всех перипетиях.

— Но ведь даже если я уеду, я все равно буду волноваться…

— Будешь. Но, как я надеюсь, кроме волнения за Якова, у тебя все же будут какие-то положительные моменты, о которых по возвращении домой ты сможешь рассказать ему и тем самым дать повод порадоваться за тебя.

— А если он наделает глупостей пока меня нет?

— Аня, если он наделает глупостей, то будет отвечать за них сам. На то он и мужчина. Но все же я не думаю, что такое произойдет, хотя бы потому, что у него вряд ли будет на это время, он же всю неделю с утра до глубокого вечера будет на службе. Да, он на нервах, но прекрасно понимает, что хотя бы на службе он должен держать себя в руках. Во что бы то ни стало.

— Но мне бы так не хотелось уезжать…

— Анна, подумай хорошенько. В тебе сейчас говорит не только любовь, но и, прости меня за прямоту, эгоизм.

— Эгоизм? — от души удивилась Анна. — Что эгоистичного в том, чтоб желать быть рядом с любимым человеком, когда он в этом нуждается?

— Эгоизм в том, что это ты считаешь, что так будет лучше для вас обоих, но на самом деле думаешь, как будет лучше тебе самой. А будет ли так лучше Якову? Я уже тебе объяснил, что он считает, что ему будет легче, если ты уедешь на несколько дней. Меньше тревог, ведь по крайней мере ему не нужно будет переживать за тебя, меньше опасений, что в какой-то ситуации он может повести себя как слабак и тем самым уронить себя в твоих глазах — поверь мне, для любого мужчины это очень чувствительный и неприятный момент… Попробуй поставить себя на место Якова, каково ему…

Анна помнила истерику Якова в гостинице в Петербурге после того, как Александр Ливен сказал ему, что он — возможный внебрачный сын князя, и как неловко потом себя чувствовал Яков, когда к нему пришло осознание того, как он себя вел… Она понимала, что хоть он и принял с благодарностью ее старания вразумить и утешить его, он вел себя больше как брошенный и обиженный ребенок, чем тот сильный мужчина, которого она знала. В ее поддержке больше нуждался Яша Штольман, нежели Яков Платонович. Нет, конечно, Якову тоже была нужна ее поддержка, и он принимал ее, что тогда в Петербурге, что в Затонске, когда начались сплетни. Но в Затонске Яков сам старался поддержать и утешить ее. Она видела его злым, негодующим, но не беспомощным. И не увидела ни одной слезинки как до того в Петербурге, а ведь он очень страдал… Он не считал больше возможным позволить себе это в ее присутствии?? Неужели Павел прав, что Якову нужно побыть одному, точнее побыть наедине с собой, чтоб дать волю своим чувствам и не стыдиться этого?

— Дядя Павел, я даже не знаю…

— Анна, подумай над тем, что я сказал. Мне не хотелось бы вмешиваться в ваши семейные дела, но все же как человек с опытом, думаю, я имею право высказать свое мнение и надеяться, что к нему прислушаются. Я хочу Якову и тебе только добра, поверь мне…

Павел накрыл ее ладонь своей. Теплая ладонь с длинными, сильными, но нежными пальцами, на одном из которых был княжеский перстень. Солнечные лучи, падавшие на бриллианты, рассыпались сотнями бликов так, что даже слепили. Анна подняла глаза, Ливен пристально посмотрел в них. Ей хотелось отвести взгляд от пронзительных зелено-синих глаз, которые в этот момент казались ей темнее, чем обычно, но не могла. Павел будто приковал ее к себе взглядом. Он будто заглядывал ей внутрь, пытался проникнуть в глубину ее души… и дать ей частичку своей. И она этому не сопротивлялась… Она раскрылась перед этим человеком, который, казалось, с каждым мгновением становился ей ближе… но не так, как Яков, ее любимый мужчина, а по-другому… как задушевный и понимающий друг, в котором она так нуждалась… тот, кому хотелось довериться и полностью доверять… Она вынырнула из наваждения только тогда, когда Павел сам прервал эту необычную связь, заговорив с ней.