Страница 25 из 40
— Я уехал, когда мне было девять. С тех пор никогда больше там не был.
— Не тянет?
— Даже не знаю. Скорее нет, чем да. До того, как матушка умерла, я мало что помню. А после ее смерти я не припомню радостных событий в семье… А вот то Рождество у соседей до сих пор в памяти. Отец совсем отдалился, дома почти не бывал. Карл Иванович как и нянька Агаша относились ко мне хорошо. Но, наверное, мне не хватало родительской любви, а не просто доброго отношения. Когда я попал в пансион, многие мальчики поначалу плакали, скучали по родителям, братьям и сестрам. А я привык довольно быстро. Мне не по кому было скучать.
— Ты как про меня рассказываешь. Я тоже быстро привык к жизни в корпусе. И скучал я только по одному Димию, больше было не по кому. Я тебе говорил, что моего появления не ожидали и, честно говоря, не были ему особо рады. У отца и так уже было четверо сыновей, а мать через несколько лет после рождения Евгения и Михаила, когда их отправили в пансион, наконец вздохнула свободно и ударилась в светскую жизнь. И не хотела ничего менять. А тут я… Я родился в Петербурге, но почти сразу после моего рождения меня отвезли в одно из имений — кормилице, нянькам и другой челяди. Родителей я почти не видел, да были ли они вообще мне родителями и то затрудняюсь сказать… Ты вот Штольмана как называл, батюшка?
— Конечно, батюшка. А как же еще? — удивился Яков. — Не Платон Павлович же. Я ведь тогда не знал, что он мне не родной отец.
— А я своего в детстве Ваше Сиятельство или батюшка Александр Николаевич.
— Почему?
— Потому что мне про него говорили, что приехали Его Сиятельство или Ваш батюшка Александр Николаевич, вот я и повторял. А отец никогда меня не поправлял. Видимо, его так устраивало. До поступления в корпус я жил в имениях, сначала в имении родителей, куда они наезжали весьма редко, а потом — Дмитрия. Когда он однажды приехал в имение отца встретиться с ним, а тот появился только через несколько дней — пьянствовал, наверное, где-нибудь — он увидел, что я никому не нужен. Для родителей я что был, что нет, одна нянька со мной не справлялась, а у второй уже давно были с шашни гувернером, и им было не до меня. Я что хотел, то и делал. А когда приехал отец, они попытались меня как-то образумить — что вести себя нужно, как подобает молодому барину. Но разве можно внезапно заставить ребенка, который рос как трава, жить по правилам? Помню, отец тогда был в ярости как никогда. Сказал, что я неуправляемый, что один способ справиться со мной — это бить розгами с утра до ночи. Причем, сказал это не в сердцах, а со всей серьезностью. Я тебе говорил, что Евгения и Михаила он бил по любому поводу — кулаком да и розгами тоже — это я от Дмитрия потом узнал. Думаю, что после издевательств отца пансион с очень строгими правилами казался им невиданным счастьем… Дмитрию стало меня жаль, и он спросил разрешения отца забрать меня к себе в имение, а когда он будет жить в Петербурге, то и туда тоже. Отцу было безразлично. Тогда Дмитрий сказал уже мне: «Решай сам. Или ты остаешься у отца, и он на тебе живого места не оставит. Или едешь со мной, но делаешь все, что я скажу. Бить я тебе не буду, а наказывать буду, но только за дело». И в семь лет мне пришлось принять решение — как взрослому. Я решил ехать с Димием. До этого я видел его редко, но радовался, когда он приезжал. Он привозил гостинцы и подарки, баловал меня — но это было при прежнем гувернере, который за мной следил. Похотливых слуг, которые не занимались барчуком, уволили, и Дмитрий нашел мне новых няньку и гувернера — через знакомых, у которых младший сын как раз в то время уезжал учиться в пансион. Из безнадзорного мальчишки за короткое время я превратился в послушного младшего брата и усердного ученика. Провинился? Сиди в классной комнате и учи уроки. Никаких прогулок, никаких катаний на пони, никакого сладкого.
— У тебя был пони? — удивился Штольман.
— Был, Звездочка. У него было пятнышко на лбу. С него у меня любовь к лошадям на всю жизнь. А у тебя ни пони, ни лошади, наверное, никогда не было?
— Нет, но когда я учился в пансионе, нам давали уроки верховой езды, что потом пригодилось, когда я был чиновником по особым поручениям. Какой толк от подорожной, если где-то в глуши даже коляску нанять не было возможности? А вот лошадь найти удавалось.
— А хочешь свою лошадь?
— Свою лошадь? — Штольман задумался. — Каким образом?
— Ну, я могу приказать привезти тебе лошадь из одного из имений. Все равно они там содержатся почти без надобности, а тебе — польза. Только не говори, что откажешься.
— И куда я ее дену? В сарай поставлю вместо стойла? Да и по служебной надобности я обычно пользуюсь пролеткой из участка, а вне службы — извозчиком. Ты бы еще карету предложил, — подзавел Яков князя.
— Карету не могу, они с княжескими гербами, а экипаж — пожалуйста. Можешь выбрать любой, когда поедем в имения, — совершенно серьезно сказал Его Сиятельство.
— Павел, ты ведь понимаешь, что ни лошади, ни экипажа я не приму.
— Я не хочу этого понимать. Я тебе не на паперти подаю, не из милости предлагаю. И не последнее хочу отдать… Ты пойми, у нас столько всего, что пара лошадей, коляска, которые без дела простаивают в имениях годами, вполне могут переместиться в Затонск. Ну или куда тебе будет угодно.
— Вот именно, у ВАС столько всего, не у меня.
— Ты меня не понял. У НАС — это у Ливенов: у Саши, меня и тебя.
— Так не годится.
— Только так и годится. А вот представь, появится у твоего дома коляска — тебе ее доставили. А ты не хочешь. Ну ладно, экипаж есть и пить не просит, может и без присмотра стоять — пока не украдут. А бедную лошадку что же ты на улице оставишь? Бросишь животинку на произвол судьбы?
— Обратно тебе отправлю.
Ливен засмеялся:
— Да денег у тебя не хватит, чтоб нанять кого-то это обратно в имение отправить. А самому ехать — тебя полицмейстер не отпустит, ты же человек незаменимый, тебя со службы отпускают только когда к тебе в гости князь приезжает.
— Ну ты, Павел, и пройдоха!
— Не, я стратег! Ну так как насчет лошадки и экипажа?
— Никак. Мне здесь в Затонске этого действительно не нужно.
— Так, ловлю на слове — не нужно здесь, в Затонске. Про другие города ты не говорил. Я это запомню.
— Павел, мне пора, уже поздно, — Яков Платонович решил больше не препираться с Ливеном и использовать время как повод закончить встречу.
— Я прикажу подать карету.
— Я пойду пешком, здесь идти несколько минут.
— Можешь идти и пешком, тогда карета поедет за тобой. Вот будет потеха.
Штольман сдался. Павла было не переспорить.
Проводив племянника, Ливен вернулся в номер. Вот ведь как тесен мир. Дмитрий с Катей, похоже, встречались и зачали Якова в имении деда Лизы. Яков в детстве встречался с Лизой в этом же имении. Ее дед стал владельцем его родного дома, который теперь принадлежит его брату-кузену… Надо будет рассказать Саше о бывшей усадьбе Штольманов. И деньги, которые он сейчас получает от сдачи ее в наем, должны будут идти Якову — это будет справедливо. Вернуть усадьбу во владение Якову, по крайней мере пока, вряд ли получится, Яков еще тот гордец и упрямец. Да и захочет ли он в ней когда-нибудь жить? А вот открыть в банке счет, на который будут поступать деньги от этой усадьбы — чтоб сделать это, согласия Якова совершенно не требуется. А если Яков захочет посетить свои родные места один или с Анной, в присутствии Ливенов или без, он всегда может остановиться в имении — в господском доме или в гостевом, где его настоящий отец и матушка любили друг друга… И при случае надо будет съездить в те края, порасспрашивать, что же случилось с Платоном Штольманом. Может, кто-то еще помнит.
Павел допил бутылку коньяка и лег спать. Нужно было выспаться, так как на следующий день ему предстояла долгая дорога в Петербург.
========== Часть 11 ==========