Страница 22 из 40
— Разумно ли приезжать в ваш Затонск, если у вас так неспокойно? — с наигранной тревогой в голосе спросил Ливен.
— И этот вопрос задает заместитель начальника охраны Государя… Храбрец из храбрецов, — картинно покачал головой Штольман. — Если опасаешься, приезжай в следующий раз с эскортом.
— Возможно, я и воспользуюсь твоим советом… Доктор, я собираюсь приехать в Затонск еще как-нибудь. И тогда хотел бы пригласить Вас на рюмочку.
— Благодарю Вас, Павел Александрович. С превеликим удовольствием, — сказал доктор Милц.
— Был рад нашей встрече и надеюсь, что она не последняя, — откланялся князь.
Яков Платонович подумал, что в компании Павла за несколько минут он узнал о докторе Милце больше, чем за два года. Конечно, он сам не задавал доктору лишних вопросов — помимо тех, которые касались расследований. Но он не предполагал, что доктор вот так открыто сможет рассказать о своей жизни, да еще в деталях. По-видимому, у Павла был дар выводить людей на откровенные разговоры. Дар, который ему помогал в его окутанной тайной службе? Он не раз обнаруживал, что говорил Павлу то, что, возможно, не сказал бы никому другому. И ведь Павел не вытягивал из него информацию клещами, он сам, не замечая того, делился с ним подробностями…
Когда Штольман и Ливен вышли от доктора, Павел спросил:
— Яков, как насчет того, чтоб встретиться тет-а-тет у меня в гостинице вечером, часов в шесть-семь? До этого времени у меня могут быть дела.
— Павел, какие у тебя могут быть дела в Затонске? — засмеялся Штольман.
— Еще бы я перед тобой отчитывался о том, какие, — посмотрел Ливен сверху вниз на племянника. — Может, решу посетить ваш дом терпимости… Как там девочки, ничего? Ты ведь, говорят, там постоянный клиент, должен знать, — усмехнулся он.
— Собрал-таки сплетни… — покачал головой Яков Платонович.
— А то… Как будто ты этого не ожидал… Так что, девочки там стоящие?
— Не могу сказать тебе о их профессиональных качествах. Я бывал в том борделе только по службе… — насупился Штольман.
— Ну вот, похоже, ты обиделся… А что я такого сказал?
— Я — женатый мужчина и люблю свою жену…
— Да знаю я это. И никогда не поверю, что ты захаживал в заведение… как клиент, по крайней мере в Затонске, где ты — известная личность. Тебе на эти слухи, конечно, не наплевать, но, думаю, в истерике ты от этого не бился. А вот если они дошли до Анны, она могла очень расстроиться, плакала поди каждый раз, когда очередную мерзость вроде этой про тебя слышала. Бедная девочка…
— Какие только слухи до нее не доходили… — тяжело вздохнул Яков. — У некоторых людей язык совсем без костей — такого насочиняли, что хоть в городе не показывайся. Конечно, Анна переживала, плакала…
— Поверь, отольются еще обидчикам Аннины слезы…
— Да ничего тут не поделать, — махнул рукой Штольман.
— Как знать, как знать, — пожал плечами Ливен.
Распрощавшись с племянником до вечера, князь направился в редакцию газеты «Затонский телеграф» к некоему Ребушинскому — из-за статьи которого в городе пошли грязные сплетни о Штольмане. Ему хотелось поквитаться за унижение, которое испытал Яков, и слезы, пролитые Анной по этому поводу.
О появлении в Затонске князя Ливена Ребушинский узнал не из слухов, как можно было предположить, а от слуг князя, которые передали ему, что Его Сиятельство желал с ним встретиться. На следующий день… И посоветовали сидеть тихо… Ребушинский внял… совету?.. и не стал шнырять по городу и вынюхивать, как обычно это делал. Он затаился — что было ему совершенно не свойственно. Он понимал, что встреча с князем вряд ли будет приятной и не хотел разгневать его еще больше… Первый день он провел в редакции газеты, пытаясь писать статьи по заметкам о ничего не значащих событиях Затонска — чтоб просто чем-то занять себя, а на второй день с утра и вовсе расклеился — после визита к нему одного офицера. Он сидел в редакции, ожидая князя, и думал о спрятанной в столе бутылке водки, из которой так хотелось хлебнуть, чтоб хоть немного умерить дрожь во всех конечностях… Но не смел. Не хватало еще, чтоб князь принял его за какого-нибудь пропойцу…
В назначенное время появился Его Сиятельство в сопровождении двух слуг, которые были у Ребушинского накануне. Трость и цилиндр у князя принял стоявший ближе к нему молодой человек гренадерского роста. Перед тем, как вместе с цилиндром положить трость князя на один из столов, он как бы невзначай поиграл тростью с тяжелым серебряным набалдашником будто у него в руке была тростинка.
«Нет, князь сам бить не будет. У него для этого вон какой амбал есть. Кулачищи размером с дыню. Как двинет, так череп и затрещит. А уж если тростью отходит, так и вовсе Богу душу отдашь», — пожалел себя Алексей Егорович.
Князь сделал слугам знак удалиться. Ребушинский наконец оторвал свою пятую точку от стула, к которому, как казалось, прирос, встал и встретился с холодным, колким взглядом Его Сиятельства, от которого дрожь в его теле только усилилась.
— Думаю, представляться мне не нужно? Вы и так знаете, кто я.
— В-вы — князь Ливен… Ваше Сият-тельство… — еле ворочавшимся языком с трудом выговорил Ребушинский.
Глядя на князя, не было никаких сомнений, что следователь Штольман был одним из Ливенов. Они были очень похожи, но князь казался выше — возможно, из-за военной выправки, которую было не скрыть даже модным партикулярным платьем, и более «породистым», чем Штольман. У князя были более правильные, аристократические черты лица, которые несомненно добавляли привлекательности и без того прекрасно выглядевшему вельможе.
— Я не только князь Ливен, но и дядя Штольмана, которого из-за статьи в вашей газетенке изваляли в грязи…
— Ну так уж и изваляли… — не подумав, высказался журналист. — Вы преувеличиваете…
— Вы что же, со мной препираться вздумали? — сдвинул брови князь.
— Никак нет, Ваше Сиятельство, — почему-то по-армейски ответил Ребушинский. — Но в статье, и правда, не было ничего такого, что задело бы честь и достоинство Вашего племянника…
— Да я смотрю, сами понятия о чести и достоинстве Вам, господин Ребушинский, не знакомы… Вы влезли в частную жизнь сына князя. Князя, а не лоточника или полового. Сделали из этого сенсацию, чтоб потрафить своим низменным журналистским амбициям… Не подумав… Или подумав? Что Ваше сочинительство вызовет в городе шквал сплетен, порочащих достойного человека. Вы хоть понимаете, что не будь мой племянник таким… снисходительным… Вы уже сейчас могли бы писать о своих впечатлениях от вулканов Камчатки и читать их вслух белым медведям…
— Да нет у Штольмана таких… возможностей…
— Допустим, у Штольмана, по Вашему мнению, и нет… Но ведь Вы не сомневаетесь, что они есть у Ливенов… У меня…
— Не сомневаюсь, нисколько не сомневаюсь, — пролепетал Алексей Егорович.
Куда он вляпался! С кем связался! Кто же мог подумать, что один из Ливенов окажется не просто титулованной особой, но и заместителем начальника охраны Императора — как ему успел сообщить один из офицеров, ставший случайным свидетелем разговора подполковника Ливена и начальника штаба гарнизона полковника Симакова… Судя по тому, как ерзал во время разговора на стуле Симаков, у Ливена были такие связи и полномочия, что тот, кто… провинился, не отделался бы дрожью в руках и ногах… Как бы удар не хватил… Удар не хватил?? Теперь понятно, от чего скончался тот бедный немец, у которого Никаноров украл неимоверно ценный молитвенник Ливенов с тайной происхождения Штольмана — от страха, что с ним сделает этот Ливен… Эх, как бы хотелось написать об этом… Но своя голова дороже…
— Ч-что я могу для Вас сделать, Ваше Сиятельство? Чтоб как-то… уменьшить Ваш… гнев?