Нежданно-негаданно

— Я этого не говорил, — быстро сказал Симаков, заерзав на стуле.

— Еще бы Вы это сказали. Ведь в случае, если у Вас были такие подозрения, Вы были обязаны немедленно доложить о них. А Вы этого не сделали. Как, похоже, и ничего в отношении офицеров, которые ранее преступали закон. Или были заподозрены в этом.

— А что я мог сделать? Ничего… — полковнику показалось, что сидение стула было все утыкано гвоздями.

— То есть Вы ничего не делали, выжидая, что они снова совершат что-нибудь противозаконное, и Вы избавитесь от них с помощью полиции? Того же Штольмана, который в итоге от одного из Ваших разнузданных офицеров и пострадал?

Такого поворота начальник гарнизона не ожидал. Как мастерски Ливен перешел от радения о чести офицерского мундира к оскорблению его племянника. И ведь ничего не сделать, даже замечание, так как Ливен прав.

— Перед Штольманом мы извинились. Никто не предполагал подобного. Да, о Никанорове ходили слухи, но не более того. Никто его за руку до этого не ловил.

— И сколько в гарнизоне еще офицеров, о которых ходят слухи и которых пока не ловили за руку?

— Один, — признался полковник, мысленно перекрестившись, что разговор немного сменил направление. — У этого офицера была любовница, замужняя дама, так вот из ее дома пропали деньги, которые ее муж держал для какой-то сделки. В тот день, когда кроме этого офицера в дом никто не приходит.

— У вас что же офицеры средь бела дня в открытую шастают в дома замужних любовниц?

— Так ее мужа в городе не было, он куда-то уезжал…

— Какая прелесть! — с сарказмом заметил Ливен. — Дело о краже заводили?

— Никак нет.

— Откуда тогда известно?

— Так там такой скандал был, что все соседи слышали. Говорят, она в ногах у мужа валялась, чтоб тот о краже не заявлял. Клялась, что расстанется со своим любовником… и что тот хоть и легкомысленный мужчина, кражи совершить не мог, что это все навет… Ну муж ее тогда побил сильно, но в полицию обращаться не стал…

— Какой благородный мужчина!

— Тут не в благородстве дело, — не отреагировал на очередной сарказм Ливена начальник гарнизона. — Кому хочется, чтоб его рогоносцем считали и пальцем тыкали?

— Так никому не хочется, чтоб в него тыкали пальцем. Ни по какому поводу…

Полковник понял, что Ливен имел ввиду — что пальцем тыкали в Штольмана, после того, как из-за Никанорова он оказался в центре затонских сплетен.

— Совершенно согласен…

— И больше никаких подозрений насчет этого офицера не было?

— Абсолютно никаких. Ни в чем кроме своих нескончаемых любовных похождений никогда замечен не был. Ну кроме того, что женщин он обычно выбирает постарше, вдовушек с деньгами… Но они сами рады его облагодетельствовать. Так что в том, что это он украл деньги, я очень сомневаюсь…

— Я смотрю, нравы у ваших офицеров просто как у святых — хоть нимб вокруг головы рисуй.

— А что Вы хотели? Служить в такой д… провинции… небольшая радость.

— Так служить можно и не в провинции…, а у рубежей Империи. Вы же знаете, что служба во славу Отечества почетна в любом месте.

— Это… намек?

— Ну что Вы, полковник. Пока это лишь… досужие рассуждения… Пока… Было занимательно услышать о жизни офицеров Вашего гарнизона.

— Вас интересует что-то еще?

— Пожалуй, нет, — Ливен взглянул на остывший завтрак, давая Симакову понять, что разговор закончен.

— Тогда приятного аппетита.

— И Вам, полковник.

Что ж, хоть завтрак и остался почти нетронутым, его поход в ресторан Офицерского Собрания стоил того. Пусть начальник штаба теперь попрыгает как уж на сковороде. Он знал, что прямой вины Симакова в том, что Никаноров ограбил курьера и спровоцировал тем самым нападки на Штольмана, не было. Но то, что офицеры, которые были в его подчинении, совершенно распоясались из-за того, что он смотрел на их неблаговидные поступки сквозь пальцы, не подлежало сомнению. Гауптвахты еще никто не отменял. А применялась ли такая мера наказания или какие-нибудь другие, или вообще все было пущено на самотек — ответ на этот вопрос, среди прочих, будет получен в ходе проверки, которую организует генерал К., в ведении которого был гарнизон Затонска…

По возвращении в гостиницу подполковнику Ливену нужно было снова переодеться в князя. Демьян уже приготовил его любимый летний костюм в этом сезоне — светло-серый, с жилетом, на отворотах которого была тонкая змейка вышивки серебряной и темно-бирюзовой нитью — под цвет его глаз. В этом костюме он выглядел действительно по-княжески. Костюм был из ткани, привезенной из Парижа, как и лекала, и был сшит портным, обшивавшим одного из многочисленных родственников Императора. Собственно говоря, эта ткань изначально и предназначалась для него, но, видимо, в Париже что-то напутали, и она оказалась гораздо более светлого оттенка, чем он ожидал. Когда он приложил ее, то посетовал, что он станет выглядеть как большая белая моль. И предложил ее своему приятелю Ливену, иногда вне службы носившему светлые костюмы, которые ему очень шли. Павел Александрович отказываться не стал и тут же заказал новый летний костюм…

Ему нужно было заехать за Яковом, затем за фотографом и отправиться к Мироновым. Накануне перед прощанием Анна высказала предложение сделать снимки не в ателье фотографа, а «на пленере», например, в саду или у дома ее родителей. Только она не была уверена, что это можно устроить.

— Аннушка, это чудесная мысль. Фотографа привезут туда, куда вы скажете. Да что там, мы с Яковом заедем за ним сами, когда время будет приближаться к полудню. Вы же с Марией Тимофеевной не позволите, чтоб мы присутствовали, когда над вами будет колдовать куафер.

— Конечно, не позволим. Вы должны будете увидеть нас с мамой только когда мы будем готовы.

Павел надеялся, что затонский куафер не только был мастер делать дамам прически, но и обладал вкусом и чутьем и умел убедить клиенток сделать не ту прическу, которая была самой модной, а которая даме шла или по крайней мере не уродовала ее. И очень надеялся, что хоть Анна и была замужней женщиной, он не сделает из нее матрону лет на десять старше ее возраста, а подчеркнет ее молодость и свежесть.

В четверть двенадцатого Ливен появился у племянника. Тот в брюках и рубашке метался по гостиной, не зная, какой галстук выбрать к своему серому костюму. Как оказалось, тот галстук, что был ранее выбран, нечаянно побывал в чашке с чаем, и Штольман теперь пытался прикинуть, какой из оставшихся галстуков лучше подходил к костюму.

— Яков, перестань мельтешить. У меня есть галстук, красивый галстук, который прекрасно дополнит твой костюм. Галстук, впрочем, как я шляпу, я купил для тебя, но не знал, как тебе про это сказать.

— Что ты мне купил?

— Ну галстук, шейный платок — назови как хочешь, и котелок.

— Зачем?

— Зачем покупают подарки? Потому что хотят сделать приятное дорогому человеку. В том магазине я купил себе цилиндр к этому костюму и решил заодно купить тебе шляпу и галстук. Потому что они мне понравилась. Я заметил, что с достаточно светлыми костюмами ты носишь темные шляпы и галстуки. Я понимаю, что это, скорее всего, потому, что ты так привык ходить на службу. Но я подумал, что шляпа и галстук более светлых тонов тебе тоже пойдут, ну и купил… Котелок выбрал по своему размеру, как мне показалось, он у нас одинаковый…

Павел был рад, что чай был так удачно пролит на галстук Якова, и тем самым появился повод отдать племяннику подарки, не смушая его, а как бы помогая ему выйти из затруднительного положения.

Штольман вздохнул. Но согласился. Хоть и чувствовал себя… крайне неловко, ведь первые мужчина подарил ему что-то из одежды. До этого подарки такого рода он принимал только от Анны… Павел оказался прав — галстук и котелок смотрелись очень хорошо с этим костюмом, точнее хорошо смотрелся он сам — ему понравилось отражение в зеркале.