Как хорошо уметь читать

========== Часть 16 ==========

Выйдя из участка, Штольман вспомнил, что за день никто так и не пришел к нему как к племяннику заместителя начальника охраны Государя. Неужели Ребушинский так и не осмелился написать об этом в «Затонском телеграфе», даже если слухи о должности князя Ливена и так должны были начать расползаться по Затонску после того, как в пятницу в Дворянском собрании Воронов во всеуслышание объявил об этом? Мальчишки, продававшего газеты, ему не попалось, поэтому проверить была все же статья или нет, не представлялось возможным.

Он уже хотел было направиться домой, чтоб переодеться для ресторана Дворянского собрания, но решил, что раз уж у него было время, зайти на почтамт. Кто знает, будет ли у него возможность завтра? Он не хотел, чтоб гадкие письма, если таковые еще будут, приходили домой — ведь неизвестно насколько подобное может растянуться, не исключено, что и до тех пор, когда Анна вернется домой. И ему не хотелось, чтоб Анна видела эти письма, точнее не письма, а конверты. Это могло бы показаться ей любопытным, ведь он не был человеком, который вел обширную личную переписку, наоборот, можно сказать, он не писал почти никому. Приехав в Затонск, он не посчитал нужным поддерживать отношения со своими бывшими столичными знакомыми. Своеобразная ссылка не являлась приятным предметом для обсуждения, а больше ему и писать было бы не о чем. Позже его адресатами стали князья Ливены — Павел Александрович и Александр Дмитриевич. Последний, отправив ему с курьером вещи Ливенов, к огромному сожалению, можно сказать, приложил руку к тому, что о его родстве с князьями стало известно в Затонске самым скандальным образом. Нет, он не был сердит на Сашу, тот действовал из лучших побуждений, но не мог отрицать того, что если бы не ограбление курьера, которому Его Сиятельство доверил семейные ценности, его жизнь в Затонске была бы куда более спокойной. Не было бы ни ненужного ажиотажа вокруг его персоны, ни презрения некоторых жителей… ни гнусных писем, из-за которых он шел на почту.

Яков Платонович колебался, как лучше сделать — попросить оставлять письма на почтамте, чтоб он забирал их сам, или перенаправлять в управление. Не не хотел, чтоб в участке знали об этих письмах, как знали, к примеру, о посланиях Нежинской, появлением с известием об одном из которых Коробейников, черт бы его побрал, прервал их с барышней Мироновой поцелуй. Первый их поцелуй и несомненно первый ее поцелуй, на который она отважилась с мужчиной, по его тогдашнему мнению, бывшего лишь предметом ее юношеских грез. Когда ему пришел ответ от князя Александра Ливена, которому в своем первом письме, еще до знакомства, он дал адрес полицейского управления, в участке посчитали, что это было деловое письмо, связанное со службой, что была у него в столице, как и послание от знакомого из Петербурга, в котором тот сообщил подробности о юном князе Ливене и его родителях. Нет, пожалуй, просить, чтоб письма на его имя доставляли в управление, не самая хорошая идея. Лучше уж он будет ходить за ними сам. Но будет ли у него для этого время как сейчас? Что, если он не сможет дойти до почтамта день-два, а то и дольше? Хотя вообще-то большого значения это не имело, в письмах не было ничего, на что следовало бы реагировать незамедлительно, лишь грязные угрозы. Даже требований никаких не было, кроме того, чтоб он убрался из Затонска, если ему дорога его шкура. Но даже если бы начальник сыскного отделения и хотел покинуть Затонск, он не мог сделать этого без дозволения полицейского начальства. Если уж Штольман был так неугоден в Затонске, не лучше ли было бы забрасывать анонимками того же полицмейстера, чтоб он побыстрее подал рапорт о переводе следователя на другое место службы, как ранее этого требовали «ходоки»? Или он боялся, что Трегубов как представитель власти может завести дело, тогда как Яков Штольман как частное лицо постарается избежать огласки?

Штольман так и не смог понять, чего все же пытался добиться автор мерзких записок, посылая их. Напугать? Так начальник Затонского сыскного отделения был не из пугливых. Или не из пугливых за себя самого, но не за свою жену? Поэтому отправитель писал гадости не только про него, но и про Анну. Но не собирался же мерзавец в самом деле вбивать Анне осиновый кол? Или от людей, у которых было не все в порядке с головой — вроде адептов, можно ожидать и такого? Но адепты действовали сразу, а не посылали гнусных записок… Просто испортить настроение? Для такой ничтожной цели было приложено слишком много усилий. Чтоб поиграть на нервах Штольмана, можно было бы отправить все конверты из одного города, той же Москвы, где почтовых отделений, а особенно ящиков была куча. Или же недоброжелатель пытался отвлечь внимание следователя Штольмана от чего-то более серьезного, заставив его ломать голову над версиями о том, для чего понадобилась столь сложная комбинация, за которой на самом деле не стояло ничего. Да, подобное вполне могло иметь место.

Начальник почтамта Печкин встретил Штольмана приветливо, но выглядел настороженно. Яков Платонович предположил, что тот решил, что следователь пришел по поводу какого-нибудь преступления. Видимо, в его памяти всплыли неприятные воспоминания, когда помощник начальника сыскного отделения Коробейников пожаловал по делу работавшего в его подчинении коллежского секретаря Сушкова, который вскрывал корреспонденцию и шантажировал жителей города, и на чьем служебном месте он нашел улики, подтверждавшие его вину.

Собираясь с мыслями, как лучше начать разговор, Яков Платонович сделал паузу, которую прервал почтмейстер:

— Господин Штольман, снова какое-то происшествие? И кто из моих подчиненных отличился на этот раз? Или сегодня Вы пришли по мою душу? Если так, то даже представить не могу, в чем я провинился. Если только чье-то письмо на пол уронил и ботинком на него наступил, а на конверте след остался. Так почтовые служащие и в грязь, бывают, письма роняют, но никто еще на такое особо не жаловался — чтоб к этому полицию привлекали.

— Я не по служебному делу, по личному.

— Вы ожидали какое-то отправление, но не получили?

«Как раз наоборот, не ожидал, но получил».

— Нет, такого не было. И тем не менее я по поводу корреспонденции.

Начальник почтамта выдохнул:

— Ну слава Богу. И чем я могу Вам помочь?

— Возможно ли письма, адресованные мне, не доставлять домой, а оставлять на почте, чтоб я забирал их потом сам?

— Как же, как же, понимаю. Меня о подобном мужья просили не раз, — ухмыльнулся почтовый служащий. — А что уж про Вас говорить, Вы такой видный мужчина, к Вам даже из столицы дама приезжала, а жена у Вас провинциалочка…

— Вы что себе возомнили? — чуть повысил голос Штольман. Не хватало еще выслушивать комментарии подобного рода. Он — дамский угодник, к которому аж из Петербурга приезжали на рандеву, а жена у него видите ли провинциалочка — не ровня столичным мадам. Да, Анна была не такой утонченной и изысканной как дамы из света, но она была… настоящей, с искренними чувствами, а не жеманной и манерной притворщицей, как многие из них, включая Нежинскую, и они не стоили и мизинца его провинциалочки. Ему хотелось высказаться по этому поводу от души, но он сдержался. — Это деловые письма, а не от дамочек, а даже если бы и были, моя личная жизнь Вас не касается. А та дама, что Вы упомянули, вообще-то приезжала в Затонск на воды.

Печкин понял, что пытаясь показать себя лояльным относительно интрижек, которые допускают некоторые женатые мужчины, он разозлил полицейского чиновника:

— Примите мои извинения, господин Штольман. Разумеется, при Вашей службе деловая переписка обычное дело. Я бы мог, если Вы желаете, перенаправлять письма в полицейское управление.

— Это лишнее. Я буду забирать их сам. Но, естественно, ходить каждый день на почтамт мне не с руки, но и письма, если и будут приходить, то далеко не каждый день. Хотя, конечно, хотелось бы знать, когда они будут поступать, чтоб не ходить без надобности.