Страница 20 из 79
В лавке, услышав, как к нему обратился хозяин, другой покупатель, юноша лет восемнадцати-двадцати робко спросил:
— Вы господин Штольман? Сын князя Ливена, про которого написано в газете? Я про Вас читал. И слышал.
«Еще один, — вздохнул про себя Яков Платонович. — Этому-то что надо? Тоже автограф?»
— Да, я Штольман, сын князя Ливена.
— Позвольте представиться, здешний помещик Дубровин Юрий Григорьевич, у меня имение к югу от Затонска. Вы, возможно, знали моего деда, Черкасова Василия Савельевича.
— Нет, не имел чести знать.
— Я понимаю, что рассчитывать, что Вы сможете уделить мне время… несколько… самонадеянно… Но я хотел бы поделиться с Вами кое-чем, а потом спросить Вашего совета насчет этого.
— Извольте.
— Это насчет моей семьи… в которой не все ладно… Но это не короткий разговор. Точнее я не умею коротко рассказывать… Здесь в лавке вряд ли удобно говорить…
Штольман не хотел приглашать незнакомого человека домой, а идти в трактир он предлагать не стал. Видя какой небольшой кулечек с конфетами он купил, можно было сделать вывод, что он хоть и помещик, но весьма ограничен в средствах. А пойди они в трактир, он непременно захотел бы заплатить за человека, у которого собрался просить совета. Зачем вводить юношу в ненужные расходы, если у него и так, похоже, каждый гривенник на счету.
— Ну что ж, пойдемте… ко мне в управление что ли, попьем чаю с моими пряниками.
— И с моими конфетами. У меня коляска за углом, поедемте на ней.
— Да тут идти пять минут.
— Я настаиваю. Да и мне все равно потом за ней возвращаться.
При появлении начальника следственного отделения, дежурный вскочил:
— Ваше Высокблагродие! Случилось что?
— Ничего не случилось. Мне с господином Дубровиным просто побеседовать нужно. Ты сделай нам чаю и принеси в кабинет. И тарелку захвати.
— Так точно! Я мигом.
Чай принесли через пару минут — видно, вода для чая уже была горячей. Штольман высыпал на тарелку пряники. Дубровин хотел добавить конфет, но Яков Платонович остановил его:
— Я не большой любитель конфет, если только Вы сами желаете.
— Я тогда, пожалуй, их на вечер оставлю. Или на завтра, — молодой человек положил кулечек обратно себе в карман.
— Ну слушаю Вас, господин Дубровин, — сказал начальник следственного отделения, поглядывая на свежие пряники.
— Поскольку не знаю, с чего лучше начать, начну с начала. Мой отец женился на матушке из-за приданого. Был кутила и бабник, да и к рюмке прикладывался будь здоров. А в пьяном виде еще и руки распускал. И мне доставалось, и матушке. Он ее, можно сказать, в могилу свел… А как овдовел, так и вовсе как в него бес вселился… Так и… балагурил… пока в прошлом месяце не преставился. Ничего не оставил, ни гроша, имение, где он жил, оказалось заложено-перезаложено… Мне от него ничего не надо было, у меня поместье от деда, Василия Савельича, маленькое, но на доход с него жить можно. Только дед завещание так составил, что мне до двадцати одного года нет никакой возможности самому финансами распоряжаться… А это еще полтора года… А пока я за каждую копейку перед попечителем, которого дед назначил, отчет несу…
— Так Вам, господин Дубровин, к адвокату по этому вопросу надо, не ко мне… Вот если бы завещание подделали, тогда этим полиция бы могла заняться. А по наследственным делам Вам поверенный нужен. Мой тесть Виктор Иванович Миронов — адвокат, обратитесь к нему…
— Нет-нет, я не поэтому поводу… Меня другое беспокоит, что папаша Егорушке не оставил ничего… ни полушки… А мне и дать сейчас нечего. Поэтому и хотел посоветоваться, как быть… Думаю, лучше всего будет забрать к себе… Попечитель-то аж в Петербурге живет, сюда никогда не поедет, только отчеты каждый месяц требует… про все траты, буквально до пятачка… Ну окажется в отчетах, что побольше потрачено на еду да на одежду… Но, может, не заподозрит ничего?
— Егорушка это кто?
— Егорушка — это побочный сынок папаши моего, ему почти четыре года, его мать Дуняшка.
— Эта Дуняшка была сожительницей Вашего отца, жила с ним с имении, а теперь их оттуда просят удалиться? — уточнил Штольман.
— Да какая она ему сожительница? Она ему даже любовницей никогда не была. Он ее однажды… принудил… чтоб себя потешить… А когда последствия дали о себе знать, нашел выход… Ваньке Коровину, пьяни подзаборной, несколько целковых заплатил, чтоб тот обвенчался с ней, а потом еще ассигнацию дал, чтоб, как он выразился, выродка барского признал… А с этих денег Ванька после крестин в такой запой ушел, что и не вышел из него, так и помер…
— А, простите, мальчик точно от Вашего отца?
— От него. Егорушка на меня похож… Да и кобель этот о своем… подвиге сам бахвалился… что он хозяин… право имел девку… откупорить… и что с одного раза обрюхатил ее… — пробормотал Дубровин, от волнения кроша в руке пряник.
Штольман покачал головой:
— Молодой человек, Вы все же выбирайте выражения. Про отца ведь говорите…
— Извините меня… Это, верно, от переизбытка эмоций… От того, что этот ирод сотворил. Одно название, что он мне отец, а Егорушке и вовсе… Я в сравнении с ним еще… негрубо выразился. Хотя Вам, конечно, это верхом… бесстыдства могло показаться. Просто папаша и не такие слова обычно употреблял… а похлеще… Дворянин, помещик, а сквернословил… как говорят, как сапожник, особенно, когда под градусом… Вы бы его послушали…
— Нет уж увольте, мне и такого… описания предостаточно… — Штольман представлял, что за слова использовал несдержанный на язык пьяный помещик.
— Еще раз простите… мое бескультурье…
— И что, Вашему отцу это сошло с рук? Я имею в виду насилие? Не крепостное право ведь на дворе уже…
— Ну так все равно барин… Кто ж на него… заявит?
— Он мальчика содержал?
— Куда там! Поначалу давал немного… когда в карты выигрывал… А случалось такое крайне редко… А потом отправил Дуняшку с Егорушкой к мельнику, тот уже тогда стариком был. Дуняшка ему на мельнице помогала, ну и жила там же. А когда после смерти барина оказалось, что имение заложено и мельница вместе с ним, то Дуняшке с Егорушкой жить стало негде и не на что. Их одна бабка деревенская приютила да я немного денег привез… Дуняшка решила в город ехать, в прислуги там податься. Только сказала, что с ребенком место найти тяжело. Но мне кажется, что это… повод, чтоб Егорушку с собой не забирать…
— Почему Вы так думаете? Она что же сына своего не любит?
— Ну как Вам сказать… Если б она барина любила, по любви ему отдалась, а то ведь ребенок… совсем другим образом получился… Не скажу, что она его ненавидит или относится к нему плохо, но теплых чувств к нему не питает. Скажем так, смирились с тем, что он родился, только и всего… А сейчас у нее появился шанс… от него избавиться…
— А Вы хотите мальчика к себе забрать?
— Ну не могу же я его бросить… Егорушка — все же брат мой, у меня других нет… насколько я знаю… Нет, могу предположить, что могут быть, судя по тому, каким охальником папаша был. Но достоверно знаю только про Егорушку… Может, при матушке отец все же… головой думал. А после Егорушки всю свою мужскую силу на дне бутылки утопил… Егорушка хороший получился, ладный, хоть и от пьяницы, который иногда себя не помнил. Да и характер у него тихий, спокойный, совсем не в папашу-буяна… Он добрый, ласковый, всегда радовался, когда я навещал его. Я ему гостиницы приносил, игрушки свои отдал, что мне матушка дарила. Мне-то они уже ни к чему были, а ему как раз пригодились. Ему паровозик больше всех нравится, он его по полу катает. А любит он больше всего, когда я его на лошадке качаю…
— А он понимает, что Вы — его брат?
— Вроде как понимает. Только называет меня барин и Юрий Григорьевич. Как его мать научила. Но ничего, он умненький, переучу его… да и научу, чему смогу… У меня терпения хватит… правда, знаний особо нет… Я ведь в гимназии только два года проучился, пока матушка не умерла… Но буквы в слова складывать, а потом читать и писать, наверное, научить смогу… А там, глядишь, и учителя ему найму… когда сам деньгами распоряжаться буду… А пока придется думать, как быть, чтоб в отчетах лишних трат не было… Ну не объест же он меня. Да и еда почти вся своя, из поместья, покупного мало, разве что конфеты, сахар, чай да кофе, но я много на них не трачу…