Страница 6 из 15
Каролина крепко обнимает Тину маленькими ручонками, пачкая бежевую блузку акварелью: Тина учит дочку рисовать, но Каролине больше нравится смотреть, как красиво расплываются цветные пятна на ткани блузки Тины.
Следующей в жертву была принесена белоснежная рубашка Персиваля.
Тина стоит у окна, обхватив плечи руками. Она кажется невероятно хрупкой; тронь — и переломится, как тростинка. Она медленно поворачивает голову; отросшие прядки струятся по лопаткам. На лице чётко проступают скулы; глаза темнее на несколько тонов.
Похожа на тающую свечку, думает Персиваль.
Фотоальбом с магическими фотографиями заполнен едва на половину. Остальные листы безуспешно ждут своего часа, но им так и суждено остаться пустыми. Этот альбом — только для фотографий Тины. Этот альбом — только для неё.
Она сгорела, сгорела как тонкая свечка. Быстро и тихо, оставив после себя узкий надгробный камень, старые фотографии в полупустом альбоме да зияющую пустоту в сердце Персиваля.
Он снова и снова переворачивает плотные листы. Тина смеётся с фотографий, прядки волос касаются её щёк; в сияющих глазах — счастье. Тина смеётся, и Персиваль горько улыбается вместе с ней.
Каролина, вернувшись с работы, шурша пакетами заходит в гостиную. Ей уже двадцать один; она работает в МАКУСА — пока только помощник аврора, но у неё есть все шансы на повышение.
— Купила твой любимый лимонный пирог, — певуче возвещает она и замирает на пороге, роняя пакеты.
Персиваль сидит в глубоком кожаном кресле. На коленях — раскрытый альбом. Руки безвольно свисают с подлокотников. Жилка на шее застыла навсегда.
Тина на фотографиях продолжает смеяться.
========== Староста ==========
В просторной аудитории стоит гулкая тишина, которую разбавляет только один голос. Во всём университете такое случается только три раза в неделю: на лекции профессора Грейвза по функционализму в архитектуре, на лекции профессора Грейвза по эклектике и во время студенческого кружка древнегерманской живописи. В кружке состоят два человека.
На пары Грейвза ходит весь поток.
И не потому, что он суров, как скалы Туманного Альбиона во времена викингов. Не потому, что воплощает собой девчоночьи мечты студенток. Хотя, кто уж тут спорит, роль это играет, никуда не денешься.
На лекциях Грейвза студенты молчат по одной простой причине: они слушают.
Не верите?
Остальной преподавательский состав считает, что Грейвз умеет колдовать. Студенты в этом даже не сомневаются: как можно рассказывать так, что ты забываешься настолько, что приходишь в себя только когда Грейвз постукивает длинными пальцами по кафедре и говорит своим гипнотическим голосом, что на сегодня всё?
Он высокий и подтянутый. Лет сорок, может, чуть побольше. Идеально отглаженные стрелки брюк, рубашка из дорогой ткани, жилетка. На спинке стула — пиджак. На висках — седина.
На безымянном пальце — ничего.
Тина всегда сидит за первой партой. Она считает, что так удобнее. Остальные считают, что она патологическая отличница.
Её сестра уверена, что Тина влюблена в Грейвза.
Тина сидит на первой парте и внимательно слушает отличия функционализма от конструктивизма, параллельно делая мелким узким почерком заметки в толстой тетради.
Каждый раз, когда она склоняет голову, чтобы записать очередной тезис, взгляд Грейвза останавливается на её макушке.
Каждый раз, когда она закусывает губу, выводя маленькие аккуратные буковки, глаза Грейвза внимательно следят за этим движением.
Каждый раз, когда она поднимает голову, Грейвз смотрит на дальние ряды, продолжая степенно рассказывать об интернациональном влиянии на архитектуру прибрежных городов.
— Кто у вас староста потока? — в конце очередной лекции спрашивает он, уже заранее зная ответ.
Студенты как один смотрят в сторону Тины, Тина уверенно поднимает руку.
— Останьтесь на пару минут, если вас не затруднит, — говорит Грейвз, и Тина мотает головой: не затруднит.
— Меня не будет на следующем занятии, — Грейвз смотрит на неё своими магнетическими глазами. Тина в первый раз стоит к нему так близко.
В аудитории они одни.
Температура воздуха не меняется ни на градус, но Тина чувствует, как по спине разбегаются мурашки.
Сердце отчего-то бьётся лениво, медленно ударяясь о грудную клетку. Тук. Тук. Тук.
Ей кажется, будто гулкий звук заполняет аудиторию. Тук. Тук.
У Грейвза пара морщинок на лбу.
В его глазах — угольная чернота.
— Я бы хотел, чтобы вы написали список отсутствующих, если таковые будут, — продолжает Грейвз, и Тина через силу кивает. Воздух густеет, неохотно раздувая лёгкие. Но, кажется, это замечает только Тина.
Тук. Тук. Тук.
— Будет сделано, сэр, — отвечает она и по привычке закусывает губу.
И видит, как расширяются зрачки Грейвза.
Сердце замирает, а потом вдруг заходится в пароксизмальной тахикардии. Кажется, теперь его стук слышен на весь корпус.
Впрочем, Тине всё равно. Она смотрит в глаза Грейвза, которые кажутся чёрными только издалека. Если подойти поближе, ещё ближе, ещё, ещё — они цвета крепкого кофе, который Тина пьёт по утрам.
Между двумя людьми в пустынной аудитории не остаётся и сантиметра свободного пространства.
========== Догоняй ==========
Комментарий к Догоняй
https://vk.com/goldgraves_forever?w=wall-135902128_1824
На улице вовсю хозяйничает июль, раскаляя брусчатку и жарко целуя кожу прохожих, однако в Вулворт-билдинг царит приятная прохлада. В кабинете Грейвза непривычно светло: тяжёлые шторы застыли по обе стороны широкого окна, в которое с любопытством заглядывают солнечные лучи.
— Мистер Грейвс, сэр, — Тина опускает глаза, осторожно отправляя палочкой аккуратную стопку отчётов на громоздкий стол. — Здесь всё, что вы мне поручили.
Интересно, ему удастся найти хоть одну ошибку?
Грейвс внимательно смотрит на Тину, привычно отмечая мягкую ложбинку между ключиц, по которой скользит тонкая золотая цепочка округлого медальона.
Интересно, не холодит ли металл нежную кожу?
Тина мнётся, не поднимая взгляда. Её бледные пальцы нервно складываются в замок, но она тут же расцепляет их, заводя руки за спину: Грейвс готов поспорить, что она сейчас твердит себе “успокойся”.
Интересно, она когда-нибудь перестанет нервничать в его присутствии?
— Вы что-то хотели? — он поднимает брови.
Интересно, есть ли шансы, что она когда-нибудь ответит на этот вопрос “вас”?
— Д-да, сэр, — Тина дёргает головой в кивке, всё так же изучая узоры пола. Она ещё секунду собирается с мыслями — и с духом, — а потом почти уверенно смотрит на Грейвса. — Можно я уйду пораньше с пятничного общего собрания?
Тина никогда не отпрашивается с работы.
— У вас всё в порядке? — пристально смотрит на неё Грейвс. — Что-то с сестрой?
Интересно, она знает, что румянец на щеках ей очень идёт?
— Нет, сэр, — сразу же отвечает Тина, вскидывая голову, а потом резко опускает плечи, снова упираясь взглядом в пол. — У меня… встреча. — Она молчит, и край светлой кофты едва заметно подёргивается: убранные за спину руки непослушно мнут мягкую ткань.
Интересно.
— Встреча? — Грейвс элегантным движением подбирается, выпрямляя спину.
— Свидание, сэр, — Тина вдруг неуверенно — но улыбается, обнажая ямочки на алеющих щеках. — У меня свидание.
Грейвс на мгновение замирает.
Он бы разрешил ей уйти. Разрешил бы пойти на это её свидание — в полной уверенности, что сможет при необходимости её догнать.
Разрешил бы, если бы не эти карие глаза, неуверенные жесты рук, тонкие кисти, хрупкие плечи, непослушные волосы. Если бы не эти ямочки.
Если бы Тина не была Тиной.
— В эту пятницу у вас свидание только со мной, Тина, — говорит наконец Грейвз и щурится, усмехаясь. — Со мной — и с документацией по делу Вторых Салемцев. Что скажете?
Тина красиво заливается краской: в глазах Грейвза она видит то, от чего её сердце заходится в беззвучном крике. Сердце Тины знает всё гораздо лучше самой Тины.