Выстрел на поражение

Я растерялась. Вопросы, наверное, были, но дело вовсе не в них. Сейчас я просто хотела с кем-то поговорить. И даже не знаю, можно ли мою беседу с искусственным интеллектом считать нормальной. Люди ведь обычно тянутся к себе подобным.

— Ты не могла бы со мной поболтать немного?

Могу себе представить ступор Элис. Эдак я своими заморочками еще и ее синтетический мозг сломаю.

— Поболтать? — спустя минуту переспросила она.

— Расскажи мне о себе, — решила упростить ей задачу.

— Элис — сверхмощный многоядерный биокомпьютер нового поколения, использующий ДНК в качестве инструмента обработки данных. Моей памяти достаточно, чтобы хранить объем информации в миллион терабайт и производить десять квинтиллиардов операций в секунду…

— Э, стоп. Эдак мы с тобой далеко не уедем. Прости, но я в терабайтах и прочей технической фигне ничего не смыслю. Вот про оружие я тебе могу все что угодно рассказать. Я хотела узнать о тебе как… — хотела сказать «о человеке», но поняла, что ляпну чушь. Призадумавшись, я все же нашла нужную формулировку: — Как о члене экипажа. Нам же с тобой полгода работать предстоит. Тебе здесь вообще нравится?

— Это странный вопрос, — озадачилась Элис.

Конечно, странный. Кто спрашивает у искусственного интеллекта, нравится ли ему служить человеку? Если бы меня среди ночи подняла какая-нибудь ненормальная с желанием «а поговорить?», я бы ее вежливо послала и сказала, что хочу спать.

— А я тебе нравлюсь? Что ты обо мне думаешь?

Элис минуту молчала, видимо, усиленно ворочая «винтиками и шестеренками» в своем мозгу, а потом выдала:

— Элис думает, что у вас клаустрофобия. Именно этим обусловлен ваш участившийся пульс, расширившиеся от страха зрачки, желание включить свет и найти собеседника.

— Нельзя быть такой умной, Элис, — улыбнулась я. — Правда, ты немного не угадала. Это не клаустрофобия, а скорее, психологическая травма. Однажды мне очень долго пришлось сидеть в небольшом замкнутом пространстве. Почти сутки.

— Вы не могли оттуда самостоятельно выбраться? — поинтересовалась Элис.

— Могла. Но мне запретили. Человек, который меня туда посадил, приказал не выходить, пока он сам меня не выпустит.

— Он выпустил вас только через сутки?

— Нет. Я вышла сама, когда поняла, что он за мной не придет. Я нашла его мертвым… в нескольких шагах от того места, где он меня спрятал.

— Я могу чем-то помочь?

Милая, добрая Эллис… Чем можно помочь в моем случае? Да ничем. Но спасибо, что выслушала. О том, что я находилась в доме Боба, когда он умер, я не рассказала даже матери. Я сделала так, как он учил. Просто исчезла. Затерла все свои следы в доме и вышла через черный ход.

Его нашли на следующий день. Экспертиза показала, что он умер от сердечного приступа, и только я одна знала, что великого Боба Брайана убили.

— Можешь, — я поудобнее улеглась на койке и заложила руки за голову. — Расскажи мне сказку.

Представляю, какой взрыв мозга я устроила Элис. Я сейчас, конечно, дурачилась, отходя от стресса. Но если подумать, то, теоретически же, в миллионах терабайт ее памяти должна была заваляться хоть какая-то сказка?

— Сказку? — основательно подвисла Элис. — Какую сказку?

— Мне абсолютно все равно, какую. Главное, чтобы я под нее уснула.

— А вам не подойдет легенда о Ликаре и Торри? — вежливо уточнил мегамозг удивительного корабля, на который мне каким-то невероятным чудом посчастливилось попасть. — Она моя любимая.

Ну что сказать, на этот раз пришел мой черед удивляться. Интересно, кто вложил в память компьютера такую трогательную историю о любви?

— Это легенда о том парне, который, попав в обитель мертвых, нарисовал на своей груди огненный знак, чтобы любимая девушка смогла найти его во мраке?

— Да, — как мне показалось, радостно сообщила Элис.

— И откуда ты знаешь эту историю?

— Мне ее рассказал создатель.

Потрясающе. Я понимала, что для создания такого искусственного интеллекта, как Элис, требовались знания математики, кибернетики, физики, биологии и программирования, и я даже могла себе представить ученого, в гениальной голове которого все эти знания умещались. Я не ожидала только одного: что создатель Элис окажется романтиком.

— Как зовут твоего создателя?

— Бенджамин Хоккинс, — прозвучало в ответ, и у меня отвалилась челюсть.

— Кто?

Вокруг фигуры Бенджамина Хоккинса — сына архитектора программного обеспечения, предпринимателя и создателя крупнейшей социальной межгалактической сети «Hаwk» Хьюза Хоккинса — страсти улеглись буквально месяц назад. Бенджамина считали наркоманом и социопатом, убившим собственного отца ради денег.

Вот уж о ком бы я как о создателе Элис точно никогда бы не подумала.

— Ладно. Валяй, — приготовившись слушать историю, закрыла глаза я.

— Кого валять? — на полном серьезе, переспросила Элис.

— Легенду. А «валять» — это образно, вернее, жаргонно, и значит — «давай», «продолжай», «начинай»… Ну, и в таком же духе.

— Я запомню.

— Не-не-не, — встрепенулась я, погрозив пальцем пустоте мой каюты.

Да уж, вот сказкам Элис научили, а лицо не придумали. Такое чувство, что сама с собой разговариваю.

— Не вздумай что-то подобное Стэнфорду сказать. И вообще, о нашем разговоре ему ни-ни. Нам с тобой теперь друг друга держаться надо. Мы с тобой тут единственные девочки на корабле. А вот то, что девочки своих не сдают, обязательно запомни.

— Я запомнила. А теперь можно валять сказку? — выпалила Элис, почему-то этим окончательно меня развеселив.

— Валяй, — зевнула я, и под монотонное бормотание ее голоса, наконец, уснула.

— Дрянь. Подлая дрянь. Вы только посмотрите на нее. И это тэйдор, следующий букве закона? Да проститутка — и та честнее. Ты шлюха, Ривз. Самая настоящая шлюха. Потаскуха. Потому что я уверена: ты тут со всеми мужиками перетаскалась, пока не запудрила мозги Кларку.

Боже, как мерзко и громко она визжит. И я ведь ей даже ничего ответить не могу.

Хочется заткнуть уши и закрыть глаза, чтобы не видеть ее перекошенного злобой и ненавистью лица. А еще больше хочется провалиться под землю от стыда.

Такое чувство, что я облита помоями с головы до ног. На меня смотрят абсолютно все. И во всем случившемся виновата я сама.

Тик… Тик… Тик…

Часы идут без сбоя. Стрелка на полпятого.

Мои глаза резко раскрываются, и я дезориентировано смотрю в темноту, не находя привычного интерьера, окутанного утренним сумраком.

Нащупав рукой панель сенсора, я включила свет и уселась на койке, растирая лицо руками.

Фу. Какого хрена мне приснилась еще и эта гадость? Я столько времени о ней не вспоминала.

Достав из бара воду, я залпом осушила бутылку, а потом уткнулась затылком в стену, не зная, куда себя деть.

На ум как-то неожиданно пришло, что я не дома, и здесь за первенство попадания в душевые кабинки предстоит ожесточенная борьба, и вопрос «куда себя деть?» мгновенно стал неактуален.

И хотя я сильно сомневалась, что в такую рань мог подняться еще кто-то, кроме меня, занимать очередь в душ я все же пошла.

Как и ожидалось, женский санузел, как и мужской, оказался совершенно пустым. Моим коллегам по команде в пять утра, наверное, еще снились сны, уверена, что не такие паршивые, как мои. Почему-то стало за себя обидно. Все у меня не так, как у людей. Наперекосяк. Даже сны.

Вернувшись в каюту после совершения утреннего моциона, я облачилась в униформу, всматриваясь в свое отражение на зеркальной панели двери. Ничего примечательного. Гладко зачесанные волосы, собранные на затылке в аккуратный пучок, высокий лоб, миндалевидные серые глаза, ровный нос, чуть полноватая нижняя губа, ни грамма косметики… Я зачем-то ищу в чертах своего лица сходство с родителями, и странным образом не обнаруживаю ни сногсшибательной красоты матери, ни гипнотической сексуальности отца. Какая-то насмешка природы. Впрочем, я давно на нее не обижаюсь. Глупое это занятие. И бесполезное.