Точка

Искин с трудом откашлял воздух, застрявший в горле.

— Что за глупости тебе лезут в голову?

— Просто я вообще-то пользуюсь успехом, — сказала Стеф. — Все говорят, что я красивая. Правда, платят все равно мало.

— А лет тебе сколько?

Девчонка поболтала бутылкой в воздухе.

— А угадайте!

Они наконец вышли в родной для Искина коридор. Было все еще тихо, но за дверью номера, который неделю назад заняла семья из трех братьев и сестры, кажется, постанывали и скользили ступнями по полу.

Искин вдруг подумал, что сестра эта, может статься, вовсе и не сестра.

— Тебе шестнадцать, — сказал он, останавливаясь у своей двери.

— Не-а! Но горячо.

— Значит, тем более, мне не нужны твои специфические услуги, — Искин прозвенел ключами, вставил выбранный в скважину. — Ты хоть предохраняешься?

Он провернул ключ.

— А вы?

Стеф толкнула дверь и первой очутилась в комнате.

— Ой, у вас бедненько, — разочарованно протянула она, покрутив головой.

— А ты что думала?

Искин смотрел, как Стеф топчется на месте, изучая узкую кровать, шкаф, тумбу с электрической плиткой, стол и несколько стульев, на спинке одного из которых висел больничный халат.

— Я думала, раз доктор, то богатый. У нас в Кинцерлеерне был доктор Гинке, так он был толстый и весь розовый, с пушистыми усами, и дом у него был почти как у бургомистра или ландрата. Всех девочек водили к нему на общие осмотры, и у него в прихожей висела голова лося. А еще были ковровые дорожки и много хрусталя. И у него была борода.

— У доктора Гинке?

— Нет, у лося.

— Так ты из Кинцерлеерна? — спросил Искин и, подумав, закрыл дверь на защелку.

— Нет, из деревни по соседству.

Искин нахмурился.

— Я не помню, чтобы программу внедрения юнитов проводили через местных или частным образом практикующих докторов.

Стеф плюхнулась на стул.

— А я и не говорила, что меня привили там.

Она подвигала крохотную салфетку, поставила бутылку воды и отвернулась к окну, подложив кулак под щеку. В вырезе блузы закрулилась грудь.

— Ясно, — сказал Искин, совершенно не представляя, что делать дальше.

К девяти ему надо было в Альтшауэр-клиник, его ждали Берштайн и семьдесят пять марок за месяц практики.

Он сел на кровать и принялся расстегивать рубашку.

Солнце дышало в окно. Снизу послышалось нарастающее ворчание двигателя, затем затухающее — видимо, проехал крафтваген.

Стеф повернула голову.

— Дурацкая рубашка, — сказала она.

— Возможно, — Искин бросил рубашку на подушку и, наклонившись, вытянул чемодан.

— Вы помните, что обещали меня покормить?

— Включи пока плитку. Она долго нагревается.

— А что будем есть?

— Беженцам дают в основном пайки от Ассоциации борьбы с голодом. Это порошковые супы и каши, поэтому я и говорил про воду. Надо обязательно иметь сколько-то воды.

Искин достал светло-синюю рубашку с коротким рукавом.

— Да, эта лучше, — оценила Стеф. — А у вас есть кастрюля или миска? Или вы совсем бедный-бедный доктор?

— Посмотри в шкафу. Вся посуда там.

— Оригинально. Да вы чудик!

Створка шкафа хлопнула, приоткрыв коричневое нутро, разделенное ребрами полок.

— Ф-фу!

Стеф отпрянула, зажимая нос. Затем с отвращением вытянула из шкафа ковшик с длинной ручкой.

— Это какая-то пропитка, — сказал Искин. — Пока шкаф закрыт, запаха не чувствуется. А на свету, видимо, начинают испаряться летучие соединения.

— Ха! Там просто что-то сдохло.

— Нет. Можешь проверить.

— Вот еще!

Стеф закрыла створку и для верности надавила на нее плечом. Через секунду ковшик звонко брякнул дном о плитку.

Искин наклонился снова, одновременно пряча чемодан и доставая из коробки, привязанной к боковине изнутри, брикет порошковой рисовой каши. На этикетке было написано: «Рисовый концентрат господина Пфальца, Dimbrolle-Pfallz GdPAu». С другой стороны значилось: «Смешать с водой в пропорции 1 к 1 и разогревать на огне 10 минут».

— Лови.

Искин бросил брикет Стеф. Он постарался подкинуть его так, чтобы тот попал прямо девчонке в руки, но концентрат все же упал на пол.

— М-да.

— Я не ожидала вообще-то, — сказала Стеф, нагибаясь за брикетом. — Ого, такой на рынке стоит три с половиной марки.

— Зарегистрируешься в санитарной службе, каждый месяц будешь получать по десять таких.

— Ага, буду, меня тут же вышлют!

— Сейчас не высылают. Было несколько трагических инцидентов, после которых эту практику прекратили. В конце прошлого года Европейская Лига выпустила закрытый циркуляр, предписывающий расселять беженцев из Фольдланда по соседним странам с выплатой компенсации принимающей стороне.

— Ну, не знаю. А как варить ваш брикет?

— Залить водой и ждать. Но после завтрака ты идешь по своим делам.

— Слушаюсь, господин доктор! — шутливо отдала честь Стеф.

— Лучше господин Искин.

Застегнув пропущенную пуговицу под горлом, Искин поднялся, убрал в шкаф биопак и сел за стол. Стеф, повернувшись спиной, заливала вскрытый концентрат бутылочной водой. Концентрат пах мылом.

— А хлеб у вас есть?

— Нет. Я редко ем в номере.

— Да, вы совсем не похожи на доктора. Вы, если честно, похожи на пациента какого-нибудь корректив- или арбайтс-лагеря. Худой и глазастый.

— Увы, какой есть, — сказал Искин, внутренне вздрогнув. — Как ты себя чувствуешь?

— Очень даже ничего.

Стеф заняла стул напротив.

— Дай-ка руку, — попросил Искин.

— А хотите еще и сердце?

У девчонки была обворожительная улыбка. Какого дьявола она вышла на панель? — подумалось Искину. Неужели среди беженцев у нее нет ни родных, ни знакомых?

Тем более, здесь, в разросшемся провинциальном городке, который лишь по недоразумению и несчастью, из-за прямой дороги к пограничному Скабину, стал центром распределения переселяемых лиц, ей даже на панели ничего не светило.

Разве что ранняя беременность.

— Нет, сердца не надо, — сказал Искин.

— Жаль, — вздохнула Стеф.

Грустной она тоже выглядела очаровательно.

Искин обозвал себя старым извращенцем. Куда я качусь? Он перевернул руку девчонки ладонью вверх, нащупал пульс на запястье. Это была исключительно формальная процедура, но она позволяла снять данные с помощью юнитов.

— Ай!

Стеф дернулась, но Искин удержал руку.

— Что такое?

— Вы бьетесь электричеством!

— Наверное, накопил заряд, шаркая носками по полу. Так, — он сделал сосредоточенное лицо, стараясь не нырять глазами в соблазнительный вырез, — сердечный ритм хороший, ровный.

— Я здорова, как слон, — сказала Стеф.

— Возможно. Тебе бы провериться в клинике. Колонию я вывел, теперь можно.

— А оно мне надо?

Искин прищурился.

— Кто будет ценить тебя, если ты сама себя не ценишь?

— Пф-ф! Вы что ли себя цените?

Стеф освободила руку и вернулась к плите. Несколько секунд вилка глухо звякала о стенки ковша, мешая концентрат.

М-да, с огорчением подумал Искин, у меня не получается воспитывать. Видимо, я не совсем уверен в том, что говорю. Или говорю глупые, затасканные истины, которых давно уже никто не хочет слышать.

— У меня другая история, но я себя ценю, — сказал он.

— Доктора не живут в общежитиях.

Девчонка сказала это с такой уверенностью, что Искин рассмеялся.

— Где придется, там и живут. Кроме того, я не совсем доктор. Я, скорее, имею большее отношение к юнит-индустрии. И плитку уже можно выключить.

— Хорошо.

Стеф повернула ручку и посмотрела на него.

— Что? — спросил Искин.

— Тарелки-то у вас есть?

— Да.

— Только не говорите, что в шкафу!

— Нет, не скажу.

Искин сделал три шага и присел у кровати перед полкой. Упаковка бумажных одноразовых тарелок на полке была не вскрыта. Он вытянул ее из-под бумаг. Стеф, ожидая, пока он разорвет целлофан и выковыряет две круглые, слегка отформованные картонки, держала ковшик на весу.