Точка

Искина толкнули в плечо. Разлепив глаза, он увидел приподнявшегося соседа.

— Разрешите?

— Зачем? — спросил Искин.

— Я выхожу.

— А-а. Простите.

Чувствуя ломоту в коленях, Искин неловко выбрался в проход. Его сосед, с сопением хватаясь за поручни, устремился к дверям. На воротник пальто прилипла мятая бумажка.

— Ролькау, — объявил водитель. — Следующая остановка — Больцман-штросс, музей естесственной истории.

С шипением распахнулись створки. Полный мужчина вышел за женщиной в шляпке с куцыми перьями. Искин пересел к окну.

Война.

Значит, Сальская область — единственный успех Кинбауэра. Как и всего Фольдланда. И семь последующих лет — ничего. То есть, ни спорный Эльзас, ни земли южнее, ни Силезию не получилось присоединить таким же образом. А были ли попытки? Этого он не знал. Предполагал, что уж Эльзас в планах Штерншайссера присутствовал обязательно. Больная тема для всего Фольдланда.

Но не случилось.

Почему? Ответ был один: у Кинбауэра не заладилось с юнитами. Настолько не заладилось, что он почил в ванне с горячей водой, наглотавшись снотворного. Что и как ни решали после, но, кажется, тогда полетели к чертям и все остальные проекты. И «Материнство», и «Солдаты родины», и общая орднунг-обработка. Стеф уже про них и не слышала. Да, был доклад про специализацию и исходную массу, Искин помнил, как Рамбаум перед кем-то из министерства фонтанировал идеями, то и дело утирая бледный лоб платком. Но имелось ли что-то под этими идеями? Не утащил ли Кинбауэр вместе с собой в преисподнюю секрет юнит-технологии, без которого все и встало?

Так, а почему этот секрет всплыл сейчас?

Искин потер виски. Что-то не складывалось. В той неразберихе, что произошла после аварии, он сбежал из Киле, из Шмиц-Эрхаузена, из Фольдланда с единственной мыслью — оказаться как можно дальше. Но сейчас подумал, что можно было и обождать. Их бы побоялись сразу пустить в расход. Даже после смерти Кинбауэра.

Берлефа из «Научной практики» повесили, кстати, только через полтора года. Видимо, без Кинбауэра и он не смог ничего сделать, чем жутко разозлил канцлера. А был восторженный, бородатый мальчишка тридцати семи лет. Махал им, помнилось, находясь за стеклом. Искин зажмурился. Теперь становилось ясно, зачем Фольдланду необходима война. И почему она неизбежно случится.

Единение нации посредством юнитов уплыло у Штерншайссера из рук. Ах, как хорошо было бы иметь послушный твоей воле, покорный народ! Активировал и — женщины рожают, рабочие трудятся, солдаты бесстрашно бегут в атаку. Никто не задает вопросов. И все кричат: «Да здравствует Штерншайссер!». Мечта!

Но нет. И мягкое превращение Европы в Большой Фольдланд тоже не состоялось. Что делать? Народ нужно кормить. Народу необходимо светлое будущее. Работа и жизненное пространство. А не кредиты, контрибуции, продуктовые карточки, горькие последствия поражения в войне с Британией, чувство вины и дурное наследие прошлых лет. Лозунги и призывы, конечно, какое-то время смогут дурить людям головы похлеще юнитов, объединяя против внутренних врагов и играя на низменных инстинктах толпы, но голод победит и их, и страх перед полицией, застенками и хайматшутц.

Да, война.

Это сплотит нацию в единый стальной кулак. Дрянь из этого кулака уже изъята и работает на благо страны в лагерях по исправлению. А та, что не изъята, молчит и держит шаг в общем строю. Военные заводы решат проблему безработицы. Вновь создаваемая из руин армия поднимет дух и любовь к Фольдланду на небывалую высоту. К вам, патриотам Фольдланда, обращаюсь я! Мы были унижены и растоптаны Европой двадцать лет назад! Мы умирали от голода и холода, а наши вчерашние соседи обирали нас под видом победителей, растаскивая то немногое, что у нас еще оставалось. Мы просили помощи, но нам давали объедки с европейского стола, требуя за это проценты, жизни наших отцов и будущее наших детей.

Пора сказать: хватит!

Искин увидел Штерншайссера на трибуне перед фольдстагом, красно-белые флаги с руной зиг трепетали за ним на фоне колонн и могучего фронтона, тянулись ввысь башенки по бокам, венчал купол бронзовый Зигфрид. Меч Зигфрида сиял в небе. По обе стороны от канцлера стояли люди, чьими усилия Фольдланду суждено воспарить над миром, встать во главе него. Серые, темно-синие, песочного цвета мундиры и френчи. Исполненные власти и значительности лица. Гебблер, Говерхат, Маркузе, Арноб, Эллер, Кальтляйнер и многие, многие другие.

У ступеней за цепочкой черных солдат волновалось море. Море имело тела и головы, глаза, руки, уши, море улыбалось и затаенно, восторженно слушало. Флажки, флажки, флажки. Голос Штерншайссера звенел в их душах.

Мы больше не позволим командовать нами! Мы не станем соблюдать ограничения, предписанные нам жирующей Европой! Наша сила находится внутри нас! Все, что нам необходимо, это поверить в собственное величие! Вы должны поверить, и я поведу вас! Вы — мой народ! Я — ваш пастырь!

Придавая чеканность словам, канцлер застучал ладонью по трибуне, и это странно сказалось на Искине. Ему стало отдавать в плечо. Словно трибуна была шаткой, а он подпирал ее с нужной стороны.

Бум! Вы. Бум! Я.

— Господин… Эй.

Искин открыл глаза и увидел за стеклом бетонный куб автовокзала на Гештальт-плац. Самый-самый восток города. Шоссе на Тренчин и Морек, крутобокие холмы, дымка, оседающая в далекий горный хребет.

— Что?

Он повел глазами влево и наткнулся на неприятно заросшую физиономию водителя.

— Приехали! — объявила физиономия.

— Простите.

Искин полез с сиденья, едва крепкие пальцы оставили в покое его плечо.

— Портфель, — напомнили ему.

— Спасибо.

Искин подхватил упавший на пол портфель. Водитель потопал за ним к дверям, поскрипывая кожаной курткой и собирая мелкий мусор — несколько газет, бумажный пакет, конфетные фантики.

— Спать дома надо, — пробурчал он.

— А вы обратно… — обернулся Искин.

— Через час. У меня — перерыв.

Они покинули омнибус, водитель закрыл двери специальным ключом и показал Искину на противоположный конец площади.

— Там посадка.

Глава 4

На большом круглом циферблате, высоко на штанге вынесенном из здания вокзала, жались друг к другу большая и маленькая стрелки. Искин задрал голову. Почти половина шестого. А Стеф он, кажется, сказал ждать его к шести. Не очень разумно. Нет, к шести он точно не успеет. Если бы его не сморило…

Пугая голубей, Искин заспешил к стоящим под посадкой омнибусам. Под хлопанье крыльев в голове брякали мысли. Интересно, пустит ли Финн девчонку в общежитие? Не уйдет ли она, прождав слишком долго? Надо бы серьезно ее расспросить. Не ради службы безопасности и Мессера, ради собственного спокойствия. Это будет платой за ночлег. Должна же Стеф вспомнить хоть что-нибудь!

Уже заскакивая в двери омнибуса под номером девять (маршрут «Гештальт-плац — Остзеен-Хюгельбанн»), Искин сообразил, что надо бы что-то прикупить к ужину. Если По еще не закрылся, он возьмет у него мясной пирог.

— До Бушелен останавливаетесь? — спросил он водителя, подавая две марки.

Лысый, с желтым лицом, тот кивнул и оторвал билет от ленты.

— Вам где надо?

— Редлиг-штросс.

— На параллельной улице, устроит?

— На Кламке?

— Да.

— Устроит.

Искин обнял портфель.

— Не стойте в дверях, — сказал водитель.

— Простите.

Искин отошел чуть дальше в салон.

— Я вас предупрежу, — водитель недовольно посмотрел на него в зеркало заднего вида. — Сядьте куда-нибудь.

По иронии судьбы, как и в предыдущем омнибусе, свободное место имелось через три ряда от дверей. Правда, соседом на этот раз оказался не плотный мужчина, а худая женщина, носатая, с усиками, в темно-зеленом суконном пальто.

— Здравствуйте, — сказал ей Искин.

Женщина покосилась на него, но ничего не сказала.

Омнибус принял еще двух пассажиров, которые, громко переговариваясь, устроились в конце салона, и со скрипом сомкнул двери. Куб вокзала повернулся новой гранью, истыканной сотами окон, и, отдаляясь, уменьшаясь в размерах, спрятался за полотнищем, приглашающим всех на выставку авангардного искусства. Полотнище сменили строительные леса и деревянные щиты ограждения.