Письмо из прошлого

Она смущенно посмотрела на меня:

– Все-то ты увидишь.

– Я рада за тебя, наконец-то у тебя появился поклонник.

Мать снова улыбнулась, но распространяться на эту тему не спешила, лишь пожала плечами и посмотрела на настенные часы.

– А ты не спрашивала у него про бывших хозяев?

– Нет, – она мотнула головой. – Зачем? Забудь уже про них.

– Не могу. – Я поежилась, вспоминая свои сны.

– Все потому, что ты живешь в не отремонтированной комнате. Я же тебе говорила, скорей определяйся с расцветкой обоев, и начнем ремонт.

– Васька по ночам шипит.

– Он же кот. – Мать посмотрелась в зеркало, убрала со стола чашку.

– Да, но коты просто так не шипят в темноту, он что-то чувствует.

– Анют. – Она по-доброму усмехнулась, подошла ко мне. – Забудь уже про старых жильцов. Ты же мечтала о новой квартире – мечта сбылась.

– Ты права, мам. – Я улыбнулась и обняла ее. Хоть на мгновение, но стало спокойней и легче.

– Вот и хорошо, отдыхай, а мне пора, опаздываю уже. – Мама выпорхнула в коридор, зашуршала там пакетами, я же, не сделав и глотка чая, вышла следом.

– Хорошего дня.

Проводив ее на работу, я, вновь поставив чайник на плиту, взяла кота на руки и подошла к окну – мама перебежала улицу, обернулась, махнув рукой, свернула за угол; несколько старух разговаривали у подъезда и вдруг одна из них, вскинула голову и посмотрела прямо на меня. От неожиданности я вздрогнула и отпрянула. Кот зашипел, вырвался из рук и выбежал с кухни. Я испуганно обернулась, посмотрела на дверь, на виднеющуюся часть коридора и как будто снова ощутила этот жуткий запах духоты, что царил в квартире долгие годы до моего появления.

– Все хорошо, успокойся. – Сказала я вслух, улыбнулась сама себе, попробовала взять себя в руки и, чтобы как-то отвлечься, решила заняться не разобранными вещами.

Говорят переезд страшнее пожара. Я бы добавила – страшнее всего на свете! Я зашла в свою комнату – вдоль шкафа стояли запакованные коробки, разобрать которые не доходили руки. Я подхватила одну из них, отодвинула дверцу шкафа и попыталась поставить ее на верхнюю полку, но та оказалась слишком тяжелой, накренилась на бок, и ворох бумаг и документов посыпался на меня сверху. Я попыталась остановить этот бумажный водопад, но это оказалось мне не под силу. Бумаги рассыпались по полу, яркими кляксами выделились два цветных конверта – синий и красный. Я удивленно нахмурилась – у меня таких точно не было.

Я с минуту стояла неподвижно – неприятные предчувствия колючими мурашками рассыпались по телу. Затем опустилась на колени и посмотрела вокруг. Судя по валяющимся документам о наследстве, конверты выпали из той же папки. Странно, раньше я их словно не замечала, но, наткнувшись взглядом на копию завещания, смутно припомнила: от родственницы было послание. Посмертное. От женщины, которую я даже не знала.

В тот день, когда нотариус огорошил меня известием о наследстве, я не стала акцентировать внимания на цветном конверте и небрежно бросила его в сумку, откуда оно, видимо, и перекочевало в коробку при переезде. «А это лично вам в руки, – раздался голос пожилого исполнителя воли покойной в моей голове. – Письмо от заявителя, вашей тетушки. Личное».

Я подняла один из конвертов с пола – синий с печатями и надписями, недоверчиво посмотрела на красный – без печатей и каких-либо отметок; ощутила смутное беспокойство – отчего-то мне совсем не хотелось открывать его и заглядывать внутрь. Я половину жизни жила в загадках и сомнения по поводу личности своего отца и сейчас, хоть какая-то информация о нем или о его родственниках – даже той самой тетушки, могла разрушить мои иллюзии и самое страшное – подпитать страхи. Поэтому, ощутив как стали влажными мои ладони, я поспешно подняла с пола красный конверт и спрятала его в стопке белья в комоде. Не сейчас, еще не время открывать его.

А вот конверт от родственницы, я решила вскрыть. Волнение захлестнуло меня, накрывая словно волной. Я села на кровать и закусив губы, развернула вдвое сложенный листок. Крупные, чуть наклоненные влево буквы, размашистые хвостики буквы «У».

«Аннушка, дитя наше».

Я прикрыла на мгновение глаза. Начало не предвещало ничего хорошего. Впрочем, каким бы не было содержимое письма, меня бы оно не утроило. А потому, вздохнув, я продолжила чтение.

«Пишу тебе и не знаю, какой ты выросла, кем стала и как выглядишь. Перед глазами ты милый кукленок, года от роду, розовощекая, зеленоглазая, как твой покойный отец. Собственно о нем и речь: он был хорошим человеком. Никому никогда не верь».

Дрожащими руками я отбросила конверт, шумно выдохнула, пытаясь унять сбившееся дыхание. По правде сказать, ничего плохого не произошло – ну поделилась неизвестная мне тетушка мыслью о моем отце, но последняя фраза вызвала внутри бурю негодования. Не верить? Чему я должна не верить? Я скомкала письмо. Никаких подробностей его жизни я знать не желала, а все потому, что в графе места моего рождения значился тридцатый километр – поселок в котором я родилась двадцать четыре года назад и в котором прожила лишь первый год своей жизни. Моя мать бежала оттуда со мной на руках. От чего или от кого – неизвестно. Об этом не принято говорить, но я, кажется, и сама знаю. Тридцатый километр – место среди горных речушек, протоков и устьев, скрытое по периметру от чужих глаз высокими заросшими холмами; место, где за год до моего рождения и до дня, когда мне исполнился первый год – исчезло двадцать две девушки. Половина из них были найдены мертвыми, о судьбе остальных остается только догадываться. Маньяк. Серийный убийца. На одной единственной фотографии в интернете у него цвет и разрез моих глаз и такая же чуть продолговатая линия рта. Мой отец? Видимо да и я на него очень похожа. Надеюсь, только внешне.

Я облизнула пересохшие губы, откидываясь на спину, полежала немного в тишине, и едва спокойствие вернулось ко мне, как в дверь позвонили. На пороге стояла та самая старушка, которую я недавно видела в окно.

– Добрый день, – поздоровалась та скрипучим старушечьим голосом. – Я соседка ваша, Анна Кузьминична.

Бабуля улыбнулась беззубым ртом, попыталась заглянуть за мою спину, рассматривая незамысловатый интерьер.

– Здравствуйте. – Я улыбнулась. Подбежавший кот довольно заурчал, начал тереться об ноги гостьи, облаченные в вязаные полосатые гетры и домашние тапки. – Я просто Анна. Проходите.

Я посторонилась. Женщина довольно кивнула, перешагнула порог, остановилась посреди коридора, осматриваясь.

– Ремонт сделали? – гостья одобрительно кивнула головой. – С новосельем вас.

– Да, спасибо.

– А я думала, уже никто здесь никогда не обоснуется. – Гостья вновь обвела взглядом небольшой коридор, посмотрела на дверь кухни. – Давненько я здесь не была.

– Давненько – это сколько? – улыбнулась я, чувствуя, что соседка знает о нашей квартире намного больше, чем риелтор Сергей. – А вы, из какой квартиры?

– Я из квартиры напротив. – Сказала гостья, добавила, задумчиво: – Лет десять точно прошло, а то и больше, как Машка пропала, так я и не была здесь с тех пор.

Я напряглась, но вида не подала. Мы прошли на кухню, я разлила по кружкам кипяток и только когда соседка села за стол, спросила:

– А Машка это кто? Девушка, что жила здесь?

– Жила когда-то, бедолага. – Анна Кузьминична подняла глаза к потолку и перекрестилась. Я удивленно замерла с сахарницей в руке.

– Вы перекрестились? Зачем?

Она обвела кухню бесцветными глазами, ответила, пожав плечами.

– У Котовас то мебель так же стояла когда-то. Вспомнилось что-то.

– У кого?

– Котовас, – старушка сощурилась. – Это фамилия бывших жильцов.

Я кивнула. По телу разлился жар от возбуждения, кажется, кое-кто сейчас удовлетворит мое любопытство.

– Расскажите о прежних жильцах? – спросила я с улыбкой, старательно скрывая охватившее меня волнение.

Соседка смерила меня долгим взглядом. Я поджала губы, выстукивая дробь пальцами по столу.