Страница 7 из 19
– Так, а что о них рассказывать…
Я пожала плечами.
– Не знаю. Они уехали, не взяв с собой ни мебели, ни вещей. Не знаете, отчего так?
– Так, а зачем им вещи на том свете?
Звон упавшей на пол чайной ложечки коснулся моего уха. Я поперхнулась. Натянутая внутри, долгими догадками, струна нервов – лопнула.
– Что? – по спине, нагретой от солнечных лучей, проникающих сквозь окно, пробежался могильный холод.
– Так померли они от пьянки своей, а девчонка их сгинула.
– Как померли? – Я сжалась. – Как сгинула?
– Пропала. – Анна Кузьминична пожала плечами, улыбнулась беззубым ртом. – Да, ты не пугайся, давно это было. Квартиру освятили, сам батюшка из церкви приходил.
Я облизнула пересохшие губы.
– Нам говорили, что квартиру освещали, но из-за чего не сказали. Что здесь произошло, что понадобилась помощь церкви?
– Да, все прошло уже, к чему вспоминать. – Соседка вновь махнула рукой, подозрительно посмотрела на абажур над моей головой. – Неблагополучные они были, пьянство и бедность.
Я хмыкнула, сказала, мотнув головой:
– Моя комната до сих пор без изменений – наследие от прежних жильцов. В эту субботу начинаем ремонт.
– А посмотреть можно? – вдруг спросила Анна Кузьминична и я, пожав плечами, повела соседку на смотрины.
Васька обогнал нас в коридоре, прошмыгнул первым в приоткрытую дверь, но тотчас вылетел обратно, громко зашипев. Я нахмурилась и толкнула дверь.
– Ох! – Анна Кузьминична замерла на пороге и снова перекрестилась. – И кровать твоя стоит на том же месте, что у Машки когда-то. А обои то да, сменить надо, совсем выцвели, точно цветы на погосте.
– Анна Кузьминична, ну у вас и сравнения. – Я поежилась. По ногам словно потянуло холодом, по рукам побежали мурашки. – Мне если честно и так не по себе, а вы жути нагоняете.
– Что, не спокойно здесь? – Соседка сощурилась, заглядывая в мои глаза. Серые, почти выцветшие они смотрели пронзительно, и казалось, видели меня насквозь. – Правда, ведь?
Я вздохнула, поспешно отворачиваясь, обвела взглядом комнату. Что она хочет услышать от меня? На какую правду рассчитывает? Я села на кровать, предложив гостье присесть в кресло. Посмотрела на нее и в одночасье решилась:
– Вы правы. Меня что-то тревожит, словно… Иногда кажется, что бывшие жильцы никуда не уходили. Я даже не знаю, как объяснить. – Я тряхнула головой, подошла к окну, отдернула белоснежный тюль, смотрящийся нелепо на пожелтевших от времени рамах.
– Вот и Маша любила у окна стоять. – Прошелестела соседка за моей спиной. – Бывало, часами сидела на этом подоконнике и смотрела в окно.
– Серьезно? – Я обернулась, провела рукой по волосам, снова торчащим в разные стороны. – Кажется, я слышу ее голос по ночам.
Я замерла, ожидая увидеть усмешку на ее лице, но та, казалось, ничуть не удивилась.
– И пение слышу и звуки гитары. Скажите, она любила петь?
Анна Кузьминична пожала плечами:
– Отец ее хорошо пел и на гитаре играл, а девчонка… Да Бог ее знает, что она любила, никому же дела до нее не было.
– Я хочу узнать что-нибудь о ней, возможно, только тогда я смогу спокойно здесь жить, а до тех пор, она не оставит меня в покое.
Анна Кузьминична сощурилась и немного подумав, прошептала еле слышно:
– Есть у меня кое-что. Думала выкинуть, да рука не поднялась. Тетрадь нашла Машкину, когда вы мебель отсюда выносили.
– Мы не выносили. – Я нахмурилась, но быстро спохватилась: – Это риелторы перед продажей, видимо. В первый мой визит здесь действительно было полно мебели.
– Так вот выпала из тумбочки тетрадка эта, на ступеньках в подъезде лежала, а я взяла.
– Что за тетрадь? – внутри все сжалось от предвкушения.
– Могу тебе отдать. – Слова прозвучали твердо, но блеклые глаза старухи все же забегали в сомнении. – Это дневник ее.
– Дневник?! Вы имеете в виду дневник не школьный, конечно же, так ведь?
– Конечно, нет. – Анна Кузьминична вздохнула, посмотрела на меня с прищуром. – Только вот не знаю, надо ли тебе знать о том, как жилось ей здесь и что случилось здесь десять лет назад.
Я замерла, сглотнула подступивший к горлу ком, а соседка вновь в сомнении покачала головой.
– Ладно, отдам, мне она все равно ни к чему.
Я, затаив дыхание, отправилась вместе с Анной Кузьминичной в квартиру напротив, но дальше коридора не прошла, осталась ждать у порога, в то время как сутулая спина старушки скрылась в недрах квартиры. Вернувшись, Анна Кузьминична небрежно бросила на тумбу толстую тетрадь в пошарпанной обложке.
– Забирай. И знаешь, написано так интересно, не как обычно дневник ведут, а как рассказ со стороны, почти как книга.
– Так может, выдумки это все? Просто ее фантазии? – Я взяла тетрадь и с сомнением пролистала несколько страниц.
– Нет, что ты! – махнула рукой соседка. – Все, правда. Все о них и о ней, я же знаю, всю жизнь они на моих глазах жили. И жизнь, и смерть – все здесь.
Я перестала хмуриться, покосилась на увесистую тетрадь со слегка пожелтевшими страницами, вновь пролистала ее и, вдруг почувствовала, как трепет и волнение заполняют каждую клеточку моего тела. Кивнув в знак благодарности, я поспешила домой, чтобы, наконец, все узнать.
Часть 2. Маша
Глава 1. Ненужная дочь
В квартире дубак. В щели, размером с палец, деревянных оконных рам, неимоверно сквозило. Но Маша, натянув на костлявое тело джинсы и растянутый старый свитер, все-таки села на подоконник.
Стрелка настенных часов громко щелкнула. Пять часов вечера. До прихода родителей около часа – успеет покурить и возможно, перекусить.
Внизу у подъезда сплетницы. Чешут языками, жадно обсуждая ее семью, которую семьей язык не поворачивается назвать. Так, оболочка. Она сама по себе, мать и отец – сами. Они дружат с сорокоградусными порами спирта, с трехзвездочным портвейном, с килькой с вылупленными глазами, утопленной в томатном соусе, словно в крови, с собутыльниками, которые сменяют друг друга как настенные листы календаря. Каждый день новые. А она, дочь, у них одна. Всегда. Но они об этом давно уже забыли.
Чиркнула по коробку. Запах горящей спички. Затянулась. Никотиновый дым плывет вокруг бледного лица. Приходится жмуриться. Глаза карие – вечно круглые, словно застывшие в изумлении от этой жизни, слезятся. А снизу слышны голоса соседок.
– Они венчались. А все одно – живут во грехе.
– Да ты что! – пожилая женщина с короткими волосами, бывшими когда-то явно седыми, но сейчас выкрашенными в красный цвет, наигранно всплеснула руками.
И не надоело им? Десятый, а то и сотый раз, по кругу одно и то же.
Маша грустно усмехнулась, прислонилась лбом к стеклу. От дыхания образуется бесформенное запотевшее пятно. Стирает его, нервно покусывая губы.
– Я и говорю, венчанные! – вскрикнула соседка Маши с третьего этажа. – Венчанные!
Оглохнуть бы, да второй этаж – и видно хорошо, и слышно отлично. Жаль только слушать приходится про себя же и свою семью. Противно.
– А что за грехи то? – малиновые волосы вся подобралась от интереса, сжалась, превратившись и без того худой дамы в сухую маленькую старуху. Одни уши и видать.
– Так они когда-то, раньше, – соседка махнула рукой в сторону, показывая жестом, что давно, далеко и не правда, – хорошо жили. Ну как все – ни больше, ни меньше, а как к зеленому змею пристрастились, так и началось.
– Что началось? Что за змей такой? – спохватилась вторая дама.
– Ты как будто вчера родилась! – обе одновременно цокнули, первая от возмущения, вторая от обиды.
Маша усмехнулась, снова затянулась, закашлялась – крепкий красный бонд – отец курил только такие. На улице пасмурно, начинает темнеть. Она уже видит свой силуэт в стекло – губы. Кажется, они на пол лица. «Маша, у тебя красиво очерченный рот» – любила повторять ее учительница английского в школе. С пятого по десятый класс она говорила ей одно и то же.