Другой принц

Северные лорды давно повернули домой, расставшись с остатками сил Дозора, большую часть своих людей Станнис оставил на кораблях, поехав вдоль Стены с небольшим отрядом и своей женщиной, как странствующий рыцарь из баллад, и только увидев с вершины самой высокой башни Черного замка горстку черных всадников на снегу, Санса и Арья поняли, каким чудом было то, что Лео и Джон ехали впереди.

Лионель был бледен как снег, но он твердо держался в седле, и когда он легко спрыгнул в снег и сбросил перчатки, Санса увидела, что руки у него такие же белые, словно он родился заново, с новой кожей. Но это было мелочью, он и так был и для нее, и для Арьи как воскресший, и улыбка у него осталась та же, и глаза, и так же он подхватил их обеими руками, только теперь у всех на виду, и они целовали его лицо и плакали, и чуть не сталкивались друг с другом, и смеялись, и было все равно, что ну никто же уже не поверит, что он женится не на обеих, ну и пусть скандал, даже Джон уже не сердится, а смеется, стоя рядом, это просто счастье, ни на что не похожее, мы не перестанем обниматься, адмирал, торжественный въезд в замок обойдется без нас.

Лионель рассказал свою историю в тот же вечер, придя к Сансе и Арье, и вместе с ним пришел Джон, который весь бой сражался рядом. Лионель говорил коротко и сухо, пряча в рассказе и отвращение от рукопашной с мерзлыми истлевшими трупами, и мерзкое чувство от того, что приходится рубить мертвых детей, и вину убивавшего воскресших в виде упырей товарищей, и гнетущую обреченность запертых на мысе Сторролда и видящих бесконечность вражеских полчищ. Просто был бой, перед боем в Восточном дозоре забрали стрелы с обсидиановыми наконечниками и обсидиановые ножи, отдали флоту большую часть Дикого огня, а в бою узнали много нового и сделали выводы.

- Их почти невозможно сдержать в ближнем бою, это все равно, что рубить мечом воду, - спокойно рассказывал Лионель. – Нас постоянно сбивали с высот, удавалось возвращаться, только отрезав их основные силы огнем. А потом стало ясно, что они медленные, если их не пугаться. Просто сначала удивляешься, как быстро может двигаться мертвое. У них почти нет коней, или они не могут их использовать, и их можно отрезать огнем, а потом окружать кавалерией и обстреливать, как делают в бою дотракийцы, даже обычные горящие стрелы хорошо помогают.

«Он рассказывает это так, как рассказывал бы своим генералам», - подумала Санса, но причину она уже знала, она запомнила слова Куорена «Рассказывать надо тем, кто точно останется цел».

- Мы тогда поняли, почему они пришли к нам на мыс Сторролда, - продолжал Лионель. – Там не очень удобно действовать кавалерией, около Кулака Первых Людей мы прихватили бы их покрепче. И совсем трудно было выйти им в тыл, где оставались Иные: Иные только иногда проходят через огонь, чтобы помочь прорваться своим частям, вокруг них даже Дикий огонь постепенно затухает. Но мы отбили у Иных охоту прорываться, и они отошли в тыл.

«Он не расскажет, сколько раз он встречал Иных контратакой и как вокруг него собрались все, носившие валирийские клинки, - понял Джон. – И про два лопнувших на нем от их ударов панциря, и как его молот помог нам понять, что и Иным знаком страх. Об этом споют песни, а Лео будет отмахиваться и говорить, что менестрели всегда врут».

- Все Иные могут поднимать убитых, - рассказывал дальше Лионель, его короткий и деловой рассказ подходил к концу. – Но метель, холод и удерживавший флот шторм были подвластны только тому, кто был коронован короной из небольших рогов. Нас уже оттеснили почти к самому Суровому дому, а он вышел на вершину сопки – и тогда я понял, что нужно убрать его. Его бойцы не боятся смерти, и мы не боялись смерти, но нам было, ради чего жить, и это было последним, что можно было бросить на весы.

- И еще склянки Дикого огня, которые были у многих, кто решил сгореть, но не воевать после смерти за мертвое войско, - наконец не выдержал Джон. – Ты собрал их, наверно, сотню, и пошел вперед, прокладывая огнем путь и сам начиная гореть, а мы пошли за тобой – все, у кого были валирийские клинки, и многие из тех, кто остался в живых.

«Вот откуда белая кожа, - хором подумали сестры и схватили друг друга за руку. – И новые доспехи, Дикий огонь прожигает даже железо». То, как сгоревший заживо смог вернуться, понять было нельзя, чудо потому и чудо, что его не поймешь умом и не совершишь только своей волей, - и, конечно, Лионель тогда не рассчитывал на чудо, он шел умирать.

- Он не думал, что мы до него дойдем, - просто сказал Лионель, - а потом стало поздно отходить. Я уже горел, и терять мне было нечего.

Здесь Лионель запнулся, ведь соврал он, хотя и думал, что, вернувшись с самого края смерти, больше врать не будет. Очень много было ему терять: и огненные пышные волосы, и короткие каштановые, и такие разные и такие похожие глаза, - умирать он научился, но так тяжело было думать в последние минуты, что больше никогда он все это не увидит. Может, и на Азор Ахая все наврали, что он принес в жертву собственную жену, может, стоя на пороге смерти, он сумел проститься с ней навек, родной до последней черточки и вросшей в его сердце, и так расставаться с ней, оставшейся в тылу, ему было труднее, чем умирать самому.

- Дальше мы сами не видели, - продолжил за него Джон. – Нам рассказывали, что их командир отвлекся на нас, шторм на море ослабел, и корабли Станниса подошли к берегу. У Станниса были и катапульты, поливавшие берег Диким огнем, и много обсидиановых стрел, а мертвяки не умеют плавать и никак не могли его достать. Он мог бы смести половину их оставшейся армии, не сходя на сушу, но он сразу же взял гору Соленую, где мы лежали…

- Слушай, ее нельзя никак переименовать? – вдруг предложил Лионель, он теперь понимал, что о пророчествах лучше не знать, пока они не исполнятся, как и говорил Хоуленд Рид, а после они уже бесполезны: свое он сделал, и боги отпустили его в обычную человеческую жизнь. – Навыдумывают еще потом.

Станнис Баратеон спрыгнул в ледяную воду прибоя в тот момент, когда Великий Иной уже встретил свою судьбу, и обгоревший Лионель выронил из рук горячий молот и повалился в шипящий от огня снег, несколько раз перекатившись в тщетной попытке сбить ползущее по нему пламя и оставшись лежать ничком. Рядом со своим адмиралом уже был Давос Сиворт, бывший пират и контрабандист, и чуть не выпавшей из шлюпки Мелисандре пришлось их догонять.

Станнис проходил по полю битвы как по двору своего замка, словно он вернулся домой из долгого путешествия, раздавал короткие распоряжения, походя давил каблуком еще дергавшиеся руки упырей и отмахивался мечом от кусков оживших скелетов, бессильно тянувших к нему свои мертвые руки. Он словно не понимал, какая сила угрожала и его жизни, и его душе, и Мелисандре, которая готовилась к встрече с этой силой всю жизнь, было намного страшнее, чем ему.

- Осторожней, Стан! – вскрикнула Мелисандра, когда Станнис и Давос встретили в два меча нескольких прорвавшихся к ним солдат мертвой армии.

- Помолчи, - резко ответил Станнис, не оборачиваясь к ней, и продолжил взбираться на гору, по склону которой только что прошел в облаке огня король Лионель.

Старый Давос карабкался по склону следом за своим длинноногим лордом, мерно дыша как гребец, а Мелисандра, пытаясь за ними поспеть, все же выбилась из сил на последней трети пути и даже забыла о мистическом ужасе, который ей должно было внушать место гибели Великого Иного: как знать, может, его дух был еще рядом, готовый поразить своих врагов или завладеть их телами.

- Три эскадрона на помощь левому флангу, - распорядился Станнис, осматривая поле битвы с вершины горы и не допуская мысли о том, что его офицеры могут отстать на подъеме.

- Слушаюсь, мой лорд! – откликнулся один из них у него за спиной.

- Малые катапульты поднять сюда, - продолжал отдавать приказы Станнис. – На каждую тройной расчет, и чтобы через одну склянку они были здесь.