Другой принц

- А что для этого караульный должен уметь, кроме как дуть в дудку? – пояснял дальше лорд Амбер. – Отличать Иного и мертвяка от обычного человека. И вы думаете, вы одни такие памятливые, что помните это целых восемь тысяч лет? Тенны воюют с ними каждое столетие, а Север раз в несколько веков, так что мы в первой линии свое дело знаем. Понятное дело, у меня нужные книги наполовину съели мыши, на Медвежьем острове они подмокли, а отважные горцы вообще книг не читают, но со всех-то мы собрали, что нужно.

- Я обещал, что приду, когда буду нужен, - сказал Лионелю Русе Болтон своим тихим голосом. – Здравствуйте, соседки. Постараюсь его вам вернуть, по всему ведь Северу идет шепоток… что Болтон слишком уж людей бережет.

«Его не убережешь, - подумала про себя Санса и крепко обняла Лео за руку. – Он прятаться не будет».

- Робб идет следом? – спросила Арья, ей, наверно, в первый раз в жизни хотелось с Болтоном поговорить. Он был совсем другой, ехал простецом, в армяке поверх красного фамильного камзола, и хоть его бледное бесстрастное лицо по-прежнему больше подобало нечисти, чем человеку, это уже была нечисть на нашей стороне, и глаза у нее оттаивали от близости к человеческому роду, чью судьбу Болтону приходилось разделить.

- Все уже пришли, - тихо ответил Болтон. – Этот враг не побежит, и большая армия его не испугает. А те, кто погибнет или на обычной войне мог бы сдаться в плен, пополнят его ряды. Ваша семья поведет вторую линию, если нас разобьют – они тогда будут знать больше. Живущие рядом с Перешейком выступят третьими. Когда Мандерли сделали знаменосцами, они по незнанию так гордились, так гордились мишенью для Иных, которую на них тем самым повесили, хе-хе. Где мы встречаем гостей-то, государь?

- В Суровом доме, - сказал Лионель, чувствуя вокруг тишину – негромко говорящего Болтона слушали. – С моря подойдет флот с Диким огнем и катапультами.

- Отступать нам будет некуда – может, оно и хорошо, - проговорил Болтон, разворачивая поданную ему карту. – С этим врагом надо насмерть стоять – если кто попадет к нему в руки живым, от того нашим будет потом много горя. А за Стеной не отсидишься: если верить легендам, что горцы помнят, – и по льду ее обходили, и через мост Черепов прорывались. А главное, чем дольше они стоят под Стеной, тем дольше зима, и тем слабее Север.

Болтон надолго замолчал, пожевывая губами и по-лягушачьи их втягивая.

- Болтон? – наконец не выдержал Большой Джон, подойдя к Болтону.

- Что – Болтон?

- Говори давай, ты знаменосец.

- А ты броненосец, - Болтон ткнул Амбера в доспехи узловатым пальцем. – Карта дрянцо, тут сопки должны быть. Если бы воевали с людьми, то хорошо бы стояли, нам бы тогда только уцепиться за высоты. А так… - Болтон еще немного покрутил карту, морщась, как от зубной боли. - Курва, мы как слепые, у нас даже оборотня нет, настоящего, а не варга, чтобы увидел, что они там с собой тащат.

- Я оборотень, - признался Джон. – Я видел их армию сверху.

- Осторожней, парень, Иные тоже не пальцем деланные, - предупредил Болтон, он действительно своих людей берег. – А на самые южные сопки мы поставим Одичалых, хе-хе. У них доспехи дрянь, как положат их да развернут на нас, мы-то с ними справимся – а наоборот уже вряд ли.

Арья немного обижалась на Сансу, что та рассказала все про них троих Джону, ее не спросив – как будто сама Арья когда-то кого-то спрашивала, прежде чем что-нибудь в очередной раз выкинуть – и даже стеснялась Джона немного, не зная, как он принял новость, и досадуя, что он так с ней об этом и не заговорил. Но провожали Лионеля Санса и Арья вдвоем, даже когда он вскочил на коня, стояли рядом по обе стороны – смотрели, к счастью, не на них, а на него, первого из королей Королевской гавани, кто уходил воевать за Север. Север помнит, и имена немногих легендарных южных королей, что помогли Северу в войне против его главного врага, забыли к югу от Перешейка, но их сохранила память северян. И в новой северной легенде, сложенной не для придворных дам и без особой литературщины, найдется место и для отчаянных девчонок, которые выпихнули ноги юного короля андалов из стремян и взлетели вверх, уперевшись одна в левое, другая в правое стремя, чтобы еще раз поцеловать его перед тем, как он уйдет в свой главный бой.

========== XXXVII ==========

Когда-то я был королем, а ты была королевой,

Но тень легла на струну, и оборвалась струна.

И от святой стороны нам ничего не осталось,

Кроме последней любви и золотого пятна.

(с) Наутилус

Брак Станниса с Селисой Флорент был неудачным, потому что Станнис решил поучиться на ошибках брата и сделать все как должно, то есть наоборот. Он взял в жены женщину хорошего рода, но из семьи, которая подчинилась бы ему и стала бы верно ему служить – и в этом Станнис не прогадал. Он специально взял в жены женщину строгую, не слишком красивую и богобоязненную – и вот тут грабли ахнули Станниса по лбу со всего размаху. Конечно, о леди Селисе никогда не ходили слухи, которые ходили о королеве Серсее, правда о коей оказалась потом хуже слухов. Но строгости и богобоязненности хлебнули не столько потенциальные придворные ухажеры, сколько сам Станнис, и легкомысленный брат Станниса Ренли говорил вполне справедливо, что Станнис идет на брачное ложе как воин на битву, но мог бы при этом брату и посочувствовать – характером Станнис был непохож на братьев, но и телосложение, и мужская сила были в нем те же. В довершение всего, Селиса, равнодушная, как и было задумано, и к мужским занятиям, и к красивым нарядам, решила духовно расти над собой, и то сжигала то, чему поклонялась, то поклонялась тому, что сжигала, а уж проповедников, сектантов, ворожей и магов в замке перебывала целая пехотная рота, и каждый изменял жизнь леди Селисы и ее кружка по-своему, но никогда не так, как это было нужно Станнису. Станнис был тверд характером и не дал леди Селисе погубить королевство, даже когда она притащила к больной дочери чудесного врачевателя, но, прослышав о выходке своего августейшего племянника, который, судя по всему, собирался жениться дважды, Станнис вполне этой идее посочувствовал, благо что и причина, отсутствие наследника, была у Станниса уважительной, и за судьбу рода Баратеонов Станнис тоже переживал.

Станнис решил не повторять ошибок прошлого и снова сделать все наоборот, а лежащие на его пути грабли в ответ на это только хищно позвенели зубьями и приготовили черенок, раз уж Станнис к тридцати пяти годам так и не заметил, что готовое платье покупают только нищеброды на базаре, а серьезные люди шьют его наново по своей фигуре, и не провел аналогии с семейной жизнью.

В тридцать пять лет глаз у Станниса по-прежнему был верный и даже стал еще зорче: как он и ожидал, красная жрица оказалась в постели огненной и безудержной, но справиться с ней было нелегко: одной реплики про «твое пламя едва горит» было достаточно, чтобы ее задушить, хотя Станнис наказал дерзкую женщину другим способом, на который она, собственно, и рассчитывала. Такое наказание Мелисандру к следующей встрече только раззадорило, а вовсе не сделало послушной, и побудило ее, к неудовольствию Станниса, к новым нахальным выходкам: нельзя сказать, что в тридцать пять мужчину можно шокировать мыслью, что оральный секс бывает обоюдным, но попыткой такового потребовать, сев на грудь, а потом выгнувшись назад, как стриптизерша на столе, - такой попыткой положительного и строгого в обычной жизни мужика удивить все-таки можно. Другое дело, если бы девочка Мелони, мило краснея, нашептала бы о своих непристойных фантазиях на ушко – тогда, может, все получилось бы и получше, и не пришлось бы ее наказывать, немного против ее воли, двойным проникновением, подключив к делу пальцы. А так мрачного по природе адмирала начали смущать мысли о том, что у служителей Рглора не то что нет целибата (что тоже красной жрице можно было бы недолго посимулировать, какой мужчина не обрадуется тому, что для него нарушают запреты), а что целибата у красных жриц нет совсем, и даже епитимья за распутную жизнь соблазнительно небольшая. А высшие силы, избавив Мелисандру от желаний производить окружающих в Азор Ахаи, живодерствовать и причинять разрушения, сдали ее Станнису, с удовольствием отряхнули руки и припечатали приговором «Дальше, мужик, ты сам», даже не смутившись тем, что закон сохранения энергии в грешном подлунном мире никто не отменял, и та энергия, которая раньше у Мелисандры уходила на околорелигиозные бесчинства, должна же куда-то теперь деваться.