Охота на Золушку

Дома Любы не оказалось. Евгений Петрович сел у телефона и задумался: куда звонить? В художественный музей? В Фонд Великого, телефона которого он не знал? А может, самой Бачуриной? Проклятье! Мэр потянулся к трубке, решив позвонить зятю. Но замер: просить, чтобы чекисты искали его жену? Ходосеев позвонил вахтеру и даже против обыкновения обратился к нему на вы:

- Не скажете, как давно ушла Любовь Андреевна?

Вахтер удивился:

- Она уже вернулась. Вместе со Свиридовой, из семнадцатой квартиры.

Перепрыгивая через ступеньки, мэр сбежал на два этажа ниже и позвонил в квартиру художницы.

Дверь открыла хозяйка. Она оказалась на голову выше мэра и больше походила на гренадера в юбке, чем на творческую личность. В крупных лошадиных зубах Свиридовой торчала сигарета. Выпустив в Ходосеева струю дыма, она холодно поинтересовалась:

- Чем обязана?

- Люба... Любовь Андреевна у вас? Пусть поднимется домой.

В ожидании жены Ходосеев яростно мерил шагами зал, то и дело натыкаясь на мебель. Сказать, что он был в бешенстве, означало ничего не сказать. И когда в прихожей раздался звук звонка, Евгений Михайлович метеором примчался к двери и распахнул ее настежь, готовясь обрушить на супругу свой праведный гнев. Но в коридоре никого не оказалось. Лишь на коврике у порога лежал пакет из плотной бумаги.

- Что за глупые шутки? - пробормотал Ходосеев, наклоняясь за конвертом.

Надорвав край пакета, мэр вытащил несколько цветных фотографий отменного качества. Снимки легко можно было бы принять за порнографические, если бы одним из действующих лиц не являлся сам Евгений Михайлович. На каждой фотографии Ходосеев был запечатлен в новой позе и с новой напарницей.

Лишь через пару минут, услышав шаги поднимающейся жены, мэр осознал, что продолжает стоять на лестничной площадке с фотографиями в руках. Он бросился обратно и сунул пакет в портфель.

- Ты что-то хотел, дорогой? - спросила Любовь Андреевна, входя в квартиру.

Евгений Михайлович, еще минуту назад готовый выплеснуть на жену волну ярости, сейчас растерянно молчал. Смущало содержимое подброшенного пакета. Да и жена, честно говоря, немного сбивала с толку. Во-первых, говорила она мягко, но твердо, как человек, ощущающий свою силу. Это было совсем не похоже на всегда безропотную и покорную Любу. Изменилась и внешность супруги. Строгий костюм, прическа. И главное - лицо! Черт возьми, это было лицо думающего человека!

- Что это значит? - выдавил из себя Ходосеев.

- Что именно? - спросила Люба, усаживаясь в кресло и забрасывая ногу на ногу.

- Что означают разговоры о Фонде Великого?

- Это означает, что я нашла себе занятие по душе.

- Занятие по душе?! А ты не могла посоветоваться со мной?

- А разве тебя это интересовало?

Благожелательно-мягкий тон бесил Ходосеева. Да она издевается над ним! И он взорвался. Стремясь взять верх в стычке голосом и напором.

- Может, ты прикажешь мне теперь дома сидеть, пока по своим фондам будешь шастать?

Жена и теперь нарушила привычную схему. Не стала жаловаться на судьбу, сварливым голосом перечисляя обиды, не заплакала. Она просто дала мужу выговориться.

- Тебе это было бы полезно.

- Что?!!! - от крика взбешенного мэра задребезжали хрусталики на люстре.

- Женя, уймись, ради Бога. Не хватало, чтобы соседи вызвали милицию.

- Милицию?! - Ходосеев стукнул кулаком по столу так, что дерево жалобно хрустнуло.

- Если не успокоишься сию секунду - подам на развод.

- Да как ты проживешь без меня? Ведь ничего не умеешь!

- Как-нибудь проживу, - Люба оставалась по-прежнему спокойной. - А вот что будет с тобой?

- На что ты намекаешь?

- А ты сам подумай, - женщина достала из сумочки сигареты и закурила.

Ходосеев потерял дар речи. Что происходит? Может ему подменили жену?

- Женя, раз ты затеял этот разговор, то давай расставим точки над "i". Для меня не секрет, что я давно не устраиваю тебя как женщина.

"У нее кто-то есть! У нее кто-то есть", - завертелось в голове у мэра. Теперь все стало понятно: и внешний вид, и уверенный тон. Ходосеев не слушал больше жену, он придумывал кары, которые обрушит на неверную. Из задумчивости его вывело лишь слово "развод", прозвучавшее за этот вечер во второй раз. "А ведь она не шутит", - понял Ходосеев. И, похолодев, вспомнил о пакете, о котором в пылу ссоры успел забыть.

- Подумай о том, что я сказала, - Люба поднялась с кресла.

- О чем подумать? - тупо переспросил Евгений Михайлович.

- О последствиях развода.

Ходосеева ушла, оставив супруга в раздумьи. Мэр стал прикидывать, как скажется на его карьере развод. Во-первых, он лишится поддержки клана жены. Это в лучшем случае. Но если теща и Люба начнут подзуживать своих родственников, занимающих достаточно высокие посты, и те ополчатся на Евгения Михайловича... К тому же бракоразводный процесс вряд ли прибавит мэру популярности в преддверии выборов, особенно, если станет известно о его многочисленных любовных связях. А тут еще эти снимки! Если они попадут в руки жены...

Едва мэр вспомнил о пакете, как зазвонил телефон.

- Ходосеев, ты все понял? - послышалось в трубке.

- Алло! Кто это?!

- Пора тебе, Евгений Михайлович, угомониться.

Голос был мужской, но мэр не сомневался, что угроза исходит от Бачуриной. Ничего, на нее тоже компромат имеется. Пусть не на нее лично, а на покойного Великого. Но если мазнуть как следует, на весь "Цесарь" дегтя хватит. Не отмоются.

Евгений Михайлович, подхватив в руки портфель, поспешил закрыть входную дверь и отправился в кабинет, чтобы запереть злополучные фотографии в сейфе. "Если попросить Мазура, сможет он найти шантажиста?" - мелькнуло в голове, но Ходосеев тут же отмел вздорную мысль. Толик самостоятельно способен найти разве что собственную ширинку. Да и то, не всегда. Вот послал Бог помощничка.

Евгений Михайлович набрал на сейфе код и с усилием открыл тяжелую дверцу сейфа. Бросив пакет на нижнюю полку, хотел уже было запереть сейф, как вдруг обнаружил, что там чего-то не хватает. А именно - папки с компроматом на Великого. Ходосеев выпученными глазами смотрел в стальное нутро, ничего не понимая. Ведь утром все было на месте! Почему-то вспомнился Боксер, убитый этой ночью. И смутные слухи о причастности Бачуриной к этой смерти, которые с утра гуляли по городу. В голову полезли совсем уж нелепые мысли. "Может, она и своего муженька... того!" - Евгения Михайловича передернуло. От такой всего можно ожидать. Он поспешно выгреб содержимое сейфа в портфель и выскочил в зал. Уже надевая пальто, подумал: а разве его служебный сейф надежней домашнего?

Евгений Михайлович опустился в кресло, в котором недавно сидела Люба, и достал из забытой женой пачки сигарету. Болела ушибленная рука.

Вновь зазвонил телефон. На этот раз сотовый, в кармане пальто.

- Алло, - хриплым голосом произнес несчастный мэр, ожидая новых неприятностей.

Звонила Вика.

- Женя, я заглянула к Зине. Заедешь за мной после работы?

Любовница не могла выбрать худшего времени для звонка. Чертовы бабы уже так достали, что он чувствовал себя ярым женоненавистником.

- Иди ты!..

В трубке уже звучали короткие гудки, а Евгений Михайлович все никак не мог закончить забористую тираду. Но зато уж отвел душеньку.

Тормис застал Бачурину, за телефонным разговором. Не прерывая беседы, она указала Яну на кресло напротив.

- ...Да, я учту ваш совет. Но прошу, чтобы вы тоже позвонили Ивану Осиповичу и напомнили о его обещании. Для меня это важно. Обязательно позвоню, чтобы сообщить, как все прошло. И скорей выздоравливайте. Целую.

- Что за Иван Осипович? Уж не Царедворцев?

- Он самый.

- И с кем же это вы беседовали о Царедворцеве?

- С дядей.

- Каким дядей? - удивился Тормис.

- С моим дядей, Константином Никовани. Кажется, старик заболел. Надо бы слетать его проведать.