Жертвы

- Это невозможно, Сестра. Или он изначально равен нам - и тогда намерения Младшего не имеют смысла; или он не равен нам - и не будет равным, что бы ни думал Младший по этому поводу!

- Значит, Старший, ты с нами?

- Я? Неужели Средний не рассказал тебе о нашем с ним разговоре?

- Средний сказал, что ты с нами.

- Значит, он соврал. Я сказал, что я сам по себе. И пока не вмешиваюсь. Пока.

- Вот и не вмешивайся! Во всяком случае, царствовать над всеми Персеидами этот Мусорщик-Одиночка не будет - об этом я уже позаботилась!

Та, которую называли Сестрой, неожиданно умолкла. Когда она заговорила снова, в голосе ее уже не было ни злобы, ни ярости, ни даже властности - была усталость и просьба, почти мольба.

- Ты знаешь, Старший, мой Супруг в последнее время очень изменился. Вот уже девять месяцев он не делит ложе ни с кем. Женщины перестали интересовать его - и это пугает меня. Он стал раздражителен, порой мрачен и еще более вспыльчив, чем прежде. Я не знаю причин - и боюсь узнать их. Так что прошу тебя, Старший - оставайся в стороне, как и обещал. И еще прошу тебя - угомони Лукавого.

- Хорошо, Сестра. Угомоню... если найду.

- Ну, мне пора...

- Да, иди. У каждого из нас - свой путь. Тебе - идти, мне оставаться... Только смотри, не оступись.

- Ой!

- Ну вот, я же предупреждал! Это так просто - оступиться, особенно если дорога плохо видна...

...Когда легкие шаги и шорох осыпающихся камешков затихли в отдалении, а багровый мрак заметно поредел, тот, кого называли Старшим, повернулся и безошибочно ткнул пальцем в одну из ниш на бугристом теле утеса.

- Лукавый?

Ответа не последовало.

- Ты что, решил от меня спрятаться? Снимай шлем и лети сюда. А то Кербера кликну, пусть погоняет тебя, дурака...

В нише что-то шевельнулось - и в сумраке слабо проступило лицо, а затем - чуть светящиеся очертания стройной фигуры Лукавого (проявившейся несколько позже лица) и некий громоздкий предмет в его правой руке.

По-видимому, это и был пресловутый шлем.

- Великоват он мне, дядя, - пожаловался Лукавый. - Все время на нос сползает.

- А ты б не хватал без спроса - глядишь, и не сползал бы. Ладно, шлем пока оставь у себя. Тебе он нужнее - попадешься Арею в лапы, он с тебя три шкуры спустит.

Лукавый презрительно хмыкнул.

- Спасибо, дядя, - чуть погодя добавил он.

- Пожалуйста. Все слышал?

- Ни единого слова. И вообще, я только что пришел.

- И что думаешь?

- Думаю? Я? Ну ты шутник, дядя...

- А чего не думаешь?

- О мачехе, что ли? Ревнует. Но и беспокоится. Только не о том, о чем надо. Я меж людей толкусь чаще вас всех - потому и замечаю то, чего вы не видите.

- Что именно?

- Человеческие жертвоприношения. Снова. Там, где их приносили раньше - их приносят чаще. Там, где о них стали забывать - вспомнили опять. И даже там, где их не было никогда... А ведь ты знаешь, дядя, кому они идут, даже если их приносят нам с тобой, - Лукавый ткнул пальцем себе под ноги.

- Знаю. Даже если их приносят нам с тобой, даже если их приносят Громовержцу - они идут вниз. В Тартар. И кормят Павших.

- Вот именно. Так что прикрикни на Кербера, дядя, - сторожит плохо, все блох гоняет! И Харону скажи - пусть челн лучше проверяет... проглядит тень-беглянку!

- Ты пугаешь меня, Гермий. А я не из пугливых... но из осторожных. И очень надеюсь на ребенка, который должен родиться сегодня. Если Младший не ошибся...

- Папа не слишком умен. Но при этом он редко ошибается.

- Допустим. А ты все равно приглядывай за отцом - на Афину я не очень-то рассчитываю. Сам говоришь - не слишком, мол, умен...

- Пригляжу, дядя.

- Только смотри - не попадайся.

- Я? - расхохотался Лукавый. - Чтобы я - и попался? Скорее ты умрешь, дядя!..

Мрак еще долго потом хохотал на два голоса.

ЭПИСОДИЙ ВТОРОЙ

1

"Тафос - и тот было легче взять", - беспомощно подумал Амфитрион, когда целая армия мамок, нянек, повивальных бабок и всяких-разных женщин под предводительством раскрасневшейся Навсикаи в очередной раз изгнала его из гинекея, перехватив еще на подступах к заветной двери.

Он спустился во двор и стал ходить кругами, как лев по пещере, стараясь не обращать внимания на многоголосый шум, доносившийся из-за забора с улицы. Это оказалось трудно - едва ли не труднее, чем думать о том, что в гинекее кричит в муках рожающая Алкмена, кричит уже чуть ли не полдня, и ты ничем не можешь ей помочь, будь ты хоть трижды герой.

- Это Илифии! - послышался с улицы чей-то пронзительный визг. Илифии-родильницы! Это все они!..

- Что - они? - пробилось сразу несколько голосов.

- А то, что родить не дают! По приказу Геры! У порога сидят и рожи корчат...

"Я т-тебе сейчас скорчу!" - зло подумал Амфитрион, выдергивая засов и рывком распахивая створки ворот.

Толпа зевак при виде его попятилась, а какая-то бойкая старушонка-карлица, похожая на ласку, проскочила под рукой Амфитриона и мигом оказалась во дворе.

Амфитрион повернулся было к ней, но старушонка вместо того, чтобы удирать, сама подбежала к Амфитриону и вцепилась ему в запястье.

- Галинтиада я! - заблажила она, плюясь и уморительно кривляясь. Галинтиада, дочь Пройта! Гнать их надо, гнать Илифий, господин мой! Гнать! Прочь! Я Галинтиада, дочь Пройта, я умная, все знаю...

И забегала, заскакала по двору, истерически визжа:

- А-а-а-а! Сын у Алкмены родился по воле великого Зевса! Сын богоравный, могучий, герой, Истребитель Чудовищ! Кукиш Илифиям, кукиш, забыли их, жертв не приносят! - хладны стоят алтари, покарал Громовержец злосчастных! А-а-а! Правду сказала дочь Пройта, что служит Трехтелой Гекате! [Геката - ночная богиня, покровительница волшебства и призраков, но в то же время подательница земных благ, помогающая при деторождении; ее атрибуты - собаки, змеи, ключи и кинжалы] Правду! Правду! Правду!..

Амфитрион тряхнул головой, словно избавляясь от наваждения - и шагнул к карлице с твердым намерением выставить ее на улицу. Меньше всего он хотел видеть сейчас служительницу Гекаты, пусть даже безобидную с виду и полубезумную.

Но когда он приблизился к задыхающейся Галинтиаде - дверь в гинекей отворилась, и на пороге возникла сияющая Навсикая. В пухлых руках ее был небольшой сверток, заботливо прикрытый женой Креонта от сквозняка.