Всё-таки живые

Вдруг звезда упала наземь,

Поднебесный бросив кров,

И жилища запылали

Средь обугленных дворов

И, пожарищ шуму внемля,

Лес кругом стоял багров...»*

Внезапно понимаю, что повторила стих уже несколько раз. А может, и не несколько. Всё, отказ мозга из-за обширных лучевых поражений.

— «Снился сон жене Калмаха… Снился сон жене Калмаха… Средь обугленных дворов… Вдруг звезда… звезда… упала наземь…»

«Подобрать испытуемый экземпляр невозможно. Там Доктор. — Продолжать зачистку на остальных участках», — что это, рация? Нет, рация молчит, она не может говорить, и патвеб тем более. Тогда почему я вижу его зелёный огонёк? Глюки…

— Вот она! — чужой, но такой знакомый голос крайне глух, хотя я каким-то чудом догадываюсь, что это был крик буквально над моей издыхающей тушкой. Нет, это тоже галлюцинация, Ривер Сонг здесь делать точно нечего. Зато в этой части видений зелёный огонёк не горит.

— Мы её так не вытащим, разворачивай защиту, быстро, быстро! — это уже Хищник. Почти сразу раздаётся противный визг металла по металлу, а мои приборы взрываются сообщением о разгерметизации. Но почему-то не больно. Или внешняя сенсорная система отключилась, или болевые центры в мозгу полностью отказали.

Визг нарастает, я уже вижу, как появляется щель и начинают лететь золотистые искры из-под режущего диска. Что удивительно, часть из них не гаснет, а замирает в воздухе между мной и щелью. Интересно, чем мой скафандр так лихо пилят? А дриад глаз бы мой вообще не видел, поэтому я его закрываю. И нечего на мне оседать и стараться прикрыть от внешней среды, поздно. Но, как ни странно, в мозгах проясняется, и в какой-то миг я понимаю, что всё происходящее — не галлюцинация. Эти придурки действительно пришли за мной!!!

— Симметричные уроды! — не сдержавшись, ору я, как только затихает режущий инструмент, падает отпиленная часть брони и внутрь просовываются руки в защитных перчатках, держащие что-то вроде целлофановой плёнки. Понятно, защита от радиоактивной пыли, которой снаружи должно быть предостаточно.

— Заткнись и отсоединяйся сама, — доносится снаружи в ответ, — или я тебя оттуда вырву силой, наплевав на зонды.

Я бы и не отсоединялась, но у компьютера есть правило — раз броня критично повреждена и столько систем выведено из строя, значит, действует схема «максимальная проектная авария». А если так, то он должен меня автоматически отключить на случай ошибок медблока или скачков напряжения в искусственных нервах. Так что все провода и кабели от меня уже отлетели сами собой, и весьма решительные руки Хищника ничего мне не отрывают, выдёргивая наружу в объятья целлофана.

В кои-то веки не удаётся задавить крик боли. Видимо, дриады каким-то одним им известным образом пытаются поддерживать во мне жизнь, но сделали только хуже, я начала всё чувствовать. С тем же воплем оказываюсь в чём-то вроде большой банки или стеклянного цилиндра, на котором резво захлопывается крышка. Золотая аура никуда не исчезает и мешает мне толком разглядеть происходящее, но всё же я успеваю уловить, что вокруг нас — пространство, освещённое двумя переносными фонарями и подозрительно свободное от пыли, и догадываюсь, что в закромах Хищника завалялась «Сфера Гамма» из сорок третьего века — земная система защиты для проведения экстренных аварийных работ в условиях жёсткого излучения. По сути, силовое поле, разрастающееся пузырём и вытесняющее как пыль, так и жёсткие частицы. Галлифрейские скафандры работают дополнительным барьером, а на ботинках ещё и прочные бахилы. Что ж, хоть не босиком тут прыгают.

Ривер перехватывает колбу, Доктор берёт отставленный в сторону инструмент. Мой изуродованный скафандр останется под завалом. Почему его не найдут земляне? Но на размышления сил нет, сознание снова меркнет от невыносимой боли…

— …Права была Таша, металертовая болгарка — это вещь, — слышится под звук льющейся воды.

— Таша Лем?! — голос Ривер становится похож на эту самую металертовую болгарку.

— Тише, милая, не ревнуй. Когда мы с ней воевали в Войне Времени, она ещё не имела никакого отношения к Церкви, а тебя даже в проекте не было. И твоих родителей, кстати, тоже. И ты это знаешь!

— Всё равно не упоминай при мне Ташу Лем!!!

— Между нами ничего не было, — оправдываясь, бормочет Хищник гораздо тише, но я всё равно его слышу, и Ривер, наверное, тоже.

Приоткрываю глаз. Дриады пропали или ушли в невидимость. Вокруг колбы льётся и урчит мыльный раствор с радужными пузыриками, рядом толкутся ноги в скафандровых ботинках и отмокает несчастный инструмент. Ясно, смываем пыль. Сейчас, когда никто меня не шевелит, даже почти нормально — только боль, противная слабость, тошнота и металлический привкус во рту. Вот бы снова отключились болевые центры... Доза-то всё равно не совместима с жизнью. Что у Хищника за садистская наклонность продлять агонию противника?

Поток воды прекращается, Ривер стаскивает шлем и садится рядом со мной прямо в утекающий дезактивирующий раствор:

— Тлайл, ты как?

— Жить не буду, — отвечаю, еле выталкивая из лёгких воздух. — Это временное улучшение. Симптоматика показывает, что я труп в течение суток. Пристрели из жалости-и?

— Мне надо смыть с тебя пыль, — отвечает она, осторожно снимая крышку. — Потерпишь?

— Постараюсь потерять сознание, — жаль, она не различит иронию. Забавно, фея-крёстная, несколько часов назад я хоронила тебя. Но похоже, умру быстрее, чем ты.

Ко мне протягиваются руки и подбирают куда бережнее, чем грубые лапищи Хищника. Но мне всё равно больно и противно. Всё противно. Даже доживать оставшиеся часы. И прохладный мыльный душ, охлаждающий горящую шкуру, совсем не радует. Наглотаться бы и утонуть, так ведь не дадут. Будут нерационально бороться за меня до последнего. Интересно, сколько я схватила?

— Конечно, будем, — улыбается Ривер. Похоже, я что-то произнесла вслух. Значит, опять перестаю управлять сознанием. — Доктор, где там твой дозконтроль?

Из-за воды пришлось прикрыть глаз, поэтому только чувствую прикосновение холодного металла. Противный писк дозиметра.

— Тридцать четыре с половиной зиверта, — слышится сквозь него. — Надень шлем обратно, пока мы не дотащили её до лечебной капсулы.

Ривер присвистывает:

— Это что, пыль не смывается?

— Нет, это радиация проникающего и наведённого типов, — выталкиваю с трудом, стараясь не наглотаться дезактивирующего раствора. — Гаммочка, Сонг. И жёсткие нейтроны. Я падала в разбитый реактор, пока меня не столкнули дриады.

— Это они показали нам, где ты находишься. Тинкербелл очень хотела спасти свою Венди.

— Уничтожила бы их за такое спасение.

— Они вряд ли понимали, что творят. Ты им чем-то приглянулась, и они делали, что могли, чтобы сохранить тебе жизнь, — замечает Доктор, выполаскивающий мою колбу изнутри. — Знаешь, говори с нами. А то тебя не разберёшь, когда ты в сознании, когда бредишь, а когда в обмороке.

— Брежу я всё время, — отзываюсь с Пашкиными интонациями, пока меня укладывают обратно в капсулу. Видимо, это не простое стекло, потому что Ривер было заметно тяжело её держать. — Хочешь, почитаю тебе Общую Идеологию?

— Да хоть «Капитал» Маркса, только не молчи, — он перехватывает капсулу одной рукой, а второй подбирает болгарку.

Я начинаю зачитывать О.И. по пунктам. Доктора наверняка от каждой статьи коробит, но зато Общая Идеология — это то, что далек отчеканит, даже будучи в состоянии бреда и горячки. Если начну сбиваться, он поймёт, что дело дрянь…

…Наверное, я всё-таки сбилась. Потому что вдруг обнаруживаю себя в реанимационной капсуле, под капельницей. Запахов не чувствую вообще — значит, слизистая сожжена радиацией, на очереди сетчатка и зрительный нерв. Скоро ослепну. Рядом сидит Ривер, уже без скафандра, но из нагрудного кармана торчит маленький армейский дозиметр. Как ни странно, я чувствую себя намного лучше, тошнота и головная боль унялись, но вот выражение лица феи-крёстной далеко от радужного. Зато сыпь у неё почти исчезла, что не может не радовать. Хоть что-то было не зря.