Всё-таки живые

Мы уже возвращались. Пашка то перепрыгивал через лужи, то цеплялся за меня и прокатывался два-три де-лера через особо глубокую грязь, и на ходу жаловался, что ему влепили «пару» по пению и выгнали за дверь за то, что он заявил про слова разучиваемой песни, дескать, не волшебник в голубом вертолёте, а Доктор в синей будке, и покажет не кино, а время и пространство. А чего, разве он не прав? Волшебников не бывает, а Доктор есть, так надо и слова переделать, чтоб правда была. Я молча тащила на манипуляторе смешную сетчатую сумку с макаронами и буханкой чёрного, который Павел может есть килограммами, и думала о том, что не стоило рассказывать мальчишке о Хищнике, и что появись сейчас этот «волшебник в голубом вертолёте», то есть в синей будке, я бы его... И тут моего подопечного окликнули из проулка. Дело даже не в том, на тему чего окликнули — в апреле вся детвора строит запруды и копает ручьи, — а в том, кто его окликнул. Это был Вася Фадеев, ученик Мари и Павкин сверстник. Тут я и поняла, что назревают какие-то проблемы: во-первых, Вася в этот момент должен был сидеть за пианино Скворцовых и долбить с Мари гаммы, во-вторых, этот маленький, толстый и неисправимо вежливый детёныш никогда не перемещался без сопровождения своей такой же толстой и неисправимо вежливой бабушки, а в-третьих, мне очень не понравились результаты визуального сканирования — красноватая сыпь на щеках и слишком блестящие глаза. Быть может, это была просто такая аллергия на зацветающую мать-и-мачеху, но больше походило на местные инфекционные заболевания с сыпью, вроде кори или краснухи. Вот только температуры не хватало. В смысле, её вообще не хватало, землянин с температурой тела в тридцать три и пять градуса — это, кажется, очень ненормально. Поэтому я ненавязчиво вклинилась между ними и ультимативно отрезала, что Павел пойдёт домой, потому что у него не сделано домашнее задание, а сам Василий пойдёт пить горячий чай и восстанавливать температурный режим организма, причём не к нам, а к себе.

Дальнейшее поведение ребёнка насторожило меня ещё больше. Он попытался приблизиться к Пашке, и вот тогда я очень пожалела, что до сих пор не воссоздала излучатель. А ведь всё необходимое давно лежит в сарае, и остановило меня только одно: в здешних условиях я не смогла бы его загерметизировать в достаточной мере, а вот улыбастер был вклеен идеально и абсолютно герметично. Впрочем, совсем без вооружения я не осталась, но конкретно в тот момент не могла использовать ничего из своего арсенала, не задев при этом спутника. Поэтому, снова преградив Василию путь, я сказала то, что должен был бы сказать любой робот на моём месте: «У тебя сыпь и ненормальная температура тела. Иди домой и вызови врача». И насторожилась ещё больше, получив не обычную детскую отмазку, а тихое взрослое хмыканье: «Какая наблюдательная». Но прорваться мимо меня без драки было явно невозможно, и «Вася» отступил, улыбнувшись и пообещав зайти вечером.

Видимо, всё это озадачило и Пашку, проводившего нашего подозрительного собеседника взглядом вместе со мной.

«Ты чего?» — спросил он.

«Домой», — приказала я.

Павел не посмел ослушаться, он вообще со мной редко артачится. Причина довольно простая: он на своей шкуре испытал, как я умею молчать декадами и могу его не пускать ночевать в библиотеку — а комнату кузенов, которую Мари выделяет мальчишке во время побегов из Москвы, он недолюбливает. Только когда мы прошли через перелесок возле станции и оказались на своей улице, я продолжила:

«С ним что-то не так. Нестандартное поведение. Слишком низкая температура тела. Сыпь. Возможно, заболевание».

«Ты чего, от кори знаешь как температура подлетает! Я болел...»

«Знаю лучше тебя. Сыпь бывает не только от кори».

Как только мы оказались за калиткой, я отдала Пашке покупки и погнала в сторону главного крыльца, а сама направилась к заднему входу в дом, чтобы проверить кабинет Мари. К некоторому удивлению, я не обнаружила там настоящего Васи, зато хозяйка расставляла натюрморт с гипсовой головой и букетом первоцветов.

«Разве у тебя не должен быть урок?» — уточнила я.

«Dis-donc****, Фадеевы же уехали на неделю вместе с Базилем, — отозвалась Мари. Мне по первому времени было довольно сложно приспособиться к её манере переделывать все имена на французский лад. — Сегодня или завтра должны вернуться, я что-то запамятовала».

«Куда уехали?»

«К родственникам. То ли свадьба, то ли юбилей, не помню».

Очень информативно, но это же Мари. В её голове сплошные гаммы, светотени и педагогика, на факты из реальной жизни там места не осталось. Но ситуация отчасти прояснилась, два одинаковых мальчика по Валентиновке не бегают, и ответы на вопросы следует начинать искать с дома Фадеевых.

«Кажется, я сегодня видела Васю. Напомни, где он живёт?»

Мари, критически прищурившись, в очередной раз передвинула стакан с цветами и ответила:

«Да вон, журнал на этажерке. Посмотри сама, я не помню адрес наизусть».

Я сосканировала её записи, со скрипом расшифровала летящий почерк с завитушками и отправилась усаживать Пашку за уроки. И ждать вечера. Но разве этот малолетний паршивец мне даст отмолчаться?! Вот сейчас закончил с математикой, развалился на диване с учебником истории — у него по программе Древний Рим — и хитро так смотрит:

— Таньк, ты вся на нервах.

— Объясни?

— Я уже минут пять в носу ковыряю, а ты мне до сих пор замечание не сделала. Значит, очень сильно думаешь над чем-то.

Ах, ты хочешь моего внимания? Изволь.

— Расскажи, что запомнил о Пунических войнах.

— «Карфаген должен быть разрушен!» — громко провозглашает Пашка, потрясая учебником.

— «Carthago delenda est». Кто сказал?

— Не помню, — с радостной улыбкой малолетнего дебила отзывается он.

— Катон Старший. Заканчивал этой фразой любую речь, и добился своего. Заодно заложил основы психоуправления для будущих масс-медиа. От какого слова образовано название «пунические»?

— Та-анька!..

— Вспоминай.

— Ну не помню... Пуны. Негры, что ли.

— Уточнение, «смуглокожие».

— Зануда, — бормочет он, прячась за учебником.

— Учителю тоже скажешь, «зануда»? Сиди и учи.

— Сначала скажи ты-ы. Что задумала?

Подхватываю со стула подушку и крепким толчком манипулятора отправляю в несносного паршивца, как бы это сделала Мари.

— Сиди и учи.

— Выучу — скажешь?

— Да.

Послушался, уткнулся в параграф, но продержался меньше скарэла.

— Та-аньк...

Так и знала, что человеческие методы воспитания подушкой бесполезны. Вместо ответа сужаю диафрагму и молчу. Столько времени живу с улыбастером, а до сих пор не отвыкла выражать эмоции «прищуром».

— Ну не надо так на меня смотреть. Ну правда, скажи.

— История, ботаника, немецкий. Выучишь — скажу.

Павел со вздохом принимается за домашнее задание. Знает, что я проверю наугад, да ещё подкину пару вопросов из пройденного ранее материала, и спорить со мной бесполезно, как со стенкой. А я стою и размышляю, как бы мне получить биологический материал на исследование, а то не нравится мне эта полутрупная температура. Достаточно одного прикосновения, но лучше к правильным датчикам. И в мозгах бы у этого Василия покопаться. Куда-то он с родителями уезжал. Что же случилось в той поездке, и была ли она вообще?

Тихий звук подъезжающего «жигулёнка» на периферии слуха. Остальные даже не услышат, пока не загремят ворота гаража.

— Фёдор вернулся со службы, — говорю корпеющему над немецкими упражнениями мальчишке.

Пашка тут же срывается с места и вылетает на кухню греть обед. Очень скоро туда заходит и Мари, заслышавшая железный грохот в гараже — так уж вышло, что заднее крыльцо дома ближе к калитке и воротам, чем оба парадных. Надо будет сказать Фёдору, чтобы поел и пошёл со мной погонять движок вхолостую, мне не нравится звук — что-то там опять в его доисторическом ведре с гайками разболталось. Что именно, не разобрала: мало того, что дерево стен сильно искажает звуковые волны, так ещё и эти двое кастрюлями и сковородками гремят. Ясно только, что автомобиль урчит не вполне обычно.