Страница 5 из 22
Господи, как она завидовала нормальным семьям, где изо дня в день нет слова «не», где к дочкам относятся как к дочкам, а не как к идеалу, на который возложено слишком много надежд. Порой ей казалось, что Ираида смотрит на неё, а видит какого-то воображаемого вундеркинда с внешностью куклы и умом компьютера. Наверное, она и с папой так же обходилась, но ему-то проще, он взрослый. Взял и ушёл, когда допекло. А Жюли-то никуда до совершеннолетия не деться… Даже к папе не отпустят, суд при разводе решил дело в пользу Ираиды, в основном из-за жилплощади и из-за того, что у неё, в отличие от папы, не было гастролей.
Поэтому Жюли наловчилась уходить из-под тотального контроля на свой собственный лад. Первой отдушиной стала музыкалка — Ираида не пришла в восторг от этой идеи, но здравые рассуждения за ужином, что это для общего развития, и потом, музыкальная школа не менее престижна, чем балет, а в Энске нет ни одной нормальной балетной студии, повлияли на неё правильно. А уж на скрипку пробиться оказалось элементарно: «Ну, тут хоть папа может помочь, если что. Ты не думай, я же не всерьёз собираюсь в музыканты, охота мне играть в парках, как попрошайке!..» — это, конечно, она жёстко покривила душой. У папы доходы, может, и не такие большие, но по кабакам и на улице он никогда не играл, подрабатывал частными уроками. Однако Ираида очень любила этими словами ему тыкать в нос по телефону, и Жюли правильно рассчитала, что цитата сработает.
А вторым способом были мелкие нарушения, когда всё доставало. Если жизнь состоит из сплошных запретов, то рано или поздно захочется взять и демонстративно сделать всё наоборот. В последний раз Жюли нарушила правила в апреле, купив в киоске у автовокзала и съев без остатка ужасную, но такую сочную и вкусную шаверму. Ираида, само собой, дозналась и оставила на месяц без карманных, и это вдогонку к расстройству желудка и больнице. Но Жюли ни о чём не пожалела. И сегодня, после нотаций, тянувшихся с вечера и всё утро, ей снова захотелось натворить что-нибудь из ряда вон ужасное, но как назло, ничего конкретного в голову не приходило.
И тут дежурство со скандалисткой Коржиковой и невыносимой Кукушкиной, как снег на голову!
На самом деле, они обе классные. Хоть от Коржиковой очень много шума, зато она мастерица на все руки. Пирог, который она принесла на Новый год для застолья в классе, до сих пор вспоминают и облизываются, ни в одной кондитерской города такой не испекут! Когда на технологии что-нибудь готовят, очередь строится попробовать её стряпню, даже мальчишки прибегают. И с шитьём всегда помогает тем, кто её попросит. И умеет так мило одеться, хотя наряды её, вместе взятые, в магазине наверняка сто́ят меньше, чем Ираида на месяц карманных даёт. А Кукушкина хоть и пацанка, но такая независимая и весёлая! Вечно в порезанных джинсах, в майке с эмблемой ВДВ поверх немыслимой тельняшки, с косичками-«боксёрками», в которые вплетены цветные пряди из искусственных волос. Все мальчишки в классе с ней считаются, даже этот ужасный Васька Кирилкин. Наверняка они друг другу не единожды расквашивали носы на заднем дворе школы, Жюли могла б побиться об заклад, если б это было прилично. И на технологии Кукушкина сидит у швейной машинки только в том случае, если там нужно что-то починить или настроить, а так она выпросила разрешение заниматься в мальчишеской группе. Такая бойкая, такая неунывающая, такая смелая…
И конечно, Ираида строго-настрого запрещала дружить и с одной, и со второй. «Эта деревня!.. Эта хулиганка!.. Это не твой уровень!..» — впрочем, вообще считалось, что школьное общество ниже Жюли, за исключением, может быть, отличницы Синицыной, и вместо старшей школы её отправят куда-нибудь в Англию, в престижный колледж. Об этом Жюли даже думала с содроганием, но возразить боялась.
Словом, ей было запрещено не только дружить, но и как-то общаться со сверстниками из школы дальше самых необходимых вопросов. И когда выпал шанс скоротать с девочками неудобные полтора часа между школой и музыкалкой, Жюли просто не смогла им не воспользоваться.
Отрываться — так отрываться. Как только Коржикова заныла, что хочет белку, Жюли осознала: текущая степень нарушения запрета слишком мала, чтобы Ираида взорвалась по-настоящему. Ведь есть же понятные объяснения — проводить двух «нищих недоумок» до ветеринарной клиники, помочь «этим провинциальным тупицам» с бедной рыбкой… Как бы за это ещё и не похвалили. Поэтому надо было сделать что-то из ряда вон, чтобы ещё домой и в школу позвонили и нажаловались.
Вот она и потащила Коржикову на поиски несуществующей белки.
Проход во внутреннюю часть клиники был закрыт кодовым замком старой модели, с кнопками — и по их затёртости стало понятно, какие цифры надо зажать, чтобы проникнуть внутрь. Ну и старьё, а с виду всё такое новенькое. Нормальные люди давно на ключ-карты перешли… Им с оробевшей Коржиковой никто по дороге не попался, так что они без проблем прокрались мимо операционной, в которой кто-то был и чем-то занимался, мимо инфекционного бокса и еще каких-то помещений, до самого стационара.
Это оказались две большие комнаты, соединённые широким проходом с раздвижной дверью: в дальней чирикали попугаи и пиликал смартфон, наверное, дежурная медсестра с головой ушла в «три-в-ряд», а в ближней стояли стеллажи с клетками, и в некоторых из них сидели или лежали домашние животные — перевязанные, кое-кто под капельницами и с не очень понятными приборами, привешенными прямо на решётку. Что-то реанимационное, чтоб пульс там или давление отслеживать. Белок, естественно, не нашлось, только несколько кошек и собак, включая здоровенного ньюфаундленда в бинтах, с задними лапами в гипсе, устроенного в большом вольере на полу. Машина, что ли, его сбила… Пёс приподнял голову, печально на них поглядел, но даже не гавкнул, лишь тяжело стукнул хвостом.
Жюли просунула пальцы в ближайшую клетку и почесала под подбородком серого полусонного кота с катетером в лапе, такого толстого, что было непонятно, как он вообще дышит. Пахло тут животными, слабо, но не очень приятно — кисло и терпко одновременно.
— Слушай, — прошептала Коржикова, робко дёрнув её сзади за рукав, — а это кто?
Жюли обернулась: Коржикова, чуть ли не носом уперевшись в решётку, зависла перед небольшой переноской. Пожалуй, даже слишком небольшой для зверя, сидевшего внутри — это при том, сколько пустых вольеров в стационаре. Да и не выглядело животное прямо-таки больным и умирающим, даже наоборот. Жюли нагнулась, заглянула в переноску — и озадачилась ещё больше:
— Уши длинные. Кролик, что ли?
— Ага, тогда почему хвост как у кошки? — ничего не скажешь, в словах Коржиковой был резон, и пушистый хвост в самом деле лежал под подбородком зверя, закрывая лапы. Да и мордочка не походила ни на кота, ни на кролика, скорее на фенека — аккуратная и очень хорошенькая, с огромными глазами, дрожащими усами и аккуратным розовым носиком.
Зверь не отводил он них немигающих неестественно-фиолетовых глаз. Потом тряхнул головой, и Жюли заметила ещё одну странность:
— Погоди-ка, да у него четыре уха!
— Где? — Коржикова упёрлась носом в решётку, совсем не давая глядеть. — Ой, правда!
— Подожди…
Жюли воровато обернулась на проход во вторую часть стационара, но всё было тихо. Наверное, медсестра слишком увлеклась игрой и не слышит возню за попугайскими криками. Убедившись, что их не заметили, Жюли мысленно хихикнула и открыла клетку, не сразу сообразив, что для этого надо провернуть заглушку не только наверху, но и внизу, где животное точно не достанет. Но не успела дверца распахнуться, как неведома зверушка молнией вылетела наружу и бросилась наутёк.
— Блин!.. — шёпотом взвыла Коржикова и на цыпочках побежала из стационара догонять. Жюли припустила за ней, внутренне обмирая от собственной глупости и от удовольствия, что наконец-то сделала что-то немыслимо дурацкое и совершенно точно запрещённое.
Белый зверь метался в коридоре — хвост шарфом стелился за ним, уши белыми тряпками реяли в воздухе. Потом, углядев первую попавшуюся приоткрытую дверь, бросился туда. Они следом.