Страница 4 из 22
— Они мне так нравятся, — проныла Коржикова тише, наверное, заметив, с каким неодобрением на неё поглядели взрослые.
Ковалёва картинно завела глаза к потолку и вполголоса сказала, как маленькой:
— Пф-ф, ну пошли, поищем твою белку. Здесь же есть стационар…
— А разве нам можно? — совсем стушевалась Коржа, настороженно оглядевшись.
— Пойдём, — вот умеет же Дылда сказать так, что возражения вянут.
Честно говоря, Юльча не очень поняла, зачем та вообще предложила полезть куда не надо. Ясно и ежу, что белок тут не найдёшь, это только повод. Может, её раздражает нытьё, и она что угодно готова сделать, лишь бы его не слушать? Или что ещё? Как мамка говорит — пойми, зачем, поймёшь, и почему.
— Поймают — отмажетесь, что туалет искали, — подсказала она тем не менее.
— Точно, — Ковалёва вдруг улыбнулась, криво и неумело, словно у неё губы из старой жвачки. — Юль, присмотри, пожалуйста, за скрипкой.
— И за моими вещами тоже, — тут же навязалась Коржикова. Юльча впервые подумала, что она сама как белка — маленькая, рыжая, с двумя короткими кудрявыми хвостиками, похожими на уши, ловкая и скандальная. Ну точно, вылитая белка, и как раньше-то не замечала? Ковалёва рядом с ней — натуральная ручка от швабры. Худющая, высокая — росту добавляют каблуки и хвост, топорщащийся почти на самой макушке, такой длинный, словно она волосы наращивает. И лицо как из концлагеря — щёки чуть ли не втянутые, под глазами голубые круги. Это сразу после лета. У неё, дескать, анемия — так шашлыков надо больше трескать, а не подорожниками питаться. Юльча основательно подозревала, что Дылда веганит, потому что та никогда не ела школьные котлеты. А про анемию она вообще, наверное, привирает, чтоб собственную исключительность подчеркнуть.
Вот так в итоге и получилось, что Юльча осталась в гордом одиночестве на куче сумок и с банкой в руках. Зачем бы Ковалёва на самом деле ни увела Коржу, но они обе как сквозь землю провалились и не появились даже тогда, когда очередь подошла. А Юльча сдуру не взяла у них телефоны, вот и пришлось в кабинет врача втащиться, как на вокзал — мало банки и своей сумки, так ещё два чужих рюкзака, мешки со сменкой и скрипка. В дебильном розовом футляре. Стыд-то какой, с розовым футляром ходить!..
Внутри было очень светло, несмотря на задвинутые жалюзи. Наверное, окна на юг. Пахло, как всегда в ветеринарных кабинетах, антисептиком, испуганным зверьём и перевязочной. Юльча этот запах не любила, в этом отношении ей больше нравились человеческие поликлиники — там хоть не лежат бинты в каждой корзине, а пациенты со страху лужи не напускают...
Стол врача, стол для осмотра, вопреки обыкновению, не металлический, а белый, пластиковый. Это ей, пожалуй, понравилось — животных всегда жалко класть на металл, так и кажется, что им холодно.
— Что у вас, юная леди?
Юльча подняла глаза и чуть не фыркнула — главврач соответствовал своей фамилии на двести процентов. Высокий, тощий и бледный, как привидение, точняк в пару с Ковалёвой. Тёмные волосы зализаны назад — кажется, длинные и в хвостик стянуты, но стоя вот так, лицом к лицу, не разобрать. Возраст тоже не поймёшь, вроде и молодой, а вроде и нет, и очки круглые, с сильными стёклами, лицо искажают. А оно всё такое невыразительное, как маска. И ещё он слегка шепелявит, вообще оборжаться. Питон Питоныч. Главврач Подколодный.
Хотя на бейджике у него написано «Велимир Георгиевич».
И от этого Юльче почему-то вдруг сделалось легко и просто. Одно дело, с обычными тупыми взрослыми общаться, а другое — с таким Питон Питонычем.
— Здрасьте, — бодро сказала она. — Во. Обожрался. Того гляди помрёт.
— А зачем же вы его так кормили? — с убийственной иронией спросил врач, при этом не изменившись в лице ни на капельку. Встал, подошёл, стукнул ногтём по банке. Вуалехвост слабо дёрнулся.
— Да это не мы, это мальчишки ему чипсов насыпали, — Юльча наконец свалила всё барахло, которое на ней висело, на пол и стул.
— Что ж вы так плохо следите за своим аквариумом? — ехидно глянул на неё поверх очков врач.
— Это не наш аквариум, это общий, в кабинете биологии. А мы дежурили по классу и увидели, что — вот, — и она указала пальцем на рыбку. — Ну, в банку и сюда.
— А, так ты у нас — жертва школьного произвола? — спросил врач вуалехвоста. Тот снова дёрнулся, слабо-слабо, и завалился набок. — Воды-то хоть не из-под крана налили?
— Мы что, дуры? — упёрла руки в бока Юльча. Этот врач ей нравился всё больше и больше. Кстати, хвостик у него действительно был, только убранный под воротник. Типичный замаскированный неформал, её родаки тоже так умеют, притворяются цивилами по мере необходимости. Интересно, а татушки у Питоныча есть?
— Значит, так, — Подколодный отошёл от стола и засунулся в шкаф с медикаментами. Что-то там задви́гал, чем-то зазвенел. — Домашнего бы я сейчас отсюда выписал, но школьного вы там угробите. Поэтому оставишь у нас в стационаре.
— Это слишком дорого, — когда у тебя толпа зверья, такие вещи хорошо знаешь. — У нас столько денег не найдётся.
Питоныч вынырнул из шкафа с каким-то тёмным пузырьком и пипеткой: не иначе, в банку лекарство накапать, — и иронично посмотрел на неё с высоты своего роста:
— А то у нас от одной рыбки убудет. Зверь школьный — вот и разговаривать будем со школой, по поводу безалаберности и жестокого обращения с животными, — тут Юльча подумала, что обожает этого дядьку. — А ты с чистой совестью можешь идти домой. Из какой ты, говоришь, школы?
— Из второй, — удовлетворённо доложила Юльча. — Которая на Боре́ще, дом девять. Шестой «Б». Любую из Юлек спро́сите, мы сюда все втроём приехали.
Интересно, он в учительскую сразу с дядей из прокуратуры придёт или сначала позвонит?
Питоныч взял с базы на столе телефонную трубку и щёлкнул по кнопке:
— Алло, Ирочка. Будьте добры, оформите животное в стационар.
Ка-акой классный дядька. Мамка, интересно, с ним по работе уже знакома? А девчонки сами дуры, что в кабинет не пошли. Они там, кстати, уже вернулись, или где?
Юльча собрала разбросанное барахло, попрощалась и вышла. Навстречу простучала шпильками та самая миленькая девушка с рецепшена, торопящаяся в кабинет, и даже ей улыбнулась, а не пронеслась, как мимо пустого места.
Приятно, когда тебя уважают по-взрослому, а не презирают и не разговаривают снисходительно, как с маленькой. Может, вырасти и тоже стать ветеринаром?
Нет. Геодезия всё-таки интереснее.
Девчонок в коридоре, однако, не было. Юльча, увешанная барахлом, как ёлка из Простоквашина, выгреблась на рецепшен — может, там сидят? — но фигу. И когда она уже собиралась пошвырять их вещи на банкетку у входа и уйти, раздался громовой топот, и девчонки пронеслись на выход, как разъярённые носороги, чуть не сбив её с ног.
— Быстрее, а то уйдёт! — кто уйдёт? Куда уйдёт? Что, блин, происходит? А учебники они свои забрать не хотят? И скрипку? Она им что, грузовая «газель»? Но отстанешь, так и вовсе не догонишь, а где они живут, чтоб рюкзаки отнести, Юльча понятия не имела. Поэтому пришлось бежать следом, проклиная всё на свете.
Очень скоро она выдохлась. Вот чтоб Ковалёва с Коржиковой так на физ-ре гоняли!.. Спотыкаясь и отдуваясь, как загнанный слон, она с трудом настигла их за соседней пятиэтажкой и обмерла.
Девчонки стояли, перегораживая узкий проход между облезлой стенкой домика водоснабжения и гаражом. А там, на куче битых кирпичей, железа и прочего мусора, которому положено валяться в таких местах, замер, подобравшись, странный белый зверь, предупреждающе дыбил шерсть и на них скалился. И Юльча поняла, что такую животину она в жизни не видела ни в одной энциклопедии.
— Всё-таки это кот, — сказала Коржикова.
— Кролик, — возразила Ковалёва.
— Попрошу меня не оскорблять, — заявил зверь.
====== Глава 2. Котокролик ======
У Ираиды просто невыносимый характер. Вынет всю душу, как случится обострение материнского инстинкта, жить с ней в такие дни невозможно — туда не ходи, то не делай, сидишь не так, стоишь не так, это не ешь, с теми не дружи, это не читай, это не смотри… Хоть в Питер бегом беги, к папе под защиту. У всех мамы как мамы, а ты свою даже мамой назвать не можешь — это обращение вроде как немодное и несовременное. А у них всё должно быть по европейским стандартам даже в Энске. Вот зачем было переезжать в провинцию, если хочешь жить как за рубежом? Жюли́ этого не понимала. Ехала бы в Париж и там личную жизнь устраивала, а её б с папой оставила в покое. Ираида, конечно, на своём гостиничном бизнесе делает серьёзные деньги, у неё престижный отель в историческом центре, а чуть дальше, у пляжа, два хостела — в сезон отбоя нет, да и в межсезонье хватает постояльцев, чтобы семья не считала каждую копейку. Люди едут посмотреть на княжеский кремль, в Тихую с теплоходов монетки покидать, купить местных вкусняшек, походить по музеям… Умный бизнесмен никогда не откажется от денежного рога изобилия, а Ираида умела и вести бизнес, и быть умной. Вот только мамой она быть не умела. Холодная, как батарея летом. Жюли не подходила к ней обниматься лет с пяти, жила, словно с мачехой. У неё всё было — своя комната с тремя окнами, камином и красивой мебелью, полный шкаф платьев (правда, Ираида покупала их на свой вкус, не спрашивая, хочет Жюли их носить или нет), книги, игрушки, девчоночий велосипед с двенадцатью передачами, самая порядочная школа города, каникулы на дорогих курортах... А мамы не было. Была Ираида. «Не хнычь. Не смей пререкаться. Не будь неблагодарной, я же для тебя стараюсь!»