Страница 21 из 22
— Ну уж нет, — сказали они почти хором.
И в этот момент в приоткрытую дверь зала всунулась знакомая голова птички-страусёнка.
— Старейшина Арлео…
— Да, Луумис?
— Партинсу лучше. Нарума привела его. Можно?..
— Конечно, — кивнул дедушка. Зю была ему очень благодарна за то, что он не сказал взрослым голосом, мол, милые девочки, это всё не ваши дела, отчаливайте-ка погулять по замку. А вот Хруп, похоже, опять хотел завредничать, но покосился на старшего и смирился.
Луумис и миленькая врачиха, которую прямо руки чесались погладить, ввели рыжего кота, держась к нему как можно ближе. Как выяснилось, не случайно — котик пошатывался, и они то и дело подставляли ему плечо. Он был ещё очень слаб, несмотря на то, что повязки с него исчезли, а сбритая во время операции шерсть уже наполовину отросла. Чудеса в решете!.. Ковалёва приподнялась, чтобы помочь, но Хруп поставил ей лапу на колено:
— Сиди. Уважай местные традиции. Партинс не из тех, кого девочки на руках носят.
Прозвучало… двусмысленно.
— Уши оторву, все четыре, — задыхающимся голосом пообещал кот, прекрасно это услышавший. Дохромал до ковров и растянулся на них, тяжело дыша.
— Я залечила раны, — устало-печальным голосом сказала собачка, — но ничего не могу сделать с… этим, — и она указала на спину Партинса. — И не знаю, сколько времени осталось до того, как начнут прогрессировать безмолвие и угасание разума. Поэтому мы не можем ждать, пока он полностью восстановится.
Дедушка Арлео кивнул, погладил бороду.
— Присаживайся и поешь, Нарума. Ты потратила много сил. И ты, Луумис, тоже. Партинс?..
— Да к новолунию эту еду, — сказал кот таким голосом, что Зю даже не засомневалась — это ругательство. — Велимир скрывается на Голубой Прародине и перенимает запретное волшебство эльфов. Это они научили его забирать наши крылья. Я не знаю, что там дальше с ними делают, но точно что-то делают, и после этого жертвы заболевают безмолвием. А если потерявший крылья присягает Велимиру, тот их возвращает, как он сам сказал, слегка видоизменёнными, но тогда болезнь не начинается.
— Мне он ничего такого не предлагал, — заметил Хруп.
— У него к тебе особый счёт, — фыркнул Партинс, как чихнул. — А мне он сразу всё это изложил, прямо перед тем, как за исцеление браться. Ну, я его помощничку по руке и смазал в ответ — до гада не дотянуться было… Тут они крылья и отняли. Как поленом по затылку! Вырубился и ничего дальше не помню, пока эти котята меня не нашли. Только вот ещё что. Я ж за Велимировым домом девять суток наблюдал, все окошки проглядел. Тебя, Кинтс, видел, всё думал, как вытащить. Уж прости, что не вышло: как Велимир отлучался, так двойняшки там болтались, то один, то другая… Так вот, у Велимира в комнате портал спрятан, в большом шкафу. И через него старейшина Бершайн сегодня туда приходил, — врачиха так и ахнула, страусёнок поперхнулся ягодкой. — Я как увидел, к окну сразу — слов не разобрать, а вот вели они себя по-дружески. Я так и смекнул, что к чему, дёрнул в лесок, где у меня лабиринт для перемещений был заготовлен — тут и попал под человеческую повозку. А… где все остальные-то?
— Дубс, — замогильным голосом сказал Хрупчик.
Воцарилась тишина. Зю, конечно, сразу вспомнила это имя, уж очень оно смешное. Но почему все молчат, как на похоронах, и какое отношение этот таинственный Дубс имеет к рассказу?
— Следует ожидать худшего. Совета Двенадцати больше нет, — заключил наконец дедушка Арлео.
— Стакнулся с гадом, предатель, — прорвало страусёнка. — Надо было ожидать!..
Ничего не понятно.
Дедушка и собачка-врачиха как-то очень странно друг на друга посмотрели. Словно бы недружески. А ведь только что всё по-другому было!..
— Кто ещё из вашей партии на его стороне? — глухо спросил дедушка Арлео.
— Начните тогда уж с меня, — возмутилась собачка. — Мне как, сразу узелок собирать и в сторону Ночи идти? Или мы всё-таки продолжим друг другу доверять? Среди пострадавших есть и наши, а среди тех, кто теперь поддерживает Велимира, наверняка и ваши найдутся! — она язвительно подбоченилась. — Почти любого можно запугать или подкупить. Не все такие крепкие жёлуди, как Партинс.
— Нарума права, — заметил Хруп. — Вы не в той ситуации, чтобы ссориться. В Крепости был предатель. Ирис пропала. Волшебников, защищающих талисман, не осталось. Если вы начнёте друг друга подозревать и скандалить, вам конец.
— Нам? — выразительно поглядела на него врачиха.
— Вам. Мне-то что, я хранитель талисмана и в нейтралитете. Не имею права чинить препятствий кандидатам в самоубийцы. Хочет Велимир ещё раз по лбу радугой получить, пусть сунется, — над Хрупчиком только таблички с надписью «сарказм» не хватало. — Он уже сколько раз пытался Рыцарем стать? Я вам скажу — шесть. И каждый раз его заворачивало. Но дурак же, всё думает, по какой кривой объехать, чтобы силу получить…
Про что-то непонятное и по-взрослому скучное они заговорили. У Зю даже глаза слипаться начали, она и зевнула. Ковалёва её локтем подтолкнула, мол, не спи. Вот кто во все уши слушал, зануде эти тайны мадридского двора зашли по полной. А ей неинтересно. Да и Кукушкиной тоже: вон, уже на подушку пристроилась, подремать с другой стороны от Ковалёвой, и бормочет, чтоб разбудили, когда закончат ругаться.
— От Кинтса действительно проку не будет, — Партинс тяжело поднял голову. — Старейшина, это важно: Велимир говорил, что у него уже есть оружие против нас, и что теперь Крепость долго не протянет. И ещё, гад, улыбался так мерзко!.. Эх, я до него не дотянулся, — вздохнул он с досадой. — Глотку бы перегрыз.
— Маньяк, — Кинтс по-кошачьи потянулся. — Арлео, я у себя. Девчонок тут оставьте, пусть поспят. Отсюда до талисмана гораздо ближе, чем из жилых башен — я человеков через два часа заберу. Ругайтесь где-нибудь… на нейтральной территории, а не у её кресла, пожалуйста. Она этого не любила… — он поднялся на лапки. — Что решите, потом мне скажете.
И — только белый хвост мелькнул.
Зю протёрла глаза, приткнулась головой у острой коленки Ковалёвой. Спать хотелось неимоверно. Даже если верзверики ругаться будут, их писклявые игрушечные голоса такие… дремо-о-отные…
— …да вставайте же вы! Ну, сони, не добудишься!
Что-то горячее, мокрое и шершавое, вроде свежевымытой тёрки, прошлось по уху, и Зю поняла, что не в первый раз.
— Кусать вас, что ли?!
— Куда вставать, ночь на дворе, — сонно пробормотала Кукушкина где-то совсем рядом.
— Вот именно!
Теперь Зю узнала голос Партинса и сообразила, что ухо у неё облизано. Кот снова колюче прошёлся языком, на этот раз по виску. Фу…
— Ну же, котята! Подъём!
Ох и темень. Зю тяжело села и зевнула во весь рот:
— Что за пожар-то?
В зале было очень темно, так, что витражные окна едва различались, лишь слабо проступая серыми пятнами. И даже из холла свет не падал. Не сразу она поняла, что темнота слишком плотная для ночи, словно разлилась прямо в воздухе чёрной водой.
Завозилась Ковалёва.
— Ночь как ночь, — проворчала она.
— Здесь не бывает ночи, — ответил Патринс так тяжело, словно каждое слово давалось ему с трудом. — Это колдовской мрак. Велимир близко.
Сон как рукой сняло. Вот так и знала, что они влопаются ещё хуже! Надо было на пакетик мармеладок спорить!
— Почему не светится талисман? — голос у Ковалёвой отчётливо задрожал. А Зю так вообще от её вопроса онемела. Она как раз вспомнила, насколько не любит оставаться в темноте, а в такой глухой себя чувствуешь вовсе жутенько. Сразу захотелось зарыться в подушки и ковры и сделаться маленькой-маленькой, как мышка.
— Свет — это единственное уязвимое место талисмана. Если погрузить его во тьму, он теряет силу. Ну вот, гад сначала тучи нагнал, пока все спорили и ругались, а потом… потом кокон из мрака свил и теперь его стягивает. Чувствуете в воздухе?
— Так, — судя по голосу, Кукушкина стряхнула всякий сон и была готова действовать. — Я правильно понимаю, что в темноте эта штука совсем не фурычит и мы застряли на вашей планете?