Разведчики

— А сколько же лет твоему старику?

— За семьдесят давно перевалило. Еще в гражданскую был красным партизаном.

— Старики стойкий народ. Думаю, и он будет полезен. Все здесь и всех знает. А если действительно про оружие ему известно, надо выяснить и в другое место перенести. Когда ты с ним должен встретиться?

— Сегодня на сорок седьмом участке, в девять ноль ноль. Он на перекрестке дрова будет собирать?

— Поешь, и пойдем. Пожалуй, на этот раз надо будет надеть знаки различия, а то твой дед не поверит, что я красный командир.

Позавтракав, Шохин вышел вместе с Королевым. По его глазам понял, что тот хочет о чем-то спросить.

— Начальником заставы у вас Марин был?

— Откуда ты знаешь? — насторожился Шохин. Вопрос задел за живое. Шохину показалось, что Королев нарочно напомнил о Марине, как бы упрекнул, что Шохин оставил свою заставу.

— Ведь я с ним партизанил! — вместо ответа воскликнул Королев. — Если бы можно было, сейчас бы к нему ушел.

— А чем плох наш старший лейтенант Гладыш?

— Не об этом речь. При выполнении нашего задания, может быть; старший лейтенант Гладыш даже лучше. Но я говорю о лейтенанте Марине. Узнал, что ты у него пулеметчиком был. Ну и подумал: как можно было уйти от такого командира да еще с пограничной заставы?

Шохин остановился:

— Думаешь, я за свою заставу не болею?! Самые близкие для меня люди остались на той заставе… А ты за самое больное хватаешься! Почему ты-то не вернулся на свою заставу?! Ведь тоже пограничником был?!

— И навсегда им останусь. Мне, как и тебе, сказали: здесь сейчас нужнее. Я тебя, Шохин, обидеть не хотел. Очень обрадовался, когда узнал, что и ты пограничник, да еще служил с лейтенантом Мариным.

— Ладно, пойдем к начальнику. — Шохин старался казаться спокойным, но щека подергивалась и голос дрожал.

— Иди, я сейчас… — Королев не заметил состояния Шохина. Разговор всколыхнул незабываемое, дорогое, что возникло в госпитале, куда его еле живого доставили вместе с легкораненым лейтенантом Мариным. Там Королев познакомился с медицинской сестрой Зоей Перовской. Тогда он не знал, что она невеста его начальника.

О том, что Королев был в одном партизанском отряде с Марком, Зоя узнала только в день отправки Королева в тыл. До этого дня три месяца Зоя не получала известий от Марка и все-таки не верила в его гибель. Большое, теплое письмо полковника Усаченко — ответ на ее запрос — не убедило в том, что Марк погиб или пропал без вести. Она не допускала мысли о его смерти, но первое время отчаяние овладело ею. Все стало тоскливым. Нет, она не могла потерять Марка, это было бы слишком жестоко, несправедливо… Зоя часто перечитывала одно из давнишних уцелевших его писем: «…жизнь может забросить нас в разные стороны, но где бы мы с тобой ни находились, какое бы расстояние нас ни разделяло, мы будем всегда вместе. И только тогда, когда ты почувствуешь, что эта близость исчезла и память обо мне у тебя изгладилась, — значит, меня для тебя нет». И несмотря на официальное сообщение о его гибели — близость не исчезла. Зоя не могла думать о нем, как о мертвом. Все прошлое — встречи, разговоры, мечты — делало в ее памяти образ Марка всегда живым, энергичным. Надежды сменялись отчаянием, потом опять оживали.

Трудолюбивая, скромная, всегда приветливая, Зоя скоро завоевала общие симпатии. Она проводила в палате все свое положенное на отдых время, покидая раненых только для короткого сна. В каждом из них она видела Марка и все терпеливее и мягче относилась к капризам и резкостям раненых.

В последние двое суток, перед тем как в госпиталь доставили Марина и Королева, Зоя почти не спала, в ее палате лежал тяжелораненый пограничник. Только под утро ему стало лучше, и Зоя на несколько часов ушла отдохнуть Ни гудки подъезжающих машин, ни говор приезжих не могли ее разбудить. Ее подняла с постели сестра, вместе с Зоей заступавшая на дежурство.

Подходя к операционной, Зоя услышала выкрики, команды, стоны. Войдя, она увидела лежащего на носилках Королева. Он все еще был без сознания. Хирург, указывая на Королева, проговорил:

— Зоя Михайловна, возьмите его к себе. В ближайшие дни мы не сможем отправить его в тыловой госпиталь, тяжелое ранение обеих ног и головы. — Немного помолчав, добавил: — Едва ли мы его и отправим…

В усталом голосе хирурга Зое послышалось равнодушие.

«Как может он так говорить?! Неужели нельзя спасти?» — Зоя опять, в который раз, представила себе, что куда-то, в какой-то другой медсанбат привезут ее Марка, такого же беспомощного, искалеченного… О нем также скажут: безнадежен…

Дни и ночи Зоя не выходила из палаты. Прошло три дня, а состояние Королева было по-прежнему тяжелым. Он не узнавал окружающих, бредил, почти ничего не ел. Особенно тяжелым для Зои был тот день, когда Королеву делали вторичную операцию — удаляли из височной кости мелкие осколки.

Наступил кризис. Королев затих, уже не порывался вскакивать, не выкрикивал бессвязные команды… На пятый день он впервые встретил Зою осмысленным взглядом. Она заметила — Королев огляделся, точно спрашивая: «Где я?»

— Ну вот, теперь все хорошо! Все хорошо! — выговорила Зоя, стараясь сдержать волнение.

Королев внимательно посмотрел на нее и внятно проговорил:

— Как они били из минометов, сестрица! Как они били! А высота теперь наша!

С этого утра он лежал совсем спокойный, молчаливый, беспрекословно подчинялся всем требованиям, а когда Зои долго не было в палате, начинал беспокоиться, не сводил глаз с двери…

Настал день, когда Королев был назначен к эвакуации в тыловой госпиталь. В последний раз Зоя накормила его ужином — раненых отправляли только по ночам — и принесла его вещевой мешок.

Странные чувства овладели ею. Королев стал ей очень дорог. Провожая его, она как бы прощалась с единственной сейчас радостью. За двухнедельное пребывание Королева в медсанбате они только и узнала: до войны он учился в Ленинградском политехническом институте, мать эвакуирована, а отец работает рентгенотехником в одном из эвакогоспиталей.

— Ну, прощайте, Королев. Пишите, как доедете.

Королев взял ее руку, прижал к губам и прошептал только одно слово:

— Спасибо!

И в одно это слово он вложил всю благодарность к этой тоненькой, заботливой девушке, отвоевавшей его у смерти.

Зоя отвернулась, стараясь успокоиться. Королев лежал с закрытыми глазами, закусив губу. Веки его чуть вздрагивали.

— Сейчас я проверю ваши вещи по описи, — торопливо проговорила Зоя, поднимая лежавший у койки Королева вещевой мешок. Развязав его, достала небольшую клеенчатую тетрадь.

— Это не моя тетрадка, — проговорил Королев, следивший за Зоей, — у меня никакой тетрадки не было.

Зоя в недоумении хотела отложить ее в сторону. Из тетради выпало письмо… Зоя побледнела, узнав свое письмо к Марину.

— Что это? Откуда оно у вас? — Опомнившись, она порывисто раскрыла тетрадь, увидела страницы с расплывшимися записями… исписанные так хорошо знакомым почерком…

— Марк! Марк! — шептала она. — Неужели он здесь? — и выбежала из палаты.

Королев слышал слова Зои. Вспомнил: такую же тетрадь он не раз видел у своего командира.

Санитары стали выносить раненых, а в приемной, склонившись над журналом, плакала Зоя. Она прочла короткую запись о раненом лейтенанте Марине, отказавшемся лечь в госпиталь…

Лед Охрим собрал уже много дров. Несколько раз присаживался отдыхать, а Петра все не было.

— Обдурыв шибеннык! — возмущался он. Подняв вверх бородку, посмотрел из-под ладони на солнце. — Мабуть, ще ранувато… — На поляне дед набрел на землянику. Выбирая спелые ягоды, бросал их в свой старый картуз. И вдруг спохватился: далеко зашел от перекрестка. Осторожно надев, вместе с земляникой, картуз на лысую голову, мелким, старческим шагом направился к условленному месту. Еще издали заметил Шохина рядом с коренастым широкоплечим военным.

Вид командира Красной Армии сильно взволновал старика. Вот перед ним живой советский командир! Дед заморгал выцветшими глазами, смахнул навернувшиеся слезы… На приветствие Гладыша кивнул: